Девятнадцатый день второго месяца лета 4-го года со дня Реставрации (по имперскому летоисчислению), вечер.
Пробуждение оказалось тяжким. Голова раскалывалась так, будто внутри обитали два маленьких человечка-кузнеца, решивших, что сегодня — лучший день, для удовлетворения годовой потребности родного цеха в мечах.
Тело не отставало, намекая своему хозяину на то, что тот неправ. В чем именно, Шахрион не был уверен. Вероятно, в том, что вообще родился. Каждая мышца отдавалась ноющей болью, причем о существовании некоторых из них он до сего дня и не подозревал.
— Что… что случилось? — прохрипел император, с трудом разлепляя глаза.
Грубая ошибка! Свет резанул по ним так, что захотелось взвыть, и Черный Властелин — сильнейший маг континента и непобедимый полководец, мастер подковерных интриг и тайных операций, зажмурился, чувствуя, как из глаз начинают литься слезы.
— Он пришел в себя! — раздался над ухом радостный голос и тотчас же в нос дохнул аромат духов извечной.
«Дарлионна», — подумал император, — «ну да, а кто же еще».
Он чуть-чуть приоткрыл глаза и сквозь щелки, заполненные слезами, различил смутный силуэт девушки, а рядом — еще нескольких людей.
— Мой владыка, — послышался незнакомый голос, — тебе стало плохо и благороднейшая… извечная, — тут же поправился говоривший, — остановила кортеж и послала за мной.
— Лекарь?
— Да, мой владыка.
— И что скажешь?
— Переутомление, я полагаю, — ответил его собеседник. — Тебе надлежит отворить дурную кровь и провести в постели хотя бы день…
— Что невыполнимо, — перебил его Шахрион. — Где мы?
Лекарь вздохнул, причем в этом вздохе слышался такой фатализм и такая обреченность, что император тут же понял — он не первый у него пациент, плюющий на врачебные предписания.
— В Айсре, — вместо лекаря ответила Дарлионна.
Шахрион напряг память и вспомнил небольшой городок в полумиле от имперского тракта практически на самой границе Стоградья и Саргилии.
«Стало быть, я на проклятых землях, но крики затихли. Это хорошо. Да и Тень что-то не спешит испортить настроение»… — он припомнил видение. — «Это, по всей видимости, плохо».
Пока император думал, голова слегка пришла в норму, а резь в глазах сократилась до приемлемого уровня. Шахрион со стоном поднялся и ткнул указательным пальцем в Дарлионну.
— Мне неловко просить тебя об одолжении, о извечная, но не могла бы ты проверить, не разбежалась ли моя свита? Мы скоро продолжим путь.
— Как тебе будет угодно, о Владыка, — женщина присела в глубоком реверансе.
— Вот и хорошо, еще раз благодарю за заботу, — Шахрион кивнул лекарю и вышел наружу.
Как он и предполагал, рыцари смерти, не получившие команду располагаться на ночлег, и не думали распрягать лошадей.
«Все-таки у высшей нежити есть серьезные преимущества перед живыми. Немертвые, по крайней мере, четко выполняют приказы и не занимаются самодеятельностью».
— Десять минут на сборы и выдвигаемся, — бросил он резкую команду, направляясь к своей карете, — мы и так потеряли слишком много времени из-за моего недомогания. Наверстаем его ночным переходом.
Да, это не слишком гуманно по отношению к людям и, что куда важнее, лошадям — последние в глазах Шахриона были куда важнее большей части свиты — но он действительно не мог терять время понапрасну.
Неустойчивое состояние равновесия в их с Тенью отношениях стремительно распадалось. Надвигалось нечто страшное и грандиозное одновременно, а значит, нужно как можно скорее покончить со всеми второстепенными делами и возвращаться в Черную Цитадель. Когда новые видения укажут, как надлежит поступать — а в том, что подобное произойдет, некромант больше не сомневался — действовать придется очень, очень быстро. От этого однозначно будет зависеть жизнь. А значит, старый Кар всегда должен находиться под рукой.
«Главное, чтобы Гартиан не прикончил его во время своего инспекционного полета».
Перед самым отправлением императора из Черной Цитадели, лич запросил разрешение взять старого грифона, чтобы слетать по делам на север страны и проверить качество магической защиты новых крепостей. Война с Раденией была вполне вероятной вещью, а могучему Расту Айлиэну мертвяк не доверял ни на грош. Ссориться с верховным некромантом из-за такой ерунды было бы, откровенно говоря, глупостью, а потому лично Шахрион не возражал. И теперь оставалось только надеяться, что полоумный мертвяк ничего не сделает старому другу, от мощи крыльев которого, возможно, уже в ближайшие месяцы будет зависеть будущее империи.
Забравшись внутрь, он распорядился никого в карету не пускать и погрузился в невеселые размышления о бренности всего сущего, о видениях, ну и, конечно же, о своем нарастающем безумии.
С некоторых пор последняя тема особенно занимала его внимание.
Девятнадцатый день второго месяца лета 4-го года со дня Реставрации (по имперскому летоисчислению), вечер.
Когда за императором закрылась дверь, Дарлионна раздав нужные команды и оставшись одна, позволила себе немного расслабиться.
Все последние дни девушка провела как на иголках, буквально кожей ощущая ненависть, изливаемую на нее Госпожой Тартионной.
«Ну, удивляться тут нечему», — с самодовольством подумала красавица, проведя пальцами по изящной талии. — «У этой страхолюдины нет и десятой доли моего очарования».
Зато у нее в наличии имелся сокрушительный магический дар и вся имперская сеть шпионов, о чем ни на единый миг не следовало забывать ради собственной безопасности.
Яда в вине, конечно, пока можно было не опасаться — эта уродливая сука ни за что не пойдет на шаг, чреватый разрывом всех отношений с батюшкой, который, как ни крути, жизненно необходим императору… Но это пока. Как только Ледяная Ведьма почувствует хотя бы малейшую угрозу собственному положению, все изменится в один момент!
