Двери лифта открылись, и Александр вышел. Максим лежал в углу с дырой в виске, а на стене нелепой кляксой расплылось кровавое пятно, тянущееся от его головы. В лазах покойника застыл немой укор. Александр шёл вперёд, сжимая в ладони привычную до боли рукоять пистолета. Огромный ангар освещали прожекторы. Было пусто и тихо, и звук человеческих шагов эхом отскакивал от металлической поверхности стен. Александр направлялся к центру помещения, где расплылось нечто огромное и бесформенное.
Подойдя ближе, он понял, что тут обосновалась живая субстанция, напоминающая слизень, из рыхлого тела которого торчали жирные щупальца, прикреплённые концами к полу и стенам ангара. Тысячи человеческих глаз усеивали туловище существа. Завидев гостя, они разом уставились на него.
— Это какая-то шутка! — произнёс Александр в недоумении. — Что ты вообще такое? Ты всем управляешь?
Человек выглядел блохой на фоне громадного тысячеглазого монстра, а тот лежал на железном полу и не двигался с места.
— Ну что, ты это хотел видеть? — раздался за спиной голос, показавшийся Александру знакомым. Рядом стоял худой, сутулый священник со впалыми щеками.
— Я тебя помню, ты был в той деревне, — сказал Александр.
— Да, да, и мы с тобой разговаривали. Я обещал показать Бога.
— Ну и где он?
— Пред тобой, — священник хитро ухмылялся.
— Это? — Александр недоверчиво покосился на слизня. — Нет, это не Бог.
— Ты же не знаешь, как выглядит Бог, тогда как ты можешь утверждать, что это не Он? Все вы так. Вначале говорите: «покажи нам Бога», а потом возмущаетесь, что вас обманули и подсунули подделку. Но разве всем угодишь? Пойдём.
— Куда?
— Домой, куда же ещё.
Александр последовал за священником. Они вошли в лифт, где уже не было ни тела, ни кровавых разводов, и поехали вниз.
Ехали долго, а когда двери открылись, пред ними предстало тёмное помещение храма, и Александр вспомнил всё, что произошло три года назад, в том числе и то злосчастное воскресенье, когда он, жаждая получить ответы, отправился за ограду из колючей проволоки. Они с отцом Пафнутием вышли из Царских врат иконостаса. Отовсюду смотрели лики святых, глаза которых теперь казались глазами того монстра наверху, они молча и удивлённо наблюдали за двумя людьми, возникших в пустоте сумрачного помещения. Проходя мимо одной из икон, Александр дотронулся до доски — пальцы оказались в крови, что шла из глаз нарисованного святого.
— Они разочарованы не меньше тебя, — сказал священник, — все разочарованы. Сказка оказалась слишком печальной.
Александр обернулся: перед ним стоял уже не отец Пафнутий, а горбатый монстр с птичьими лапами и длинными крюками трёхпалых рук. Вместо лица его зияло Абсолютное Ничто.
— Как же ты мне надоел! — вздохнул Александр.
Он наставил на существо пистолет и хотел выстрелить, но передумал. Он больше не боялся его. Монстр ничего не мог сделать человеку, ведь был он Ничем, обёрнутым в тряпку.
— Ты ведь никогда не отстанешь, — произнёс Александр, — да и хрен с тобой, делай, что хочешь.
Он вышел из церкви прямиком в туман. Запах гнилой воды, тины и камыша навеял грустные воспоминания. Коричневые краски осеннего болота растворялись в серой дымке. Была середина осени, природа тускнела, готовясь к очередному умиранию.
Отец Пафнутий, стоя на краю насыпи, смотрел в чёрную болотную воду, подёрнутую зеленоватой плёнкой.
— А этот горбатый кто? — спросил его Александр.
— Тоже Бог, — не отрывая взгляда от воды, ответил священник.
— Как? И этот? Сколько их вообще?
— Можно сказать — сколько угодно, можно сказать — ни одного.
— Но внутри у него пустота!
