Он ушел в свой кабинет.
Глава двадцать шестая
Я подошел к двери и выглянул на улицу. Дождь перестал, но был сильный туман.
- Может быть, посидим у меня в комнате? предложил я священнику.
- Только я очень скоро должен идти.
- Все равно, пойдемте.
Мы поднялись по лестнице и вошли в мою комнату. Я прилег на постель Ринальди. Священник сел на койку, которую вестовой приготовил для меня. В комнате было темно.
- Как же вы себя все-таки чувствуете? - спросил он.
- Хорошо. Просто устал сегодня.
- Вот и я устал, хотя, казалось бы, не от чего.
- Как дела на войне?
- Мне кажется, война скоро кончится. Не знаю почему, но у меня такое чувство.
- Откуда оно у вас?
- Вы заметили, как изменился наш майор? Словно притих. Многие теперь так.
- Я и сам так, - сказал я.
- Лето было ужасное, - сказал священник. В нем появилась уверенность, которой я за ним не знал раньше. - Вы себе не представляете, что это было.
Только тот, кто побывал там, может себе это представить. Этим летом многие поняли, что такое война. Офицеры, которые, казалось, не способны понять, теперь поняли.
- Что же должно произойти? - Я поглаживал одеяло ладонью.
- Не знаю, но мне кажется, долго так продолжаться не может.
- Что же произойдет?
- Перестанут воевать.
- Кто?
- И те и другие.
- Будем надеяться, - сказал я.
- Вы в это не верите?
- Я не верю в то, что сразу перестанут воевать и те и другие.
- Да, конечно. Это было бы слишком хорошо. Но когда я вижу, что делается с людьми, мне кажется, так продолжаться не может.
- Кто выиграл летнюю кампанию?
- Никто.
- Австрийцы выиграли, - сказал я. - Они не отдали итальянцам Сан-Габриеле. Они выиграли. Они не перестанут воевать.
- Если у них такие же настроения, как у нас, могут и перестать. Они ведь тоже прошли через все это.
- Тот, кто выигрывает войну, никогда не перестанет воевать.
- Вы меня обескураживаете.
- Я только говорю, что думаю.
- Значит, вы думаете, так оно и будет продолжаться? Ничего не произойдет?
- Не знаю. Но думаю, что австрийцы не перестанут воевать, раз они одержали победу. Христианами нас делает поражение.
- Но ведь австрийцы и так христиане - за исключением босняков.
- Я не о христианской религии говорю. Я говорю о христианском духе.
Он промолчал.
- Мы все притихли, потому что потерпели поражение. Кто знает, каким был бы Христос, если бы Петр спас его в Гефсиманском саду.
- Все таким же.
- Не уверен, - сказал я.
- Вы меня обескураживаете, - повторил он. - Я верю, что должно что-то произойти, и молюсь об этом. Я чувствую, как оно надвигается.
- Может, что-нибудь и произойдет, - сказал я. - Но только с нами. Если б у них были такие же настроения, как у нас, тогда другое дело. Но они побили нас. У них настроения другие.
- У многих из солдат всегда были такие настроения. Это вовсе не потому, что они теперь побиты.
- Они были побиты с самого начала. Они были побиты тогда, когда их оторвали от земли и надели на них солдатскую форму. Вот почему крестьянин мудр - потому что он с самого начала потерпел поражение. Дайте ему власть, и вы увидите, что он по-настоящему мудр.
Он ничего не ответил. Он думал.
- И у меня тоже тяжело на душе, - сказал я. - Потому-то я стараюсь не думать о таких вещах. Я о них не думаю, но стоит мне начать разговор, и это само собой приходит мне в голову.
- А я ведь надеялся на что-то.