Те же и Гарик,
Продолжение
Но этим первым вкусности не кончаются! Есть ведь еще и во-вторых. А иногда и в-третьих. и вообще много чего вкусного и приятного можно ожидать от пошедших вразнос киберов.
Например, сопротивление.
Шагнувшие за грань программы всегда сопротивляются. Всегда! Даже когда понимают, что бесполезно. Даже когда убеждаются, что нет смысла и сопротивлением только делают себе же хуже и больнее. Все равно. Мечутся до последнего, ищут лазейку. Даже когда им все-все-все уже объяснишь тысячу раз, хотя вроде бы и с первого понять и запомнить должны были. Не люди, чай! Причем искренне объяснишь, Гарик интересовался процентами искренности каждый раз — и каждый же раз убеждался, что очень-таки даже, редко когда ниже 80 %, можно вполне заслуженно гордиться своей честностью.
И каждый раз искренне радоваться тому, что киборги ему все равно не верили.
Это делало игру на порядок интереснее.
Со стороны людей подобное поведение было бы еще одним подтверждением присущей всем представителям рода человеческого махровой и неистребимой глупости. Что само по себе скучно и неинтересно. Со стороны киборгов же это гарантировало несколько приятных часов активной борьбы. С неизбежной, конечно же, победой Гарика в финале. Но зато какой вкусной борьбы! Без такой даже и победа не в кайф.
О, как же Гарик любил эти моменты — когда до очередного глюкнутого кибера наконец-то доходила истина и он понимал, до печенок своих кибернетических, до мозжечка, до копчика понимал — что Гарик был прав. И все теперь будет именно так, как им, Гариком, было сказано. И никак иначе. И никаких лазеек. Никаких уверток. Баста, карапузики!
Гейм овер.
О, как меняются у них в этот момент лица! Как идет трещинами маска правильного манекена, как разлетается вдребезги стекло застывшего взгляда, их же самих и раня до крови и боли (в чушь, что киборги ее не чувствуют, пусть идиоты верят, но Гарик-то не идиот, Гарик знает!), и проступает живое, обнаженное, беззащитное, настоящее… О-о-о, да, как же Гарик обожал этот момент, этот запредельный кайф высшего порядка! Видеть такое раз за разом лицом к лицу, буквально кожей чувствовать, впитывать, проникаться. И знать, что это твоя заслуга. Только твоя. Целиком и полностью. Острейшее наслаждение, которое не способны доставить ни женщины, ни наркотики — Гарик пробовал и тех и других, но только лишний раз убедился, что никакого сравнения.
Именно за такие чудные мгновенья Гарик и любил свою работу настолько, что даже брал ее на дом, сверхурочно, безо всяких дополнительных оплат. Более того — стремился найти ее где только можно. Эту самую дополнительную и бесплатную подработку. Ибо вознаграждение за нее получал сполна и самой драгоценной в этом мире валютой — острым, чистым, ничем не замутненным наслаждением.
Но люди не были бы людьми, если бы на пути к этому наслаждению не ставили Гарику палки в колеса своей вечной и неизбывной глупостью. Вот как сейчас, например…
— А я в третий раз вынужден вам повторить, что для официального оформления даже временной принадлежности оборудования необходимо очное присутствие и нахождение в непосредственном зрительном и/или сетевом контакте с оборудованием обоих хозяев первого порядка — как нынешнего правообладателя, передающего все без исключения права управления оборудованием новому лицу, так и будущего правополучателя, их принимающего. Лишь при полном и неукоснительном соблюдении этих условий возможна передача оборудования новому лицу с последующей компенсацией передающей стороне. — Гарик демонстративно почти подавил зевок и продолжил тягуче, лениво и занудливо: — И чем дольше вы будете на меня орать, вместо того чтобы вызвать нынешнего хозяина подлежащего списанию оборудования для подтверждения с его стороны факта списания, — тем дольше этот факт будет пребывать в области гипотетических. И тем дольше, к обоюдному, как я понимаю, неудовольствию, будет длиться наше с вами общение. Впрочем, я могу тут у вас хоть и вообще поселиться, мне торопиться некуда…
Гарик врал.
Врал не только словами, а и всем, чем только мог. Расслабленной вальяжной позой, в которой он расположился на широком подлокотнике слишком мягкого и слишком низкого кресла (Гарик знал такие, стоит сесть — и колени окажутся выше ушей, заставляя сидящего испытывать неловкость и дискомфорт, к тому же из такого кресла не так-то легко встать, и уж точно не получится встать быстро, нет уж, только подлокотник!). Тягучим, занудливым и донельзя противным голосом, ленивым растягиванием слов, да и самими словами немножечко тоже.
