- Но тебя это не огорчает?
- А отчего же мне огорчаться, милый? У меня только единственный раз было скверно на душе, это в Милане, когда я почувствовала себя девкой, и то через пять минут все прошло, и потом тут больше всего была виновата комната. Разве я плохая жена?
- Ты чудная жена.
- Вот и не думай о формальностях, милый. Как только я опять похудею, мы поженимся.
- Хорошо.
- Как ты думаешь, выпить мне еще пива? Доктор сказал, что у меня таз узковат, так что лучше не давать маленькой Кэтрин очень расти.
- Что он еще сказал? - Я встревожился.
- Ничего. У меня замечательное кровяное давление, милый. Он в восторге от моего кровяного давления.
- А что еще он сказал насчет узкого таза?
- Ничего. Совсем ничего. Он сказал, что мне нельзя ходить на лыжах.
- Правильно.
- Он сказал, что теперь уже поздно начинать, если я до сих пор не ходила. Он сказал, что ходить бы на лыжах можно, только падать нельзя.
- Он шутник, твой доктор.
- Нет, в самом деле, он очень славный. Мы его позовем, когда придет время родиться маленькому.
- Ты его не спрашивала, пожениться ли нам?
- Нет. Я ему сказала, что мы женаты четыре года. Видишь ли, милый, если я выйду за тебя, я стану американкой, а по американским законам, когда б мы ни поженились, - ребенок считается законным.
- Где ты это вычитала?
- В нью-йоркском "Уорлд алманак" в библиотеке.
- Ты просто прелесть.
- Я очень рада, что буду американкой. И мы поедем в Америку, правда, милый? Я хочу посмотреть Ниагарский водопад.
- Ты прелесть.
- Я еще что-то хотела посмотреть, только я забыла что.
- Бойни?
- Нет. Я забыла.
- Небоскреб Вулворта?
- Нет.
- Большой Каньон?
- Нет. Но и это тоже.
- Что же тогда?
- Золотые ворота! Вот что я хотела посмотреть. Где это Золотые ворота?
- В Сан-Франциско.
- Ну, так поедем туда. И вообще я хочу посмотреть Сан-Франциско.
- Отлично. Туда мы и поедем.
- А теперь давай поедем на вершину горы. Хорошо?
- В пять с минутами есть поезд.
- Вот на нем и поедем.
- Ладно. Я только выпью еще пива.
Когда мы вышли, и пошли по улице, и стали подниматься по лестнице к станции, было очень холодно. Холодный ветер дул из Ронской долины. В витринах магазинов горели огни, и мы поднялись по крутой каменной лестнице на верхнюю улицу и потом по другой лестнице к станции. Там уже стоял электрический поезд, весь освещенный. На большом циферблате было обозначено время отхода. Стрелки показывали десять минут шестого. Я посмотрел на станционные часы. Было пять минут шестого. Когда мы садились в вагон, я видел, как вагоновожатый и кондуктор вышли из буфета. Мы уселись и открыли окно. Вагон отапливался электричеством, и в нем было душно, но в окно входил свежий холодный воздух.
- Ты устала, Кэт? - спросил я.
- Нет. Я себя великолепно чувствую.
- Нам не долго ехать.
- Я с удовольствием проедусь, - сказала она. - Не тревожься обо мне, милый. Я себя чувствую прекрасно.
Снег выпал только за три дня до рождества. Как-то утром мы проснулись, и шел снег. В печке гудел огонь, а мы лежали в постели и смотрели, как сыплет снег. Madame Гуттинген убрала посуду после завтрака и подбросила в печку дров. Это была настоящая снежная буря. Madame Гуттинген сказала, что она началась около полуночи. Я подошел к окну и посмотрел, но ничего не мог разглядеть дальше дороги. Дуло и мело со всех сторон. Я снова лег в постель, и мы лежали и разговаривали.
- Хорошо бы походить на лыжах, - сказала Кэтрин. - Такая досада, что мне нельзя на лыжах.
- Мы достанем санки и съедем по дороге вниз. Это для тебя не опаснее, чем в автомобиле.
- А трясти не будет?
- Можно попробовать.
- Хорошо бы, не трясло.
- Немного погодя можно будет выйти погулять по снегу.