- Конечно, ты не умрешь.
- Ты будешь со мной?
- Да, только я не буду смотреть.
- Хорошо. Но ты не уходи.
- Нет, нет. Я никуда не уйду.
- Ты такой добрый. Вот опять дай. Дай еще. {Не помогает}!
Я повернул диск до цифры три, потом до цифры четыре. Я хотел, чтобы доктор скорей вернулся. Я боялся цифр, которые идут после двух.
Наконец пришел другой доктор и две сестры, и они переложили Кэтрин на носилки с колесами, и мы двинулись по коридору. Носилки быстро проехали по коридору и въехали в лифт, где всем пришлось тесниться к стенкам, чтобы дать им место; потом вверх, потом дверь настежь, и из лифта на площадку, и по коридору на резиновых шинах в операционную. Я не узнал доктора в маске и в шапочке. Там был еще один доктор и еще сестры.
- Пусть мне дадут что-нибудь, - сказала Кэтрин. - Пусть мне дадут что-нибудь. Доктор, пожалуйста, дайте мне столько, чтобы подействовало.
Один из докторов накрыл ей лицо маской, и я заглянул в дверь и увидел яркий маленький амфитеатр операционной.
- Вы можете войти вон в ту дверь и там посидеть, - сказала мне сестра.
За барьером стояли скамьи, откуда виден был белый стол и лампы. Я посмотрел на Кэтрин. Ее лицо было накрыто маской, и она лежала теперь неподвижно. Носилки повезли вперед. Я повернулся и пошел по коридору. Ко входу на галерею торопливо шли две сестры.
- Кесарево сечение, - сказала одна. - Сейчас будут делать кесарево сечение.
Другая засмеялась. - Мы как раз вовремя. Вот повезло! - Они вошли в дверь, которая вела на галерею.
Подошла еще одна сестра. Она тоже торопилась.
- Входите, что же вы. Входите, - сказала она.
- Я подожду здесь.
Она торопливо вошла. Я стал ходить взад и вперед по коридору. Я боялся войти. Я посмотрел в окно. Было темно, но в свете от окна я увидел, что идет дождь. Я вошел в какую-то комнату в конце коридора и посмотрел на ярлыки бутылок в стеклянном шкафу. Потом я вышел, и стоял в пустом коридоре, и смотрел на дверь операционной.
Вышел второй доктор и за ним сестра. Доктор держал обеими руками что-то похожее на свежеободранного кролика и, торопливо пройдя по коридору, вошел в другую дверь. Я подошел к двери, в которую он вошел, и увидел, что они что-то делают с новорожденным ребенком. Доктор поднял его, чтоб показать мне. Он поднял его за ноги и шлепнул.
- У него все в порядке?
- Прекрасный мальчишка. Кило пять будет.
Я не испытывал к нему никаких чувств. Он как будто не имел ко мне отношения. У меня не было отцовского чувства.
- Разве вы не гордитесь своим сыном? - спросила сестра. Они обмывали его и заворачивали во что-то. Я видел маленькое темное личико и темную ручку, но не замечал никаких движений и не слышал крика. Доктор снова стал что-то с ним делать. У него был озабоченный вид.
- Нет, - сказал я. - Он едва не убил свою мать.
- Он не виноват в этом, бедный малыш. Разве вы не хотели мальчика?
- Нет, - сказал я. Доктор все возился над ним. Он поднял его за ноги и шлепал. Я не стал смотреть на это. Я вышел в коридор. Я теперь мог войти и посмотреть. Я вошел через дверь, которая вела на галерею, и спустился на несколько ступеней. Сестры, сидевшие у барьера, сделали мне знак спуститься к ним. Я покачал головой. Мне достаточно было видно с моего места.
Я думал, что Кэтрин умерла. Она казалась мертвой. Ее лицо, та часть его, которую я мог видеть, было серое. Там, внизу, под лампой, доктор зашивал широкую, длинную, с толстыми краями, раздвинутую пинцетами рану. Другой доктор в маске давал наркоз. Две сестры в масках подавали инструменты. Это было похоже на картину, изображающую инквизицию. Я знал, что я мог быть там и видеть все, но я был рад, что не видел. Вероятно, я бы не смог смотреть, как делали разрез, но теперь я смотрел, как края раны смыкались в широкий торчащий рубец под быстрыми, искусными на вид стежками, похожими на работу сапожника, и я был рад. Когда края раны сомкнулись до конца, я вышел в коридор и снова стал ходить взад и вперед. Немного погодя вышел доктор.
- Ну, как она?
- Ничего. Вы смотрели?
У него был усталый вид.
- Я видел, как вы зашивали. Мне показалось, что разрез очень длинный.
- Вы думаете?
- Да. Шрам потом сгладится?
- Ну конечно.
Немного погодя выкатили носилки и очень быстро повезли их коридором к лифту. Я пошел рядом. Кэтрин стонала. Внизу, в палате, ее уложили в постель. Я сел на стул в ногах постели. Сестра уже была в палате. Я поднялся и стал у постели. В палате было темно. Кэтрин протянула руку.
- Ты здесь, милый? - сказала она. Голос у нее был очень слабый и усталый.
- Здесь, родная.
- Какой ребенок?
- Ш-ш, не разговаривайте, - сказала сестра.
- Мальчик. Он длинный, и толстый, и темный.
- У него все в порядке?
- Да, - сказал я. - Прекрасный мальчик.
Я видел, что сестра как-то странно посмотрела на меня.
- Я страшно устала, - сказала Кэтрин. - И у меня все так болит. А как ты, милый?
- Очень хорошо. Не разговаривай.
- Ты такой хороший. О милый, как у меня все болит! А на кого он похож?
- Он похож на ободранного кролика со сморщенным стариковским лицом.
- Вы лучше уйдите, - сказала сестра. - Madame Генри нельзя разговаривать.
- Я побуду в коридоре, - сказал я.