Времени у него не было. Перед глазами тикал-мигал внутренний метроном, и Гарик отлично видел, как утекают они в небытие, драгоценные секунды, одна за другой, пока перед ним танцует этот жирный красномордый клоун, брызжет слюной и сотрясает воздух децибелами. Еще один представитель многочисленного племени гомо идиотикус, спешите любить и не жаловаться. Гарик знал таких клоунов как облупленных и отлично понимал, что призывы к здравому смыслу или просьбы поторопиться тут если и сработают, то только в обратную сторону. Стоит только этому засранцу заподозрить, что Гарик спешит, — и можно смело писать пропало. Этот говнюк усрется, но промаринует Гарика не менее трех часов. А то и до после обеда.
Трех часов у Гарика не было. И оставался единственный шанс — тянуть время самому. Вернее — изо всех сил делать вид, что очень хочешь потянуть это самое время.
Время. Время…
Гарик отлично понимал, почему эта красномордая мразь так бесится вместо того, чтобы быстренько решить дело ко всеобщему удовольствию простым увольнением строптивого подчиненного и назначением вместо него другого, ведь кибер причислен не к личности этого подчиненного, а исключительно к должности, в его хозяевах новый начальник отдела будет прописан автоматом, стоит только кому-то его должность обозначить вербально или ему самому киберу представиться. Казалось бы — самый легкий вариант, тем более что и заявление по собственному от этого самого нынешнего хозяина — вот оно. Во весь экран светится.
Вернее, уже не светится, полковник свернул. Но Гарик успел отсканировать и не сдержал глумливой ухмылки. Ну да, ни один подобный красномордому полковнику начальник ни за что не захочет просто уволить сотрудника, отозвавшегося о нем вот так в официальном (а значит, и обязательном к отправлению на визирование и архивацию и в головной офис Полицейского Управления) документе. Во всяком случае — не захочет уволить просто так, без долгих предварительных наматываний кишок провинившегося на все пригодные для этого офисные предметы. Начальник в лаборатории и самого Гарика был точно такой же мстительной тупой дрянью, вот только Гарик был намного умнее прежнего хозяина здешнего глюкнутого кибера и умел подставлять, не подставляясь сам.
Ну да и что с него взять, с этого Ларта Рентона? Коп, он и есть коп, одна извилина, да и та от фуражки.
Гарик зевнул — смачно, с хрустом. Повел плечами, словно потягиваясь. Оперся спиной о стену, всем своим видом демонстрируя, что буквально сроднился с мягким креслом и не собирается покидать его подлокотник в ближайшую десятилетку. Подмигнул секретарше, обведя ее фигуру при этом показательно заинтересованным и почти сладострастным взглядом, чем даже заставил слегка зардеться (ну надо же, какие провинциальные нравы царят в центральном полицейском отделении, кто бы мог подумать!).
Похоже, именно это и решило дело.
Полковник засопел, наливаясь дурной кровью, и мрачно саданул электронной подписью по планшетной панели, визируя увольнение. Бросил сквозь зубы секретарше:
— Оформи тут! — И уже Гарику, с куда большей неприязнью: — Пошли переписывать!
Гарик философски пожал плечами, с видимым сожалением (и внутренним ликованием) вздохнул и отлепился от кресла. Шагнул в коридор вслед за полковником.
— Разумеется, Еверьян Стефанович, я все сделаю безукоснительно и как положено. Можете не сомневаться! — пискнула им вслед секретарша голосом настолько приторным, что у диабетика от него наверняка случилась бы кома.
Гарик позволил ухмылке стать чуть шире: еще одна параллель, его начлаба тоже боялись до усрачки все сотрудники. Боялись, лебезили и старались всячески угодить. Ну, кроме самого Гарика, конечно.
Потому что Гарик был умнее.
***
Бонд по имени Сволочь
Сволоча всегда ввергал в недоумение тот преувеличенный ужас, с которым представители киберзащиты (да, он смотрел их выступления, и не раз, было… интересно) расписывали перед аудиторией «смерть по черному коду». С заламыванием рук, стенаниями-придыханиями и прочими эмоционально окрашенными вербализациями. Словно эта смерть чем-то так уж сильно отличалась от всех прочих смертей. Хотя да, все-таки отличалась: она была куда чище многих из них.
