- А почему не в Лозанне? Ведь больница там.
- Можно и в Лозанне. Я просто думал, не слишком ли это большой город.
- Мы и в большом городе можем быть одни, а в Лозанне, наверно, славно.
- Когда же мы переедем?
- Мне все равно. Когда хочешь, милый. Можно и совсем не уезжать, если ты не захочешь.
- Посмотрим, как погода.
Дождь шел три дня. На склоне горы ниже станции совсем не осталось снега. Дорога была сплошным потоком жидкой грязи. Была такая сырость и слякоть, что нельзя было выйти из дому. Утром на третий день дождя мы решили переехать в город.
- Пожалуйста, не беспокойтесь, monsieur Генри, - сказал Гуттинген. Никакого предупреждения не нужно. Я и не думал, что вы останетесь здесь, раз уж погода испортилась.
- Нам нужно быть поближе к больнице из-за madame, - сказал я.
- Ну конечно, - сказал он. - Может быть, еще приедете как-нибудь вместе с маленьким.
- Если только найдется место.
- Весной тут у нас очень славно, приезжайте, вам понравится. Можно будет устроить маленького с няней в большой комнате, которая теперь заперта, а вы с madame займете свою прежнюю, с видом на озеро.
- Я вам напишу заранее, - сказал я. Мы уложились и уехали с первым поездом после обеда. Monsieur и madame Гуттинген проводили нас на станцию, и он довез наши вещи на санках по грязи. Они оба стояли у станции под дождем и махали нам на прощанье.
- Они очень славные, - сказала Кэтрин.
- Они были очень добры к нам.
В Монтре мы сели на лозаннский поезд. Из окна вагона нельзя было видеть горы в той стороне, где мы жили, потому что мешали облака. Поезд остановился в Веве, потом пошел дальше, и с одной стороны пути было озеро, а с другой мокрые бурые поля, и голый лес, и мокрые домики. Мы приехали в Лозанну и остановились в небольшом отеле. Когда мы проезжали по улицам и потом свернули к отелю, все еще шел дождь. Портье с медными ключами на цепочке, продетой в петлицу, лифт, ковры на полу, белые умывальники со сверкающими приборами, металлическая кровать и большая комфортабельная спальня - все это после Гуттингенов показалось нам необычайной роскошью. Окна номера выходили в мокрый сад, обнесенный стеной с железной решеткой сверху. На другой стороне круто спускавшейся улицы был другой отель, с такой же стеной и решеткой. Я смотрел, как капли дождя падают в бассейн в саду.
Кэтрин зажгла все лампы и стала раскладывать вещи. Я заказал виски с содовой, лег на кровать и взял газету, которую купил на вокзале. Был март 1918 года, и немцы наступали во Франции. Я пил виски с содовой и читал, пока Кэтрин раскладывала вещи и возилась в комнате.
- Знаешь, милый, о чем мне придется подумать, - сказала она.
- О чем?
- О детских вещах. Обычно все уже запасаются детскими вещами к этому времени.
- Это ведь можно купить.
- Я знаю. Завтра же пойду покупать. Вот только узнаю, что нужно.
- Тебе следовало бы знать. Ведь ты же была сестрой.
- Да, но, знаешь ли, солдаты так редко обзаводились детьми в госпитале.
- А я?
Она запустила в меня подушкой и расплескала мое виски с содовой.
- Я сейчас закажу тебе другое, - сказала она. - Извини, пожалуйста.
- Там уже немного оставалось. Иди сюда, ко мне.
- Нет. Я хочу сделать так, чтобы эта комната стала на что-нибудь похожа.
- На что?
- На наш с тобой дом.
- Вывесь флаги Антанты.
- Заткнись, пожалуйста.
- А ну повтори еще раз.
- Заткнись.
- Ты так осторожно это говоришь, - сказал я, - как будто боишься обидеть кого-то.
- Ничего подобного.
- Ну, тогда иди сюда, ко мне.
- Ладно. - Она подошла и села на кровати. - Я знаю, что тебе теперь со мной неинтересно, милый. Я похожа на пивную бочку.
- Неправда. Ты красивая, и ты очень хорошая.
- Я просто уродина, на которой ты по неосторожности женился.
- Неправда. Ты становишься все красивее.
- Но я опять похудею, милый.
- Ты и теперь худая.
- Ты, должно быть, выпил.
- Только стакан виски с содовой.
- Сейчас принесут еще виски, - сказала она. - Может быть, сказать, чтоб нам и обед сюда подали?
- Очень бы хорошо.
- Тогда мы совсем не будем выходить сегодня, ладно? Просидим вечер дома.