— Верно подметил, — отец Пафнутий посмотрел на Александр, — ведь сие есть великая бессмыслица — пустота, заключённая умом человеческим в форму — в совершенно любую форму, которая взбредёт нам в голову. Все видят разное. Одни прячут Его в образы умерших людей, другие — в природные стихии, третьи — в предметы этого мира или внутрь себя. Для тебя Он таков, и ты есть часть Его, а Он — часть твоего сознания. Можно сказать, что ты тоже есть Бога, ведь ты сотворил всё это.
Александр оглянулся вокруг:
— Я даже не знаю, что это за деревня и что я тут делаю. Всё случилось совершенно внезапно. Когда я приехал домой…
— Ты всё прекрасно знаешь, просто боишься взглянуть правде в глаза. Мы творим свой мир, а он пожирает нас, заставляя плясать под свою дудку. Ты не выйдешь отсюда и не сможешь стать свободным. Ты не предусмотрел путь наружу и застрял в болоте безысходности. И вот теперь ты тут, у финальной черты, которую пересечёшь совсем скоро.
Взгляд отца Пафнутия преобразился, стал диким. Священник шагнул к Александру и схватил за шею мощными жилистыми пальцами, холодными, как у покойника. Александр среагировал мгновенно: он направил ствол «Люгера» в подбородок душителя и выстрелили. С раздробленным пулей лицом отец Пафнутий свалился в трясину. Топь стала засасывать его, и вскоре на поверхности остался лишь кусок чёрной рясы, он некоторое время торчал над поверхностью болота, а потом тоже исчез в гнилой воде.
Александр возвращался домой. Прошло много времени с тех пор, как он покинул деревню. Его должны были уже простить, если, конечно, ещё помнят. Всё это время, пусть и неосознанно, он хотел вернуться, и вот теперь он снова тут — сердце билось в предвкушении встречи. Из тумана выплыла изба, труба над серой черепичной крышей, как обычно, дымила.
Александр открыл калитку и замер: перед ним лежал труп. Дед Игнат — человек и так не крупного роста — теперь, казалось, совсем скукожился. Он скрючился на земле, из перерезанной глотки струилась кровь. В деревне случилось нечто ужасное. Не помня себя от волнения, Александр вбежал в тамбур, и, распахнув дверь, ввалился в кухню.
Спиной к нему стоял крупный мужчина и кого-то держал, прижимая к себе. Человек сделал резкое движение рукой, и к ногам упало тело. Александр сразу узнал лицо жертвы: на полу лежала Маша, безмолвно уставившаяся в потолок остекленевшими глазами. Из разверзшейся шеи выливалась красная жидкость.
Человек обернулся, его квадратное лицо с тяжёлыми бровями тоже было знакомо — посреди комнаты стоял деревенский староста Кондрат.
— Зачем? — Александр ошалело смотрел на него. — Зачем ты это сделал?
Он бросился к Маше и прижал её к себе, ощущая, как тепло уходит из коченеющего тела. «Я во всём виноват, — корил он себя. — Зачем я пошёл в этот проклятый лес? Почему не смирился? Я, дурак, слишком много хотел знать. Я не верил тебе».
Александр поднял на Кондрата полный боли и ненависти взгляд и процедил сквозь зубы:
— Ты монстр! Ты убил их всех!
— Это ты убил их всех, — староста оставался невозмутим, — ты просто не помнишь. Ты забыл и того зубастого паренька, которого вы с сослуживцами запинали до смерти, и свою первую любовь, которую к кому-то приревновал на пустом месте. Сколько нас было на твоём пути? Человек тридцать? Но ты всех забыл.
Александр беззвучно рыдал, боль утраты затмила разум, он переживал её вновь и вновь. Затем он встал, приставил к голове Кондрата пистолет и выстрелил.
На столе лежал телефон с наушниками. Александр взял их и поднёс к уху. Вслушивался долго и внимательно, но ничего, кроме помех, там теперь не было: «Пожиратель-275» канул в небытие, или снова затаился, продолжая по-тихому, незаметно для всех, делать своё чёрное дело.