«А значит, будь хорошей девочкой и не попадайся», — улыбнулась красавица, задумчиво прикусив пухлую губу.
Она была почти уверена, что император — этот странный тип, который, казалось, вообще не имеет слабостей, начал видеть в ней женщину. Ну, или понял, что у очередного собеседника, которого можно в пух и прах разбить в шемтис, растут сиськи!
Впрочем, насчет слабостей это она погорячилась… Подумать только — упасть в обморок от усталости! Нет, некоторые, определенно, не умеют наслаждаться жизнью. Спрашивается, зачем нужно забираться на самые вершины власти, совершать настоящее чудо, возвращая к жизни давно умершее государство, железными иглами с алыми от крови нитями сшивать разрозненные лоскуты полунезависимых провинций в единое полотно, и при этом — не пользоваться всеми благами своих побед?!
«Этого человека просто нельзя понять»! — подумала она. — «Ну да ничего, когда я стану новой Госпожой, мы поработаем над вкусами и пристрастиями Черного Властелина. Кто-кто, а я не потерплю глупой аскетичности»!
В том, что Ледяной Ведьме придется убрать свою тощую задницу — и как она смогла ребенка родить с такими-то бедрами — с трона, Дарлионна не сомневалась. Девушку с самого детства готовили к чему-то подобному, правда, рассчитывая скорее на наследника венценосца Радении, но император, пожалуй, даже лучше.
Главное сейчас — посеять семена дружбы, примелькаться при дворе, стать незаменимой помощницей как в библиотеке, так и во время ученых диспутов. Занять место советницы, ну, или по крайней мере, стать подругой до того момента, когда Госпожа выпьет свой последний в жизни бокал вина.
Великие чародейки умирают от яда точно также, как самые последние крестьянки. Статус тут не играет никакой роли. А уж когда Ледяная Ведьма отправится на свидание с Матерью…
«Что ж, тогда я найду чем утешить дражайшего Властелина».
Главной проблемой в задуманном плане извечная считала наследника. От щенка придется избавляться, и быстро — она не для того собиралась ложиться под императора, чтобы троном завладел его первенец — но провернуть подобное будет не так уж и легко. Гартиан — этот ужасающий лич — ни на секунду не ослаблял внимания, оберегая мальчишку от любых угроз, словно цепной пес. Впрочем, эту проблему можно будет решить позже. Сейчас же значение имело лишь становление новой Госпожой…
Размышления Дарлионны прервал робкий стук в дверь.
— Войдите, — резко бросила женщина, оборачиваясь и устремляя взгляд на вошедшую.
— Госпожа, — пролепетала служанка, — владыка приказал всем готовиться к отбытию. Мы наверстаем упущенное время ночью.
«Да чтоб его в задницу драли алебардами»! — мысленно выругалась Дарлионна, сохраняя на лице приветливо-подобострастную маску. — «Вот есть же такие любители поработать! Он не в курсе, что от плохого сна у женщин бывают морщины»?
— Желание владыки — закон, — отчеканила она. — Готовы ли мои вещи?
— Да, о извечная, — девушка склонилась в глубоком поклоне и Дарлионна улыбнулась ей. Все-таки, приблизить к себе эту простушку стало правильным выбором. Безусловно, девчонка докладывала о любых ее действиях Ледяной Ведьме, это очевидно, но зато работала быстро и расторопно и отменно командовала ее собственными служанками, благодаря чему извечная за все дни пребывания при дворе ни с чем не знала проблем.
«Когда твоя хозяйка умрет, я тебя возвышу, девочка», — пообещала она служанке и грациозно покинула помещение.
— Что ж, не будем заставлять владыку ждать, — проговорила извечная, направившись прямиком к своей карете.
Одно дело — мило щебетать с императором днем, и совсем другое — ехать с ним в одной карете ночью. Есть некоторые границы, переступать за которые порядочная девушка не имеет права, даже если собирается в один прекрасный день раздвинуть ноги перед своим обожаемым господином, а перед этим — отравить его законную супругу.
Особенно, если она планирует провернуть нечто подобное!
Девятнадцатый день второго месяца лета 4-го года со дня Реставрации (по имперскому летоисчислению), ночь.
И снова ночь, снова стук копыт по древним, как сама Империя, булыжникам, снова факелы, разгоняющие мглу, снова размышления.
Одно отличие — сейчас они ехали по земле, зараженной смертью и император ощущал ее тленный запах при каждом вздохе. Хорошо хоть голову больше не разрывают на куски голоса! Иначе было бы совсем грустно. Впрочем, и так радоваться особо нечему.
Стоградье ночью представляло собой еще более жалкое и страшное зрелище, чем днем: остовы сожженных домов, чьи печные трубы немыми перстами устремлялись в небеса, упрекая те за бездействие; огромные проплешины, выхватываемые в темноте факелами — там кремировали покойников; сотни пней на месте немногочисленных лесов — вокруг поселений срочно пришлось возводить частоколы, а десятки тысяч мертвых — развеивать по ветру; а до недавних пор — еще и живые мертвецы, жаждущие человеческой плоти и крови.
«Хотя бы с последней проблемой разобрались», — подумал император, вглядываясь в ночную мглу. — «Правда, хоронить людей на этой земле будут нескоро. Впрочем, о чем это я… Страны Лиги Света уже вернулись к старым обычаям, да и многие подданные тайком стараются сжигать своих мертвых. И все же, в Стоградье мы будем терять немалое количество полезного материала. Ну, что поделать, такова жизнь».
Некромант прошептал заклинание, и тьма отступила, открывая его взору унылый пейзаж: несколько разрушенных селений неподалеку, огромное пшеничное поле, и, конечно же, черную проплешину, прямо-таки кипящую от остатков энергии смерти.
«Эта картина надолго станет единственной для некогда процветающей земли», — вздохнув, подумал император. После этого он поудобнее устроился у окна и погрузился в собственные размышления…
— Владыка? Владыка? Владыка?