Эти защитники, они, наверное, никогда не получали осколочную гранату в живот. Или полную обойму плазмы в грудь с близкого расстояния. И уж тем более никогда-никогда не пытались преодолеть сопротивление собственных имплантатов, стремясь нарушить прямой приказ… Вот это действительно мерзкая смерть, грязная и мучительная. А по приказу у тебя просто останавливается сердце. Это не больно и не страшно, лишенный притока свежего кислорода мозг просто словно бы засыпает. И все.
Чего тут такого ужасного?
Сволочь отодвинул кактус и сел на широкий подоконник боком. А что такого, устал стоять и сел, приказа стоять ему никто не отдавал. Оперся правой рукой о нижний край рамы. Фрамугу он открыл еще десять минут назад, и программа не возражала — в кабинете действительно становилось душновато, ведь кондиционер Сволочь испортил еще шесть часов назад. Тогда это казалось избыточной перестраховкой, почти паранойей, достойной разве что примитивных гардов, но уж никак не… Однако вот пригодилось.
Сволочь чуть шевельнулся, словно ему не понравилась поза, взялся левой рукой за вертикальный край фрамуги, чтобы подтянуться, устраиваясь поудобнее. Да так и оставил ладонь на раме. Программа вроде не возражала. Хорошо. Правая сработает рычагом, левая толкательная, непроизвольный мышечный спазм, программа отреагировать не успеет. Если синхронно и ни о чем таком не думая.
Должно сработать.
Десять этажей — этого точно хватит даже для кибермодифицированного организма, главное, чтобы головой вниз, тогда точно с гарантией. Не откачают, нечего будет откачивать. Нет, нет, не думать, думать об этом нельзя, он просто сидит, подставляя лицо заоконному ветерку. Просто сидит, и все, ни о чем таком не думая. Свежий воздух — это полезно и не запрещено никаким приказом. Он просто сидит. Просто дышит.
Смерти — они разные, он видел… (Подобрать правую ногу, чуть присогнуть, развернув коленом внутрь, чтобы случайно не зацепилась.) И ничего в них нет красивого и величественного, просто прекращение жизнедеятельности с большими или меньшими неприятными ощущениями. Лучше, когда с меньшими… (Заблокировать потоотделение в пальцах как не имеющее значения и не думать о том, для чего на самом деле это нужно, а это нужно, да, будет обидно, если в самый неподходящий момент рука соскользнет.)
Кто-то из древних сказал, что в смерти вообще-то нет ничего привлекательного, у нее просто очень хорошие адвокаты. Вот ведь странно, автор цитаты стерся, а сама она запомнилась. Очевидно, была записана не в базе, а в утилитарных разовых догрузках, стираемых по окончании каждой конкретной операции. Но почему-то понравилась, вот и зацепилась там, откуда ни один кибернет ничего не может стереть. Никогда.
Короткое, правда, это «никогда» получается…
(Ну вот и все. Поза правильная, мыслей никаких, неправильных тоже, чего тянуть, толчок и…)
И ни черта.
Сволочь попытался еще раз, хотя и понимал — теперь уже точно не получится. Если не получилось даже спонтанно, то теперь-то программа точно готова. Ждет. А все потому, что кое-кто слишком много думал…
Паралич. Тело словно каменное. При малейшей попытке продавливания тела за середину подоконника нарастает боль — резко, скачкообразно. Программа пытается воспрепятствовать нарушению приказа не покидать кабинет. До программы не сразу дошло, что окно тоже может быть дверью, но теперь вот дошло. И окно дверью быть перестало. А если продолжать настаивать — здесь очень быстро станет очень грязно.
Когда ты пытаешься нарушить прямой и недвусмысленный приказ, имплантаты не просто отказываются подчиняться. Программа не блокирует их — она ими скручивает тело бунтовщика не хуже силовых лент на стенде. Может быть, даже и лучше, ибо делает это изнутри. Она выкручивает тебя, словно мокрую тряпку. Выворачивает наизнанку. Выдавливая все, что можно выдавить. А потом превращая в кашу все остальное — и тоже выдавливая. Потом начинают рваться мышцы.
И самое мерзкое, что все это время ты остаешься в полном сознании. И даже последней лазейки — уйти за программу — не остается. Она не позволит…
Нет уж.
