— Прочитала, конечно, прочитала… Не очень внимательно — дел много, но все-таки прочитала. Сейчас, простите, я кастрюлю на газ поставлю. Жалко, у вас про любовь мало написано. А так — интересно… Я как дошла до того места, как этот парень в троллейбусе влюбился в девушку, — про свою жизнь вспомнила. Мой Лешка такой же был. Он меня в метро заметил. На какой станции? Что вы! Тогда станций не было. Забой был. Шахта. От Сокольников до парка. Я тележки возила. Ой, смешные мы были! Комсомолочки. По комсомольскому призыву. Я тогда совсем девчонкой была, озорная была, ужас! Ну, а Леша в райкоме комсомола работал. Все речи нам говорил. Красиво говорил: «Даешь, говорит, метро стране Советов!» Расписались мы с ним, керосинку купили, шкаф, раскладушку… Вы меня извините, я кресло подвину… Спасибо… Ну вот… Леша работал тогда много. Тогда не то что сейчас, знаете, звоночек прозвенел — работа кончилась. Тогда сколько надо — столько работали. Леша с работы прямо черный приходил. «Знаешь, говорил, Катя, невозможно, сколько кругом вредителей! Как грибы растут. Одних возьмем — другие появляются. Цепь какая-то! А все мировой капитал!» Однажды пришел — туча тучей. Знаешь, говорит, Колька Воробьев — тоже вредителем оказался. Враг народа он. Сегодня его арестовали… Я говорю: «Лешенька, не может этого быть! Мы ж с тобой Кольку как свои пять пальцев знаем. Колька на твоих глазах с пяти лет рос. Вы же вместе жизнь прожили. Зачем ему быть вредителем? Ну ты сам-то как думаешь?» Леша говорит: «Не нашего ума это дело. Ни за что у нас не арестовывают. Проглядел я Кольку. И из-за него, подлеца, у меня партбилет могут запросто отобрать. А я без партии — не жилец на этом свете».
Я говорю: «Как же теперь Рахиль без Кольки проживет? Не выдержит Рахиль этого». А Леша говорит: «Ты эти разговоры оставь. И Рахиль больше сюда не пускай. Нечего ей здесь делать. Не подруга она тебе…»
А тут война началась. Леше, конечно, бронь дали. Вы не думайте — он не трус какой-нибудь, у него орденов — целая грудь, вешать некуда. И он работник хороший. Куда его ни пошлют — он всюду работал. И по хлебозаготовкам, и по кадрам, и по издательствам, и по науке, даже по кино работал. Вот у вас в книжке про институт написано. Леша в институте тоже работал — начальником отдела кадров. Ох, и намучился он со студентами. Сами понимаете — время-то какое было. Очень нужно было всех внимательно проверить. После войны — и из плена было много, и на оккупированной территории оставались, дети врагов народа подросли, ну и это, про что у вас написано. А Леша за все отвечай. А тут приходит ко мне Рахиль Михайловна — Коли Воробьева жена. «Катенька, говорит, поговори с мужем. Что же они Сашку моего не приняли? Ведь учиться нужно, жалко парня-то. Коля-то, говорит, мой не вернулся. Один у меня Сашка». Я Леше рассказала, посуровел он и говорит: «Ты, говорит. Катя, в эти дела не вмешивайся, ничего ты в них не понимаешь. Не нашего ума это дело. Если его не приняли — значит, так надо. И не говори мне про это больше». Ну ладно. А тут Сталин умер. Господи, ну и натерпелись мы горя! Леша прямо убивался, плакал как ребенок. «Как же мы теперь, говорит, жить будем? Не может Россия без Сталина жить. Ведь все в мире со Сталиным связано. Теперь, говорит, погибнет мир. Кто нам его заменит? Чье теперь слово законом будет?..»
Кто, я? Нет, я не работаю сейчас. Когда война началась, у меня Мишка родился. Ну, сами знаете, ребенок в доме-хлопоты, то, се… Только больно мне очень — не ладит Миша с отцом. Как отец скажет что, у Мишки глаза узкими становятся, желваки под скулами так и ходят, страшно даже становится. Я ему говорю: «Мишенька, ты что папу-то обижаешь? Ведь добра он тебе хочет». А он мне в ответ: «Мама, говорит, разные мы с ним люди. Слепой он и всю жизнь слепым прожил. А я так не могу. И не буду!» — «Что же ты, говорю, Мишенька, переделать папу хочешь? Так ведь он пожилой человек, ему трудно переучиваться. Его жизнь так научила». А Миша говорит: «Нет, мама, мне его не переучить. Но и меня он пусть не учит по-своему жить. Ненависть, говорит, у меня поднимается». Вот горе-то какое. И куда они лезут-то, что старый, что малый? Упрутся, каждый свое доказывает. Отец бледнеет, по столу стучит: «Раньше, говорит, за такие разговоры, знаешь, что делали? К стенке ставили!» А Мишка говорит: «Трудно вам теперь! Всех поставить придется!» Ох, и зачем они лезут в эти материи… Не нашего ума это дело. Заболталась я с вами, а суп-то весь выкипел… А книжку я прочла… Не очень внимательно, а прочла…