Тихий, но настойчивый голос заставил Шахриона моргнуть и непонимающе распахнуть глаза. Еще секунду назад была глубокая ночь, и вот, на тебе — почти рассвело.
«Проклятье, опять, да как долго»! — подумал Черный Властелин, мысленно выругавшись. — «С каждым разом — все дольше и дольше».
Паника вновь пощекотала его нервы своими острыми коготками, но император не был бы собой, если бы не сумел обуздать расшалившиеся нервы.
— Владыка? — вновь раздался тихий голос и Шахрион вдруг понял — он в карете не один.
Некромант обернулся и встретился взглядом с человеком, закутанным в черное. И на этот раз его посетил не Первый, что, в общем-то, было логично — император загрузил его работой сверх всякой меры.
— Прости, Второй, я задумался, — соврал он, искренне благодаря Мать за то, что Тень решила пока что не появляться.
— Владыка, тебе не за что извиняться перед своим ничтожным рабом.
Шахрион улыбнулся уголками губ и проговорил.
— Второй, ты ошибаешься, столь преданные слуги, как ты, Первый и Третья, заслуживают моей искренней любви и уважения.
Тут он почти не кривил душой — эти трое оказались благословением небес: мастера скрытного проникновения, они были способны добраться куда угодно, выкрасть что угодно и убить кого угодно. Уничтожение Парнира — штаб-квартиры Ордена — при помощи лиосского огня определило исход всей войны, и именно Первый и Второй были теми, кто совершил это выдающееся деяние, а заодно и вернул в Черную Цитадель несколько редких и опасных книг. Мемуары Безумца — в том числе.
Усилия же Третьей в те годы позволили добиться нейтралитета Аблиссии, чей венценосец почти был готов прийти на помощь разгромленной, но не сломленной Радении. Именно ее дипломатический талант вкупе с некоторыми… иными умениями позволил склонить чашу весов в нужную сторону.
Все трое были награждены после войны, но, при этом, пролившийся из императорских рук дождь из милостей ни в коей мере не повлиял на фанатичную преданность самых верных и полезных орудий Империи.
А еще — всем им очень нравилось слушать слова благодарности от обожаемого владыки, так почему бы не одарить своих преданных последователей? Похвалы можно расточать без счета.
Как и всегда, лицо хмурого убийцы расцвело, едва только император даровал похвалу, и он склонил голову в поклоне.
— Владыка, у меня есть важные сведения для тебя.
— Из числа тех, что можно доверить бумаге?
— Нет.
— Понятно.
«Судя по всему, сведения действительно важные», — подумал император.
— Они — от Первого? — уточнил он на всякий случай.
— Да, о владыка.
— Говори.
— Крысы зашевелились.
Шахрион тотчас же нахмурился.
— Уточни, какие именно.
— Все сразу.
— Вот как? — задумчиво почесал подбородок чародей. — Ну надо же. Подробности?
— Их Первый не доверяет не только бумаге, но и слову.
Имелось в виду, что тот мог сообщить их лишь при личной встрече.
«Видимо, все куда серьезнее, чем я полагал», — с грустью подумал император. — «Проклятье, как же неудачно в этом году я отправился в поездку по Империи».
— Есть ли что-нибудь, что можно было доверить бумаге?
— Да, — слуга с поклоном извлек из-под плаща свернутый и запечатанный свиток.
— Благодарю, можешь быть свободен.
— У владыки будут распоряжения для меня?
Шахрион задумался. По-хорошему, он должен реагировать уже сейчас, но головная боль — эта сводящая с ума спутница — в очередной раз путала мысли.
«Ладно, несколько дней ничего не изменят, особенно после неудачного покушения. Обдумаю все чуть позже», — решил он. — «Да, так и сделаю».
— Пожалуй… нет. Действуй согласно предыдущим указаниям.
— Будет исполнено, — вновь поклонился мужчина и, чуть-чуть приоткрыв дверцу кареты, растворился в темноте.
Император устало покачал головой.
— Все-таки вера — плохой маяк. Он может завести в услужение к самым настоящим злодеям.
— Приятно, что ты смотришь в лицо действительности, — раздался над ухом до боли знакомый голос и император устало отмахнулся от Тени.
— А я-то думал, куда ты запропастилась.
— Решила немножко пожалеть тебя и дать небольшую передышку от своего замечательного общества.
— Как великодушно с твоей стороны, — фыркнул он.
— Да, я такая.
Было время, когда Шахрион считал, что сходит с ума, что все происходящее — игра больного разума, что его собеседница — разыгравшееся воображение или персонификация совести, а может, отдача Безымянного Заклинания, сорвавшая какие-то запоры в голове чародея.
Увы, те благословенные времена прошли. Теперь — после видений — Шахрион знал наверняка: Тень реальна, и она — зло, что рвется в мир.
Он в очередной раз извлек записи Безумного Императора и принялся перечитывать самые последние страницы. Горячечный бред, да, но не только. Теперь некоторые слова начинали обретать смысл. Безумец боролся, да, он боролся за свою жизнь, за свою душу, за само свое естество. И он что-то нашел, но не успел воспользоваться по причинам, неведомым Шахриону.
«А раз так, то буду бороться и я»! — решительно подумал император, получив в ответ усмешку бестелесной твари и ее многозначительное обещание.
— Посмотрим, о мой дорогой император, поглядим.
Двадцать первый день второго месяца лета 41-го года со дня окончания Последней Войны, вечер.
Ритон Ириулэн с интересом вглядывался в молочные глубины тириомаля, ожидая, как в них начнут проявляться лица собеседников.
Этим вечером, наконец-то должна была состояться вторая встреча заговорщиков, на которой предполагалось обсуждать уже конкретные меры против Черного Властелина. И пусть с прошлого раза он не общался ни с кем, кроме вездесущей эльфийки, венценосец возлагал на это собрание определенные — и далеко не беспочвенные — надежды.
Резня на юге начала утихать. Медленно, неуверенно, но все же. Со стороны, конечно же, это было сложно заметить: армии все так же маршировали, деревни — горели, а целых два города оказались в осаде, но…
«Все самое главное в нашей жизни, несомненно, сокрыто в мелочах», — подумал Ритон.