Александр вышел из избы и побрёл по дороге, куда глаза глядят. Шёл среди болота, а вокруг стелился туман. Белая субстанция объяла мир, сдавила, не давая вздохнуть, угнетала тяжестью обезличенного бытия, испепеляя надежды и умерщвляя краски жизни. Александр шёл мимо брошенной, увязшей в трясине техники, а машины провожали его взглядом выбитых фар, смеялись вслед гнилыми ртами радиаторов и тонули в трансцендентном экстазе бурлящего торфа. Шёл в коричневую сытость болот и в удушающую похоть туманов, шёл туда, где, по словам мёртвого деда Игната, таился огромный затопленный город, пропавший с карты, убежавший в безвременье вечности.
Позади послышался шум мотора. Старая жёлтая «Волга» с оранжевым маячком на крыше остановилась рядом с идущим человеком, из окна выглянуло, как всегда, доброе, улыбчивое лицо Петра Тимофеевича.
— Садись, подвезу, — предложил он, и Александр забрался на заднее сиденье.
Скоро болота закончилось, туман пропал, и по обе стороны дороги потянулись леса и поля. Навстречу проехал трактор, а ещё через некоторое время впереди показалось шоссе, по которому в обе сторону неслись равнодушные машины.
— Всё возвращается на круги своя, всё повторяется, — сказал Пётр Тимофеевич, — каждый раз ты будешь приходить сюда, и каждый раз они будут умирать так же, как умерли когда-то в прошлом. Это неизбежно.
Они мчались по оживлённой трассе, и Александр вспомнил эти места: в день, когда случилась беда, он проезжал здесь в направлении города. Теперь же его везли в обратную сторону.
— Вот мы и на месте, — сказал водитель, останавливая «Волгу» у обочины, в лес вела узкая грунтовка, — тебе туда.
— Что я там найду?
— Скорее всего, ничего, но кто знает?
— Я могу не пойти?
— Нет, не можешь. Рано или поздно жизнь вновь приведёт тебя к началу. «Идёт ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои». Не я это придумал, так что, извини.
Выйдя из машины, Александр последний раз оглянулся на Петра Тимофевича — тот на прощанье махнул рукой.
Медленно брёл в глубь лесной чащи. Шум дороги делался всё тише, а потом и вовсе пропал, и тогда Александр сел на поваленное бревно. Ветер шелестел в кронах, а холод пробирался под куртку и толстовку. Рядом лежала бутылка водки, содержимое которой наполовину вылилось в землю — кто-то был здесь совсем недавно. Вынув молоток из кармана, Александр зашвырнул его в кусты. Затем вытащил пистолет и долго смотрел на смертоносный кусок железа в руках. В обойме оставался последний патрон. «Нет, не могу», — Александр убрал оружие.
В городе снова жили люди и ездили машины, а значит, всё было на своих местах. Вот только найдётся ли место ему? Выбитый из равновесия он хотел покоя, он пытался укрыться в воспоминаниях о мире, который сам создал и сам же разрушил, и воспоминания привели в день, когда он ехал на отцовской «Волге» на дачу вместе с родителями. Видение обрывалось — обрывалось страшным ударом, положившим конец прошлой жизни и давшим начало этой. Именно тогда корчащегося в бреду мальчика первый раз посетило горбатое существо, которое больше не отпускало его от себя, постоянно следовало по пятам, пожирая душу.
За спиной зашевелились кусты, но Александр не обернулся. Он смотрел на пожухлую листву, осознавая боль брошенного на произвол судьбы существа, у которого не осталось ничего, кроме пустоты, завёрнутой в тряпки опостылевшего бытия. Он оказался Богом, убившимся о собственные величие и ничтожность, миром, потонувшим в трясине бессмысленных девиаций, тысячеглазым монстром, запертым в казематах железного царства…
По голове что-то ударило, затылок пронзила острая боль. Свет погас.
Больше книг на сайте - Knigoed.net