- Семен, наверно, убил куницу, - сказал парень.
- Угадал, Гошка, верно. - Яков Тимофеевич положил руку на плечо сыну. - Кабы куница была живая, она пришла бы и сегодня, следы оставила. Семен-то, значит, с куницей. Вон как! Теперь его надо искать. А где искать?
Он сделал ладони рупором, набрал полную грудь воздуха и крикнул:
- Ого-го-о, Семен! Ого-о!
Но ветер, пурга смяли голос, замели в снегах, обрывки его едва коснулись ближайшего ельника.
Тогда старый охотник снял с плеча ружье и выстрелил вверх. Но и выстрел получился глухой, скомканный, будто пустая бутылка разбилась о дерево.
- Пойдем, тятька, - сказал Георгий. - Мы и по следу найдем Семена. Сейчас надо возле этой наледи сделать круг, придерживаясь леса. А возле леса заметить лыжню нетрудно уж.
За ложком в перелесках Георгий обнаружил еле приметный след лыж и повел по нему отца. А вскоре Векшины вышли на другую, более свежую лыжню, она пересекала старую.
- Это след Семена, вчера прошел, - сказал Яков Тимофеевич. - Однако куда прошел, в какую сторону? Ближе к дому ему надо идти, на север. Айда сюда, за мной иди.
Отец вышел вперед и быстро заскользил по снежному желобку.
- Нет, постой, тятька! - крикнул Георгий. - Надо точно определить, куда шел Семен. А то будем зря ходить по лесу. Станем искать в одной стороне, а он, может быть, в другой.
- А ты как определишь? Ведь на заснеженной лыжне не написано, куда шел человек. Когда лыжник идет с палками, тогда можно определить. А ведь охотники с палками не ходят.
- Постой, отец, постой! Я сейчас узнаю.
Парень подошел к лыжне и осторожно стал сметать с нее шубенкой свежий, наносный снег. Свежий снег был мягкий, рыхлый, а старый - примятый, твердый, точно спрессованный.
Яков Тимофеевич подошел к сыну, усмехнулся:
- Семен-то написал тебе, что ли, куда отправился?
- А вот и "написал". Хотя ты и старый охотник, а следопыт из тебя плохой. Вот, смотри теперь лыжня чистая. А на ней поперечный рубчик. Видишь? Когда Семен-то поставил ногу, чтобы оттолкнуться вперед, тяжесть всего тела сосредоточилась на ней, лыжа вдавилась глубже в снег почти на целый сантиметр, на лыжне получалась ступенечка, уступчик. А уступчик, гляди, с этой стороны, с южной. Выходит, Семен-то шел не на север, а совсем в другую сторону, вот бы и получилось: ты ищешь парня, а сам идешь от него. Эх, тятька, тятька!
- Да у нас, сынок, в роду не было таких охотников, которых приходилось бы разыскивать в трех соснах... Семен-то, видно, не в нас с тобой пошел, он весь в мать. Та тоже как-то пошла на болото за клюквой и целый день проплутала возле самого дома. А вечером, когда корова заревела во дворе, соскучившись по своей хозяйке, мать и вышла на ее зов... Отпустить уж, что ли, Семена в Глухариное стойбище? Ручкой-то да карандашом он лучше станет владеть, нежели ружьем. Как ты думаешь, Георгий?
- Что ж, отпустить, так отпустить, В аймаке-то, пожалуй, больше от него будет толку. Пускай уж роется там в книгах, душа у него к этому расположена. А в двух-трех улицах поселка, наверное, не заблудится.
Этот разговор с отцом о Семене вызвал у Георгия горделивые мысли, впервые появившиеся. Ведь как же, отец сказал: "Семен не в нас с тобой пошел". Даже посоветовался насчет брата. И уже не Гошкой назвал, как всегда, а Георгием. И в сознании юноши зародилось, стало расти какое-то новое, еще не изведанное чувство, понимание того, что он уже становится большим, взрослым человеком, настоящим охотником. И это чувство, вдруг пробудившееся, ему захотелось как-то выразить, высказать, излить. И он, подражая отцу, закричал во весь свой голос, выпятив грудь:
- Ого-го-о, Семен! Где ты?
Но голос, нарочито низко взятый, сорвался на дискант, тут же затерялся в пурге, в вое ветра.
Тогда парень подозвал к себе собак:
- Стрела, Хриплый!
Когда собаки подбежали к нему, он подзадорил их:
- Давайте, давайте вперед! Ищите!
Собаки, все время шедшие по пятам, стремглав кинулись по вчерашней лыжне. Георгий тоже прибавил шагу.
Яков Тимофеевич стал от него отставать. У старого охотника тоже были свои мысли.
"Гошка-то скоро запинает меня, - думал он, глядя в спину живого, подвижного юноши. - Пройдет несколько лет, и Георгий будет главным охотником в роду Векшиных и, кто знает, может быть, станет знаменитым добытчиком зверя. Я жил и промышлял по старинке, медленно, крупинками копил сам и перенимал у других опыт и сноровку, а мой младший сын сразу пришел в лес, как в свой родной дом, сразу разобрался, где что лежит. Здесь все ему знакомо, все известно. И все ему дается легко, и учиться-то ровно ему уже больше нечему. А ведь парню едва стукнуло пятнадцать годов. Что из него будет, когда он войдет в возраст, в силу, постигнет всю мудрость таежной жизни?"
Собаки, скрывшиеся из глаз, через некоторое время вернулись к охотникам, поласкались возле них, виляя хвостами, а затем снова кинулись по лыжне вдаль.
- Ну, видно, Семен где-то недалеко, - сказал Яков Тимофеевич.
И начал кричать. Сделал два выстрела.
Из чащи опять выбежали собаки, посидели на опушке ельника, дождались хозяев и снова устремились вперед.
- Собаки что-то нашли, зовут, - сказал Георгий. - Прибавляй, тятька, шаг.
Вскоре Векшины подошли к пепелищу, оставленному Семеном.
- Ого, тут ночевка была! - воскликнул Гошка, подходя к широкой куче обмякших еловых веток, точно ошпаренных кипятком. - На пепле спал Семен, на хвойной подстилке. Тепло ему было, как на печке. Догадался все же, как надо спать, чтобы не замерзнуть в лесу.
- А где же сам Семен? - спросил отец.
- Минувшую ночь здесь был.
- Почему так думаешь?
- А сунь-ка руку под ветки. Там еще тепло. И на ветках, видишь, нет снега, он тает.
- Верно, Гошка. Семен должен быть где-то поблизости. Надо покричать его.
И он приложил ладони ко рту.
Кричали оба, отец и сын. Прислушивались и снова кричали. Ответа не было. В вершинах деревьев шумел только ветер, вихрил снег, позванивал голыми ветками осинок на вырубе, точно хрусталем.
Обследуя обстановку, в которой ночевал брат, Георгий заметил на сероватой коре старой ели следы дроби.
- Вот, смотри, Семен стрелял. Видно, ружье пристреливал. В мишень бабахнул.
- Откуда взял, что в мишень? По-моему, Семен стрелял по зверю, зверь-то взбирался по дереву вверх, он стрелял.
- По зверю он не мог стрелять.
- Почему не мог?
- Очень просто. По зверю он мог стрелять с подхода, второпях. А тут все рассчитано. Вот он отсюда подошел к дереву, обломал сухие ветки, повесил мишень и отошел в сторонку на десять шагов, потом выстрелил, вон и пыж валяется. Заряд лег кучно, в самый центр ствола ели.