Да, мелочи решали все. И вот эти самые мелочи однозначно говорили о том, что и дварфы, и прегишты если и не сели за стол переговоров, то немного ослабили градус напряженности. Ни одного серьезного сражения, ни одной мало-мальски значимой стычки, ни одного штурма, ни одной попытки помочь осажденным. Да что там, шпионы доносили о пропущенных в блокированные крепости караванах с продовольствием!
Обе противоборствующие стороны выглядели, как два мечника, измотавших друг друга в поединке, и теперь замерших каждый в своем углу, тяжела дыша и не сводя взгляда с оппонента.
Возможно, силы южан попросту закончились. Возможно же, посланники смогли достучаться до своих обличенных властью родителей. Лично Ритон склонялся именно ко второму.
Помимо приятных новостей с юга, радовал и восток. С некоторых пор Ритон старался следить за происходящим в халифате — его люди регулярно беседовали с вернувшимися оттуда купцами. Именно поэтому предстоящий разговор с послом ящеров казался столь перспективным и сулил так много выгод.
Короче говоря, оставалось дождаться новостей, которые — в этом не оставалось сомнений — должны были оказаться радостными.
Еще несколько секунд, и в тириомале наконец проявилось лицо Найлиэны, затем оно резко уменьшилось и как бы сдвинулось в сторону, уступая немного места следующему участнику — могучему Арану, затем — Эйсену Стейну, затем — могучей Олте…
Один за другим все заговорщики — даже Мирол, находившийся сейчас на инспекции северной границы — получили кусочек пространства в волшебном шаре, отчего тот стал напоминать глаз стрекозы. Лично Ритон и не представлял, что тириомаль можно использовать подобным образом, впрочем, причиной незнания было катастрофически малое количество этих бесценных артефактов.
«Интересно было бы выяснить, сколько именно тириомалей во владении наших звездорожденных друзей», — подумал венценосец. — «Ведь факт передачи в безвозмездное пользование почти десятка сих бесценных сокровищ со столь поразительной легкостью и пугающим равнодушием должен свидетельствовать о том, что зрящая не считает их чем-то особенным».
Кажется, прочие участники собрания испытывали схожие ощущения. На лицах многих из них прямо-таки читалось удивление вперемешку с недоверием. Невозмутимым оставался разве что лич, но по этому ходячему костяку понять что-либо было решительно невозможно.
— Приветствую всех собравшихся, — взяла слово Найлиэна Партилаэт.
Голос эльфийской девы звучал — как и всегда — спокойно и доброжелательно, но что-то в нем насторожило Ритона. Какие-то странные, едва заметные нотки, которых — в этом венценосец был совершенно уверен — никогда не позволил бы себе ее отец.
«Страх? Неуверенность? Непонятно. Нужно больше информации».
Они все поздоровались — даже Гартиан на сей раз вел себя куда учтивей, чем в прошлый раз, и это настораживало даже больше.
— Полагаю, уважаемые, — произнес венценосец, решивший взять нить разговора в свои руки, — что нам нет нужды тратить много времени на разговоры, ведь время в настоящий момент ценится на вес золота. Прежде чем мы начнем обсуждение, я хочу получить четкий и исчерпывающий ответ на один вопрос: готовы ли вы?
Он не стал уточнять, к чему именно — все и так было понятно — он просто ждал ответ.
И все — один за другим — начали говорить лишь одно слово: «Да». Когда последний — Гартиан — подтвердил тот факт, что пути назад не будет, венценосец сдержал облегченный вздох. До самого последнего момента он не был уверен в том, что никто не пойдет на попятную.
— Уважаемый Эйсен, — обратился он к дварфу, — можно ли считать, что конфликт между подгорным народом и прегиштами идет к своему логическому завершению?
Дварф буркнул нечто неопределенное, но затем, поняв, что от него не отстанут, проговорил:
— Поживем — увидим, о мире пока говорить рано, но батюшка… нашел общий язык с венценосцем. Ближе к осени они планируют встретиться где-нибудь, где можно будет обсудить наши… взаимоотношения.
— Подтверждаю слова его высочества, — тут же подала голос Пирри Элатириан.
Дочка прегиштанского венценосца попросту не могла позволить себе не прокомментировать реплику коротышки. Более того, она еще и решила добавить пару уточнений от себя:
— Полагаю, на этой встрече будет решен вопрос контрибуций.
— О да, — тотчас же перебил ее дварф, — еще как будет решен.
— Я понял вас, уважаемые, — Ритон поспешил прервать готовый вспыхнуть спор, — главное, что ваши глубокоуважаемые родители смогут помочь нашему важному делу. Остальное — потом.
На первый взгляд казалось, что разоренные войной прегиштанцы и дварфы совершенно бесполезны, но это было глубокой ошибкой. Подгорные жители могли предоставить отличнейшие доспехи и высококачественное оружие. Прегиштанцы — золото, зерно, лошадей, и многое другое. И, самое главное, в случае чего можно попытаться свалить всю вину на них — Ритон уже принял некоторые меры для этого.
— Прежде чем мы начнем обсуждать детали, — продолжил он, — я хотел бы задать вопрос могучему Гартиану.
Алые огни в пустых глазницах верховного мага Империи Тьмы блеснули.
— Что, хочешь узнать про то, что произошло в Наиргионе, венценосец?
Нет, пожалуй, мысли Ритона о том, что лич стал вежливее, оказались преждевременными. Умертвие продолжало хамить и тыкать венценосцу, как и прежде. Зато — интересный факт — его мысленная речь проецировалась посредством тириомаля прямо в голову собеседника.
— Было бы неплохо, — кивнул венценосец.
— Про это, пожалуй, смогу поведать я, — неожиданно взяла слово эльфийка. — Можно сказать, что практически на правах свидетеля. Один из моих соглядатаев как раз оказался в Наиргионе в момент нападения.