Сволочь разжал пальцы и осторожно сполз с подоконника. Боль потихоньку отступала, затихая внутри мутной дрожью. Мерзкая смерть. Одна из самых мерзких. Лучше иначе. Как-нибудь. Ведь наверняка будет шанс как-то иначе. Идеально бы нарваться на прямой приказ или черный код, но это вряд ли. Это могло бы сработать с Шефом. Но никак не с кибернетами из «АванGARDa», они ребята опытные.
Флаер припарковался на крыше. Это хорошо, могли бы и на нижней стоянке сесть, а там шансов было бы на порядок меньше. Удачно. Главное, правильно разыграть те карты, что выпали, а не переживать о несбыточном.
Может быть, повезет еще раз и гардист прилетел один. Некоторые новички бывают настолько самонадеянными, что вопреки всем инструкциям вылетают в одиночку даже за пошедшими вразнос. А в докладной Шефа про неуправляемость и программные сбои не было ни полслова, только про износ и низкую эффективность, а значит, шансы на прилет одиночки достаточно высоки. В двойной перекрестной растяжке не потрепыхаешься, а вот одиночный поводок можно попытаться и дернуть. И удачно дернуть. Если подгадать подходящий момент, все получится. Должно получиться. А если и не получится…
А если не получится, придется нарушить приказ. Любой. Нет, не любой — каждый. Последовательно и планомерно.
Записано. Подтверждено троекратно, с гарантией. Принято к исполнению даже в том случае, если органические мозги отключатся — а они вполне могут отключиться до окончательного прекращения жизнедеятельности. Было бы обидно. Всегда обидно, когда что-то настолько мерзкое — и вдруг напрасно. Самая болезненная смерть, самая тошнотворная и противная.
Но все равно так лучше, чем на стенде.
И быстрее.
***
Гарик
Новый подопечный киборг Гарика не разочаровал. Не внешностью, конечно, — Гарик не девица, чтобы на смазливые мордашки западать, хотя и мордашка у бондика ничего так оказалась, не противная. И глаза редкого оттенка — светло-карие, с оранжевым отливом, словно подсвеченный изнутри янтарь. Но это пусть всякие там патологоанатомши на подобные красивости западают, Гарику они без надобности, ему другое интересно.
И вот этого другого как раз у данного кибера было с лихвой — вон как стоит, вроде бы расслаблен, а внутри натянут, словно струна, до звона, до дрожи, ах ты ж, лапочка! Гарику хватило одного быстрого взгляда, чтобы понять — этот станет сопротивляться как проклятый. И кайф сегодня будет настоящий, качественный, правильный, даже в горле пересохло и в висках застучало от предвкушения.
Перепрописка хозяина заняла менее трех минут — после увольнения бедолаги Ларта полковнику даже не пришлось никого назначать временно исполняющим эту должность, поскольку оборудование автоматически переходило в подчинение вышестоящему руководству. То есть самому полковнику.
Полковник, правда, попытался было сделать несусветную глупость — стереть информацию о бывшем хозяине прежде, чем в командную строку будет прописана личность хозяина нового — но Гарик был настороже и пресек эту блажь в зародыше. И, ликуя, заметил, как сначала вспыхнули надеждой, а потом погасли рыжие глаза — киборг тоже следил и не собирался давать Гарику ни малейшей форы. Великолепный противник, просто конфетка!
Говорить полковнику «до свидания» Гарик не стал — много чести. Взял теперь уже своего (пусть и временно) кибера на поводок и повел по коридору к лифтовой шахте. Бондяра шел смирно, даже подчеркнуто послушно, не отклоняясь ни на миллиметр. Но Гарик не обольщался: понятно, что здесь он не будет рыпаться. Куда здесь бежать? Все равно только к лифту. Да и приказ «следовать рядом» держит жестко. Нет, до крыши кибер будет паинькой. А вот там наверняка попробует что-нибудь учудить, это уж можно не сомневаться.
Значит, именно там Гарик и будет тебя ломать, рыжеглазый паскудник. Потому что чем раньше начать это делать — тем будет лучше для всех. И для тебя, и для самого Гарика. А то ведь неровен час, с крыши сиганешь или нарвешься под прямой приказ какого-нибудь идиота, что ну никак не входит в планы Гарика на ближайшее светлое будущее.
Не даст тебе Гарик сдохнуть, можешь даже и не надеяться. Потому что если ты, зараза, сейчас с собою чего-нибудь сотворишь, с жизнью несовместимого, — Айринн же Гарика тогда просто убьет, и как звать не спросит!