- Ты так думаешь?
- Уверен даже.
- Откуда у тебя такая уверенность?
Позавчера мне сказывали колхозники, приходили в село из лесной заимки: мол, Евстигней Поликарпович, видели возле твоей ловушки волков. Не иначе, станут твои. А раз были возле ямы, то будут и в яме. Голод - не тетка, куда угодно загонит. Вот посмотрите. Могу биться об заклад. Яма пустой не будет.
- А почему, Стежка, тебя тут все величают по имени-отчеству?
- Кто их знает. Дали такое прозвище, оно и пристало. У нас тут без прозвища никто, пожалуй, не живет. По документам, к примеру, Петров, по кличке - Козодой.
Снег в лесу был рыхлый, рассыпчатый, все равно что сахарный песок. И тропа была не бугристой, а канавкой. Шагал Стежка весело, бодро. Если замечал чьи-либо следы, небрежно говорил, должно быть, имея в виду мою любознательность: "Косыга, векша, глухарь крестики наставил..."
Где-то за ельником послышался рев телят. По носу резнул какой-то тонкий и острый запах. Стежка тут же предупредил мои вопросы:
- Тут рядом заимка. Силос нетелям развозят.
К животноводам парень не пошел, а повернул влево, вниз, к ложку или речке, где высокой, взлохмаченной грядой рос ольховник, а возле него - не молодые и не старые березки.
Вскоре мы очутились на небольшой поляне - и будто попали на сорочий базар. Десятки белобок, расположившихся на кустарнике и на одиноких березках, подняли невообразимый гвалт, перелетали с места на место, словно затеяли какую-то игру. Только одна слетит с сучка, на ее месте уже сидит другая. И так везде. И стрекочут, стрекочут, дли пущей важности покачивая длинными хвостами. А тут же, на снегу, молча разгуливают самодовольные вороны.
- Неспроста сороки раскричались! - повернувшись ко мне, сказал Стежка. Потом перевел взгляд на рыжий бугорок, накрытый сеном и огороженный в две жерди.
- Значит, есть кто-то в яме? - спросил я.
- Обязательно!
- Ну-ну, смотри.
Площадка возле ямы вся была утоптана. Полей ее водой - и будет гладкий каток. В одном месте над ямой явно обозначилась дыра. Стежка припал на колени и заглянул в темное отверстие, а потом встал и разочарованно сказал:
- Заяц сидит.
- И то зверь, - утешил я его.
Парень сходил в кусты, принес оттуда легонькую лестницу и спустился в ловушку. А когда выволок из ямы косого за уши, живого, с вытаращенными глазами, подержал его на вытянутой руке и спросил:
- Вам надо?
- Нет.
Тогда Стежка швырнул беляка в снег, в сугроб. Затопал на него и забил в ладоши:
- Удирай да больше не попадайся!
ЛЕДЯНОЙ ПТИЧНИК
День клонился к вечеру. Стежка вел меня ельником вдоль горы, ближе к дому. Зимнее солнце все время было за гребнем высоких скал, за Уральским хребтом, а выше хребта так и не смогло подняться. Идем по снежной тропе и молчим. Парню, видимо, не по себе: волками хвалился да и провалился. Я тоже ему не досаждаю разговорами. Да и находились уже, устали.
Но вот, смотрю, парень оживился, повеселел. Все чаще стали попадаться покосные поляны, елани, как их тут называют, а возле - рябинники. Ягод столько, что снег под кустами кажется красноватым. С кустов то тут, то там стали взлетать рябчики. Вспорхнет, перелетит в чащобу, а оттуда потом голос подает своим собратьям, которые тоже где-то тут, поблизости. Все чаще и чаще в глубоком снегу стали попадаться лунки.
- Рябчики в этих ямках ночевали, - сказал Стежка. - В снегу-то им тепло. Спорхнет с дерева, пробьет снежную корочку и зароется. Спит. А ночью на охоту за рябками приходит куница. Горностаи тоже охотятся. Только в этом месте горностаев нет, они ближе к полям держатся, там мышами пробавляются. А вот куница здесь живет. И не одна. Я тут каждый год по нескольку штук беру.
Завидев на снегу возле куста серенькие перышки, парень заметил:
- Вот видите, обедала. Выволокла птицу из лунки и сожрала.
И пошел к опушке ельника. А возле опушки будто кто-то подушку растрепал. Ни головки, ни костей, только лапки остались с коготками, покрытые словно чешуей.
Когда вышли на следующую поляну, окруженную стеной черного, с проседью, ельника, Стежка сказал:
- Здесь у меня птичник.
Я оглянулся вокруг. Прислушался. И хоть бы где-нибудь показалась или подала голос птичка. Даже не слышно было стука дятла, этой пестренькой краснокрылой вездесущей пичуги. Кругом стояла, казалось, мертвая, глухая тишина.
- Что за птичник? - спрашиваю парня.
Он подвел меня к снежному бугорку и говорит:
- Поглядите-ка, бугорок-то с дыркой.
И в самом деле. На макушке снежного сугроба - небольшое отверстие. Заглянул я в это отверстие и поразился. В бугорок-то врыта кадка, а в кадке - куропатка серая. У нее тут и зерно, и снежок вместо воды, и даже насест устроен. Ну клетка и клетка.
Смотрю на Стежку с недоумением.
А он ухмыляется.
- Опять механика? - спрашиваю.
- Как видите. Выйдет куница на охоту, начнет принюхиваться, где чем пахнет, а от живой горячей куропатки приятный, острый запах. Подойдет зверек к ледяной клетке, соблазнится и нырнет в нее, а выйти уже не выйдет. Соображаете?
- Ну и Евстигней Поликарпович! - невольно воскликнул я.
И подумал: да, не зря народ величает парня. Нет, это не прозвище ему, не кличка, а дань уважения. Человек завоевывает авторитет делами.
- И как ты делаешь ледяные кадки? - интересуюсь.
- А очень просто, - говорит. - У меня есть железная бочка из-под горючего. В колхозе мне дали. Я у этой бочки вырезал одно днище. Начнутся морозы, налью в эту тару воды. Вода начнет замерзать сверху, с боков, снизу. А в середине она долго не стынет. Сделаю сверху отверстие, воду вылью, бочку потом подогрею на костре - и пожалуйста, ледяная кадка готова, вывалится из железной. Таких ледяных клеток можно так-то строить сколько угодно.
- У тебя здесь сколько их?
- Десять. Сейчас пойдем все посмотрим.
- А куропаток где берешь?
- Достать их пустяк. У нас они табунами живут на хлебных токах. Насторожишь сеть, которой рыбу ловят, а от нее шнурок протянешь к омету. Под сеть-то зерна насыплешь, а сам засядешь в соломе и ждешь, когда куропатки прилетят на кормежку. Как только зайдут под сеть, ты дернешь шнурок, вытащишь подпорки, сетью-то и накроет птицу. Сразу несколько штук.