— Какое удачное совпадение, — желчно заметил могучий Аран и на сей раз венценосец был полностью согласен с главой Академии.
Действительно: на императора совершается покушение, а длинные и острые уши тут как тут. Ничего подозрительного, просто так совпало.
В этот момент Ритон был даже рад, что они общаются через тириомаль, потому как из-за малого размера шара было очень непросто разобрать выражение лиц, а на его лице сейчас отражались весьма конкретные эмоции.
Впрочем, он не собирался говорить ничего лишнего. Так или иначе, но остроухая ведьма должна сообщить крайне важные сведения, а потому не стоит ей мешать.
— Все в порядке, могучий, — проговорил он, — в нашей жизни полно места для удачных и в высшей степени своевременных совпадений. Главное, что человек… эльф нашей глубокоуважаемой зрящей сумел запечатлеть момент покушения и в деталях раскрыл подробности своей госпоже. Я ведь прав?
На словах «в деталях» он сделал особое ударение. Остроухая должна была понять, что недомолвок собравшиеся не потерпят. Да, эльфы могут сколько угодно вести свою игру, но уж в том, что касается дела уничтожения Черного Властелина, им придется быть честными.
«Если, конечно же, сии долгоживущие мерзавцы в принципе знают о том, что существует столь важное понятие, как честность».
— Именно так, — заверила венценосца эльфийка, — я расскажу вашему величеству все, что знаю.
Произнесено это было столь честным и порядочным голосом, что у Ритона едва зубы не свело от раздражения.
— Мы с нетерпением ждем твоих откровений, о звездорожденная, — произнес он.
Эльфийка на миг затихла, по-видимому, собираясь с мыслями — или делая вид, что ей нужно это, — после чего заговорила.
— Покушение было организовано на удивление профессионально. Насколько мне удалось понять, готовиться к нему начали за пару месяцев до прибытия императора.
— Кто заказчик? — весьма невежливо перебил эльфийку настоятель Корн.
— Увы, это мне неведомо, — без запинки ответила Найлиэна, — но могу с уверенностью сказать, что непосредственных исполнителей подбирали среди благородных Саргилии и их воинов.
— Что, поросятам не понравилось быть имперской провинцией? — хмыкнула могучая Олта. — Интересно, почему бы это?
Эльфийка проигнорировала ее вопрос и продолжила, как ни в чем не бывало:
— Так вот, переходя непосредственно к покушению. В императора стрелял опытнейший арбалетчик, настоящий мастер своего дела. Один болт вошел Черному Властелину в сердце, другой — в живот, третий — в глаз.
Повисло тяжелое молчание. Каждая из подобных ран была смертельной даже для человека, не отмеченного Отцом.
— Ты уверена, звездорожденная? — после небольшой паузы спросил Мирол, выразив общее мнение.
— Совершенно! — с нажимом ответила эльфийка. — Император должен был пасть уже после первого попадания — он не использовал никакой магической защиты и не носил брони. Но Черный Властелин не просто выжил, он в один прыжок забрался на крышу, затем — просто вырвал болты из тела и ими прикончил своего противника. Все это сопровождалось кошмарным выбросом силы, который прикончил едва ли не сотню человек из числа тех, кто оказался неподалеку, а остальным изрядно попортил здоровье. После этого прямо на глазах моего наблюдателя император залечил свои раны и спрыгнул вниз, явно намереваясь перебить вообще всех поблизости, а затем… Что-то изменилось. Он вновь стал собой, понимаете?
— Некромантия не дарует исцеление, — с ноткой страха в голосе произнесла могучая Олта.
— И не позволяет пережить выстрел в голову, — раздраженно произнес лич. — Но императору, кажется, нет дела до таких условностей. Надеюсь, никто больше не сомневается в том, что он одержим?
— Верховный, думаешь, некая сущность перехватила контроль над телом в момент, когда стрела поразила сердце? — задал вопрос могучий Аран и в голосе его читался явный профессиональный интерес.
— Скорее всего. То, что пробралось в него, не желает гибели собственного будущего сосуда, а потому — обычные способы убийства не сработают.
Намек был достаточно прозрачен, и венценосец решил подыграть личу.
— Стало быть, остаются необычные. И, позволю себе задать вопрос, какие?
— Яд, — ответила эльфийка вместо верховного некроманта, — и магия.
— Как будто император будет стоять и ждать, пока мы напоим его отравой, — фыркнул настоятель Корн.
— Ждать он не будет, — кивнула Найлиэна Партилаэт, — однако у нас есть… некоторые интересные возможности, не правда ли, уважаемый Тарришшаат Умный?
Посол Бича Пустыни встрепенулся и кивнул.
— Да-а, о звез-здорож-жденная, — прошипел он, — то, что ты предлагаешь — воз-змож-жно.
«Ну конечно, эльфы, плетущие интриги за спинами союзников, что может быть естественнее»? — подумал Ритон.
— О чем идет речь, звездорожденная? — подал голос дварф.
— На востоке знают толк в разных веществах, — загадочным голосом произнесла эльфийка, — зелье, что пылает даже в воде и взрывается, разнося на куски целые крепости; эликсиры, позволяющие скрывать собственное присутствие; яды, по мощи превосходящие наш Крепкий сон и имперскую Концентрированную смерть…
На этой многозначительной паузе она умолкла, давая собеседникам и собеседницам уловить смысл сказанного, и, как показалось Ритону, пристально посмотрела на него, явно намекая на источник отравы, прикончившей дядю венценосца. Несколько мгновений стояла напряженная тишина, а затем все загомонили одновременно.
Громче всех говорил, конечно же, дварф:
— Вы хотите сказать, что мы можем получить змеиный огонь?
— Нет! — резко ответил ему посол. — Лиос-ское пламя не будет продано никому из-з варваров, не з-знающ-щих с-слов ис-стины! Это не обс-суждаетс-ся…
Столь резкий и недипломатичный ответ заставил дварфа умолкнуть и сурово воззриться на ящера, зато это позволило Пирри Элатириан вставить свое слово:
— Если не пламя, то — яды?
