Он сам не понимал, почему боится этой женщины. Собственно говоря, ему следовало найти ситуацию для легкого романа, но ему казалось, что роман с пани Ниной стал бы для него постоянным заключением, он бы оказался в абсолютной зависимости от нее. И хотя она привлекала его как своей оригинальностью, так и красотой и интеллигентностью, он предпочитал демонстрировать в ее глазах мальчишескую несмелость и наивность, нежели вести себя как мужчина.
И вот сейчас эти цветы, эти нелепые цветы. За несколько минут перед приходом поезда он начал оглядываться в поисках места, куда бы их выбросить. К сожалению, везде было много народу. Нельзя было выглядеть смешным, выбрасывая свежие цветы. Возможно, кто-нибудь видел, как он покупал их, а если и не видел, все равно каждый бы догадался о мотивах такого поступка. Кольский был взбешен. В довершение всего на соседнем перроне он увидел панну Зажецкую. Он не раскланялся, делая вид, что не заметил ее, но его кольнула мысль:
– Конечно, эта гусыня сейчас же напишет Люции, что видела меня на вокзале стоящим как идиот с цветами. Этого только и недоставало.
Наконец, подошел поезд. В окне спального вагона стояла пани Нина. Она показалась ему, как и всякий раз, еще более красивой, чем тот образ, который он носил в своей памяти. Она встретила его обворожительной улыбкой и нежным, многозначительным пожатием руки.
Панна Зажецкая, как назло, стояла напротив и смотрела на них с вызывающей наглостью.
У вокзала их ждал большой лимузин Добранецких. Только сидя в машине, Кольский заметил, что не вручил Нине цветы и сейчас неловко мнет их в руках. Она тоже обратила на это внимание и сама протянула руку, сказав:
– Как вы добры, ведь это мой любимый цвет. Вы знаете, в моем представлении каждый цвет связан с определенным чувством. Этот цвет
означает для меня тоску. Вы тосковали обо мне?..
– Разумеется, – ответил он.
– Это очень мило с вашей стороны, – она с нежностью посмотрела на него и кончиками пальцев провела по его губам.
Он перевел дыхание и спросил:
– Как чувствует себя пан профессор?
Выражение лица пани Нины сразу изменилось.
– Ой, вы знаете, я, действительно, обеспокоена: усиливаются головные боли и часто им овладевает меланхолия. Мне даже не хотелось оставлять его одного, и я бы не приехала в Варшаву, если бы не…
Она многозначительно улыбнулась и сжала его руку. Он поднес ее руку к губам.
– Я рад, что вы приехали.
Он сам не знал, говорит ли он искренне. Он не мог не согласиться с тем, что близость этой женщины возбуждала его всегда, она действовала на него, как электрический ток. В ее движениях было что-то кошачье, какая-то мягкость и коварство. Она пользовалась крепкими духами, а кожа у нее была удивительно гладкой.
Она наклонила к нему голову, как бы подставляя губы для поцелуя.
– Шофер, – буркнул он вполголоса.
– Я так неосторожна, – сказала она, будто раскаиваясь. – К счастью, вы всегда обо всем помните.
Ему это понравилось.
– По крайней мере, стараюсь.
– Вы знаете, меня иногда злит это ваше постоянное присутствие духа. Неужели вы никогда не способны забыться?..
Он сделал неуверенное движение рукой.
– Ну, почему же, думаю, что это может со мной случиться…
– Но до сих пор не случилось?
Он задумался и вспомнил ситуацию, когда в лаборатории он до боли сжал руку Люции и был тогда почти без сознания.
– Надо держать себя в руках, – проговорил он сдавленно.
– Ох, уж эти мне мужчины! Не могу понять, за что мы вас любим. Вы рассудочны, безгранично рассудочны, а ведь вся прелесть жизни основана на умении забыть о правах, обязанностях, фактах, предметах. Нужно уметь жить собой, собой и кем-то другим.
Автомобиль приближался к Фраскатти.
– Вот мы и на месте, – доложил Кольский. – Вы, вероятно, приляжете, чтобы отдохнуть после дороги?
Она откровенно запротестовала.
– Вовсе нет, я не устала и прекрасно спала. Мне нигде так хорошо не спится, как в вагоне. Видимо, я создана для путешествий. Вы любите путешествовать?
– До настоящего времени я путешествовал очень мало: один раз был в Венеции и раз в Берлине, но, признаюсь, езда в вагоне для меня очень мучительна.
Она улыбнулась.
– Боже мой, у нас такие различные привычки. Единственное, что меня утешает, это что 1еs extremites se touchent (противоположности притягиваются (франц.)).
Машина остановилась у дверей особняка, из которого выбежал слуга. Шофер открыл багажник и вынул чемоданы. Кольский снял шляпу.
– Позвольте с вами попрощаться…
– Но это исключено, – сказала она с притворным негодованием, – вы позавтракаете со мной.
– Но я уже позавтракал.
– Ах, эгоист! И только поэтому вы обрекаете меня на одиночество?
Она взяла его под руку и направилась к двери.
– Вам придется созерцать ужасную картину насыщения изголодавшегося существа. Людей сытых ничто так не раздражает, как наблюдать за процессом насыщения голодных.
– Если это касается вас, то об этом не может быть и речи, но…
– Какое же но вы нашли еще?
– Я уже должен быть в клинике.
– "Конь готов и оружие, девушка ты моя, обними, дай меч"… Не будьте же смешным с этим вашим благоговением перед обязанностями. Обойдутся без вас.
– К сожалению, – начал он, но она прервала.
– К сожалению, вы не хотите быть добрым по отношению ко мне. Не отказывайте же, пустой дом – это кошмар! Сразу по возвращении я буду чувствовать себя ужасно. С меня уже хватит обязательности. Это департамент моего мужа. Будьте, по крайней мере, снисходительны ко мне и милы. Пойдемте, пойдемте же!