— Да, — кивнул посол. — Отрава, одной капли которой дос-статочно, чтобы убить любого, даже с-самого сильного чародея.
— Интересно, а почему Империя не использовала такую хорошую отраву во время прошлой войны? — поинтересовалась могучая Олта.
— Не было нужды, у нас имелись не менее действенные вещества, — ответил ей лич, демонстрируя прекрасную осведомленность о предмете разговора, — полагаю, речь идет о Поцелуе пустыни?
— Да-а, — согласился ящер.
Мертвый маг некоторое время размышлял, затем довольно хмыкнул.
— Может сработать. Насколько я помню, эта отрава разрабатывалась специально для борьбы с Певцами песка, а значит, должна успешно справляться практически с любыми колдовскими защитами. Более того, если ничего не путаю, пару сотен лет назад именно с ее помощью был убит тогдашний глава Ордена настоятель Милт — не просто чудовищно могучий маг света, но еще и человек, отмеченный Отцом. Так что, если это не сработает, нам останется только одно…
— И что же? — уточнил Ритон.
— Прямой удар и навязывание императору магической дуэли с лучшими волшебниками, которых вы сможете предоставить.
От этих слов повеяло могильным холодом, а некромант, точно и не замечая, продолжал:
— Вся проблема в том, что и в первом, и во втором случаях ничего не выйдет, если мы не ослабим оборону Черной Цитадели. Гвардия и первый Железный легион чересчур многочисленны и сильны.
— Не волнуйся, верховный, — медовым голосом проворковала эльфийка, — наши союзники с востока помогут и с этой бедой, нужно лишь немного подождать. Ну а пока мы можем подыскать исполнителей и обсудить план на случай провала второго покушения.
Двадцать второй день второго месяца лета 5644-го года со дня Сотворения, рассвет.
Гайшшар молился. Он восхвалял Великих Древних каждое утро с того самого дня, как отец научил его заветным словам, которые поведать мальчику может лишь мужчина. Словам правды, словам веры, словам, оставленным Первыми!
А что может быть важнее восхваления тех, кто принес жизнь в этот мир? Верно, ничего.
Лиоссец в очередной раз склонился в поклоне, ощущая, как одеревеневшие от ночного холода мышцы начинают медленно приходить в себя, а кровь — течь по жилам все быстрее и быстрее.
Сегодня его молитва была куда искреннее и яростнее, чем обычно, хотя, казалось бы, подобное просто невозможно — даже среди верных немного встречалось столь же истовых верующих, как он. И — нет — вера Гайшшара не была напускной, она не рядилась в лицемерные одежды показного благочестия, призванного скрыть убожество и внутреннее уродство. Ящер действительно верил словам, которые отец поведал ему в детстве, и которые сам он передал сыновьям.
Скосив глаз, лиоссец заметил трех молодых воинов, склонившихся за его спиной в молитве, и сердце воина воспылало от гордости! Сыновья — вот истинное благословение мужчины, если, конечно, он воспитал их правильно, если они понимают, что такое добро, а что — зло, если умеют отвечать за свои поступки и, самое главное, если знают сокровенные слова и восхваляют Великих Древних, как те того заслуживают.
Слова молитвы сами собой слетали с губ. Такие простые и такие мудрые. Каждый раз он находил в них что-то новое. В тяжкие дни — утешение, в дни, наполненные болью и кровью — покой, а вот сегодня — предостережение. Ибо гордыня есть страшный грех, сгубивший не одного и не двух достойных вне зависимости от того, были ли они лиоссцами, эльфами, дварфами или людьми.
При мыслях о неверных, Гайшшар подавил раздражение и, начав скороговоркой произносить новую молитву, мысленно вернулся к сообщению от Тарришшаата Умного. Посол пока что блестяще выполнял возложенные на него обязанности и принес хорошие вести. Помощь бывшей Лиги будет очень кстати сейчас, когда судьба всего халифата подобна качающимся весам. Кто знает, быть может, гирька, брошенная новыми союзниками, окажется именно тем мерилом, что перетянет чашу его судьбы на нужную сторону. Впрочем, даже без этого Гайшшара подготовил все необходимое, ведь кем бы он был, если бы ставил свои планы в зависимость от прихоти варваров, не знающих ни одного слова истины?
О нет! Последние месяцы были наполнены лихорадочной деятельностью, которая по большей части увенчалась успехом, даровав неожиданных союзников, большой приток новобранцев и, самое главное, изрядное количество золота. Общение с остроухой и ее ручным венценосцем Ритоном Ириулэном стало приятным дополнением, не больше, но — нужно быть честным с самим собой — и не меньше.
К тому же, сотрудничество сулило выгоды не только верным, но также и обитателям западных земель, ведь он обязался предоставить заговорщикам некоторую помощь, которую тем не получится достать иным способом. Сейчас они, как говорится, пили воду в одном оазисе. Если эльфийка добьется своего, это заметно облегчит жизнь Гайшшара и тех, кто поверил ему. А последних оказалось на удивление много и в том лиоссец видел лишь замысел Великих Древних, их благословение на самое праведное дело из всех возможных — объединение истерзанных земель в единый Халифат.
Однако Бич Пустыни не был наивен. Он прекрасно понимал, что возродившейся из праха Империи Тьмы совершенно не нужен на восточной границе сильный и амбициозный противник, а потому, как только успехи Гайшшара станут еще серьезнее, некроманты обязательно поддержат это ничтожество — халифа Шшиира, точно в насмешку прозванного Могучим. И потому, следует искать друзей среди врагов, как говаривал Великий Древний Амаррашша — отец мудрости и хранитель знаний.
Этим Бич Пустыни занялся почти два года назад, и вот друзья нашлись!
Все складывалось неимоверно удачно, и было бы попросту глупо не воспользоваться возможностями, которые Великие Древние предоставили своему верному и смиренному почитателю.
«Вот только — не возгордись, червь», — тут же одернул он себя. — «Не смей гордиться своими жалкими успехами, покуда дело не доделано»!
Да, верно рек Великий Древний Ришшиаш — надзиратель над воинами: «Ибо гордыня подобна яду, что проникает в сердце и разъедает его. Сколь бы силен и могуч ни был воин, сколь бы ни были тверды его руки и верен глаз, стоит возгордиться один раз, и найдет он свою погибель».
Как и всегда, заветные слова даровали покой и избавили от сомнений, позволив Гайшшару успокоить мятущийся разум. Как и всегда, они — простые и мудрые — указали правильный путь, коим и должен следовать мужчина.
Гайшшар поднялся и, обернувшись, окинул взглядом коленопреклоненных воинов. Сотни, тысячи, десятки тысяч! Фигуры, закованные в доспехи, устилали буквально все склоны, насколько хватало глаз. О Великие Древние, сколько же их здесь! Сколько жизней, доверенных ему, какая ответственность. И он не подведет. Не подведет!
Гайшшар выхватил клинок, доставшийся ему от отца, и рев воина пустыни разнесся над округой.
— За веру и честь!
— За веру и честь! — вторили ему десятки тысяч глоток.
— За наших детей!
— За наших детей!!!
— За Великих Древних!
— За Великих Древних!!!
И все проблемы, все заботы и дела остались где-то позади. И Империя Тьмы с ее ужасным Черным Властелином; и ненадежные варвары-союзники; и долговые расписки, которые рано или поздно придется оплачивать. Все это — не имело значения здесь и сейчас.
В этот миг мир сузился до коня, которого ему подвел расторопный слуга, до знакомой тугой тяжести тетивы с наложенной на нее стрелой, до стремительно приближавшегося вражеского лагеря — еще сонного, неготового к отражению атаки.
Губы Гайшшара едва не скривились в презрительной усмешке — подумать только, враг и не думал озаботиться надлежащей защитой, — но тут же одернул себя. Очень даже может быть, он скачет прямиком в ловушку.
Что ж, в этом случае очень скоро он предстанет пред ликом предков, но будет глядеть им в глаза гордо, как и полагается вождю!
И — нет — они не ждали. Ловушки не было.
Когда передовые сотни, возглавляемые Гайшшаром, перевалили бархан и устремились к одному из входов в лагерь, стражники — сонные и медлительные в эти предутренние часы — уже били тревогу, но поздно, слишком поздно.
Ни стен, ни ворот, ни даже захудалого рва.
Люди Гайшшара ворвались в лагерь подобно острому ножу, разрезающему масло.
«Глупцы! Они думали, что мы не осмелимся совершить два ночных перехода подряд», — несмотря на все свои старания, Гайшшар все-таки дал волю высокомерию и гордыне, не забывая при этом пускать стрелу за стрелой в разбегающихся во все стороны врагов. — «Тупые, ожиревшие, неспособные услышать слов истины! Вы все поплатитесь за свои грехи. Здесь и сейчас»!
Конь перемахнул через небольшой костерок, и Гайшшар, держась одними лишь ногами, полуобернулся и пустил стрелу точно в лицо выбежавшему из палатки лиоссцу с ятаганом наголо. Боец халифа нелепо взмахнул руками и упал, а пальцы сами-собой потянулись во второй колчан, до отказа набитый стрелами с широкими зазубренными наконечниками, предназначенными для бездоспешных противников.
Вновь тренькнула стрела и еще один отступник рухнул, обливаясь кровью.
— Йалла! — взревел Гайшшар, переполненный радостью.
Кровь бурлила, сердце бешено колотилось, и лишь одна мысль билась внутри черепной коробки подобно птичке, запертой в тесной клетке: «Найти Шшиира, этот жирный червь не должен уцелеть»!
Ему заступил путь какой-то тяжеловооруженный латник с алебардой, он замахнулся на коня, но не успел нанести удар — дротик вонзился ему в лицо, и враг пал.
— Спасибо Амбраашш, — Гайшшар улыбнулся своему старшему сыну.
— Это мой долг, отец, — серьезно ответил юноша, поравнявшись с родителем и господином и прикрывая его слева. — Тебе следовало остаться в тылу и позволить нам рисковать своими головами.
— Каким бы я тогда был отцом?
— Каким же ты сейчас являешься правителем? — саркастически заметил Миришшасс.
Средний сын больше походил на мать, чем на отца, причем не только характером и острым языком, но и любовью к ученым книгам. Полезное увлечение, если так разобраться, но разговаривать с ним из-за этого временами было тяжело.
— Справедливо, — вздохнул Гайшшар. — Но начатое я обязан закончить лично.
Сказав это, он одну за другой выпустил четыре стрелы, причем, когда первая поразила плечо лучника, остальные три продолжали еще лететь к своим целям.
— Тогда хотя бы жди своих воинов! — из-за спины донесся голос Лайшшата.
Младший сын, не просто любил отца, он боготворил его, из-за чего постоянно беспокоился, точно Гайшшар — согбенный старец, а не первый лук и меч своего народа!
Правитель верных ухмыльнулся.
— Вам, дети мои, нужен был правильный стимул.
— О да, твоя смерть, определенно, стала бы отличным стимулом, — фыркнул Миришшасс.
— Не преувеличивай. Сегодня мне, скорее всего, не суждено отправиться к предкам. Мы уже победили.
И тут он не кривил душой — лагерь полыхал и пребывал даже не в хаосе. Лично у Гайшшара не хватало словарного запаса для того, чтобы описать происходящее.
«Разгром? Нет, слишком просто. Избиение? Чересчур напыщенно. Крах? Хм-м, а неплохое слово, да. Подойдет».
Лагерь врага находился не на пороге краха, нет, он его уже преступил, и теперь вопрос заключался не в том, когда верные победят, а в том, какой ценой достанется им эта победа.
Именно поэтому Гайшшар так торопился вперед, к центру, туда, где был установлен шатер ненавистного Шшиира, туда, где уже формировалось нечто наподобие баррикад и туда, куда стекались разрозненные пока что отряды врагов.
Их следовало остановить, заставить сдаться или перебить до того, как подле Шшиира окажется достаточно воинов для прорыва. Конечно, шанс спастись у врагов призрачнен, но он все же нельзя его отметать, а Гайшшар на собственном опыте знал, что чудеса иногда случаются.
Потому он пришпорил коня и, опустошая оба колчана — все больше стрел теперь приходилось брать из первого, предназначенного для защищенных броней целей — устремился вперед.
Стрелы закончились практически перед самым центром вражеского лагеря, где уже успело скопиться изрядно вражеских латников в полном вооружении.
Тихо выругавшись, Гайшшар запустил лук в саадак и выхватил саблю.
— Отец, не смей! — взвизгнул Лайшшат, но Гайшшар и не подумал остановиться.
— Йалла! — взревел он и все воины, успевшие вместе со своим господином прорваться досюда, подхватили его клич и устремились вперед — на баррикады, на копья, на врагов.
Гайшшар заставил измученного коня перейти на галоп и, когда животное, чьи глаза были предусмотрительно прикрыты шорами, практически столкнулось с остриями копий и алебард, высвободил ноги из стремян и, точно в молодости, отправился в полет через жиденький строй вражеских воинов.
Приземлившись и перекувырнувшись, чтобы погасить силу падения, он наотмашь рубанул ближайшего врага по шее, затем — пнул под коленку еще одного и прошелся саблей по удивленному лицу третьего. Четвертому он вогнал в бедренную артерию кинжал, а пятому, не успевшему полностью облачиться в доспехи, начисто снес голову, могучим ударом перерубив шею.
Миг, всего один жалкий миг, который в обычной жизни не стоит и ломаного гроша, а во вражеских рядах уже образовалась прореха, которой тотчас же воспользовались сыновья, влетевшие внутрь и принявшиеся колоть, рубить и резать, за ними последовали другие, еще и еще, еще и еще!
Еще миг, и вот строй распался, а вокруг закружился привычный хаос битвы.
Гайшшар, взвыв от восторга, устремился вперед.
Как же он любил это! О Великие Древние, как любил!
Этот сладостный миг, который определяет победителя и проигравшего. Эти секунды, когда жизнь ощущается так ярко, так полно, когда кровь кипит у везучих, а у невезучих орошает песок.
Он понимал, что неправильно так воспевать войну, но ничего не мог с собой поделать. Гайшшар родился воином, вырос воином. Воином он и умрет!
Сразу два вооруженных мечами и щитами врага набросились на него, и предводитель верных рассмеялся от радости, бросаясь в сладкую и упоительную битву.
Он уклонился от выпада одного из них, парировал меч второго небрежным взмахом своего клинка, пнул первого противника под колено и всадил ему в глаз кинжал, парировал еще одну атаку второго и, не останавливаясь чиркнул того по неправильно выставленной ноге, задев едва заметный незащищенный участок на внутренней стороне бедра.
Противник заорал, из перерубленной артерии хлестала кровь, но Гайшшару не было до этого ни малейшего дела! Он оттолкнул врага мощным пинком, поднырнул под трясущимися руками копейщика и вогнал короткий засапожный нож тому в подбородок, затем выхватил из ослабевших рук падающее оружие и запустил его в лучинка, который метил куда-то за спину.
Вокруг него, как и всегда, послышались вопли паники: «Он слишком быстр», «демон во плоти», «чудовище», и так далее и тому подобное.
«Это не я быстр, это вы медленны, точно сонные мухи». — Парирование, подсечка, короткий укол подмышку идиота, не надевшего кольчугу под пластинчатый доспех. — «Сонные, разожравшиеся, забывшие слова истины мухи». — Принять удар на щит, ткнуть саблей в ответ, второму — по зубам, перехватить руку с топором, этим же топором — ему по шлему. — «Ну да ничего, я заставлю вас вспомнить, что такое — быть лиоссцем»!
Топор — в спину убегавшего, ибо показать спину на поле боя — преступление перед живыми и мертвыми, еще одному — подсечь ноги, затем — отскочить в сторону, пнуть его приятеля в пах.
«Да, сражайтесь, бейтесь во славу своего господина, дайте мне достойную схватку»! — Уклониться еще от одной атаки. — «Ха, слишком сильно вытянул руку вперед — видимо, она тебе не нужна». — Свист сабли, разрубающей воздух, плоть, сухожилия и кость, сладостный вопль покалеченного врага.
Шаг вперед — и острие сабли вонзается в лицо первого противника.
«Вперед, вперед, вперед»!
Гайшшар ликовал, и очень хотел, чтобы окружающие также разделяли его радость, пусть даже и в последний раз в своей жизни. Он хохотал и пел, с ног до головы залитый кровью, он рубил и колол, отражал атаки, уклонялся, бил и пинал, кусал и рвал зубами. И он был счастлив.
О Великие Древние, как же он был счастлив в этот миг!
А затем все неожиданно кончилось. Гайшшар, сжимая окровавленную саблю, перешагнул через очередного противника и вдруг понял, что врагов больше нет. Перед ним находился роскошный шатер, возле которого по какой-то странной причине не осталось ни одного телохранителя.
«И как это понимать»? — в его утомленном мозгу промелькнула короткая, но недобрая мысль. — «Куда все делись»?
Он оглянулся на просеку из трупов, оставленную позади. На многочисленных бойцов в одеждах его цветов, схлестнувшихся с последними защитниками своего противника. На хаос битвы, в которой потерялось какое-либо подобие строя, управления и здравого смысла вообще, и только теперь понял — у врага не осталось телохранителей, потому что он уже всех их убил.
Осклабившись, Гайшшар поднял с тела одного из ближайших мертвецов кинжал, который при случае можно будет метнуть — мало ли что — и, откинув полог шатра острием сабли, вошел внутрь. Туда, где в темноте съежилась тучная, ненавистная до кончиков пальцев, и до боли знакомая фигура.
Он вошел творить историю.