- Так и быть, товарищ комэск, постараюсь, - смеясь, отмахнулся Марк.
- Ладно, - сказал Устимов. - Хватит трепаться. Давайте о деле.
Лиза бросила на него благодарный взгляд и первая опустилась на стул. Товарищ Клява одернул гимнастерку и, обведя всех присутствующих взглядом, произнес:
- Прежде всего, товарищи, я поздравляю вас с блестящим проведением операции. Молодцы. Я уже написал рапорт. Сегодня к вечеру решим, куда вас дальше направить. Начбоеучастка все скажет. Точно знаю, что Лисицына мы выведем из состава.
- Эт ладно, - облегченно вздохнул Свободин и добавил, брезгливо поморщившись: - Интеллигенция....
- Мое дело - ознакомить вас с новостями. Газеты читали?
Устимов вздохнул, Лиза виновато потупилась, Марк с недоуменным видом пожал плечами и покосился на жену: "Не до того было!"
- 19 июля было заседание комиссии по борьбе с бандитизмом при РВСР, постановление телеграфировали по прямому проводу и в газетах тоже - 20 июля. О приказе № 171.
Клява порылся в кармане галифе, достал оттуда мятый листок и, слегка растягивая слова, начал читать:
- "Приказ № 171, устанавливавший суровые меры расправы над мятежниками, был вызван исключительными условиями и преступно-предательской деятельностью анархо-эсеро-бандитских элементов, сосредоточивших в пределах Тамбовской губернии свои главные силы.
Приказ имел целью прежде всего показать большинству крестьянства всю серьезность обстановки, создаваемой указанными элементами, и решимость советской власти беспощадно карать такого рода элементы, подрывающие обороноспособность Республики и вконец расшатывающие ее хозяйственную жизнь. Вместе с тем советская власть имела своей целью приостановить те зверские истязания, которые учинялись бандитами над беззащитными нередко рабочими и крестьянами, верными советской власти. Ныне, когда бандитские шайки, после того как они оказались изолированными от населения, оказались разбиты и фактически ликвидированы, представляется возможным отменить приказ, вызванный исключительными обстоятельствами". Подпись: "Товарищ Троцкий".
- Та-ак, - пробормотала Лиза и потянулась за кисетом.
Марк напряженно покосился на нее и сердито спросил Кляву:
- Неплохо.... Нам-то почему не сообщили?
- Вашей вины здесь нет, как вам туда было сообщить? Ни телеграфа, ни почты, ни телефона, - спокойно отозвался Клява. И достал из кармана вторую бумажку.- Есть еще секретный циркуляр от 20 июля. Прошу обратить внимание. Это важно. "По распоряжению предуполиткомиссии ревкомам категорически приказывается не арестовывать детей, беременных женщин, женщин с малолетними детьми в качестве заложников за бандитов. За неисполнение настоящего распоряжения председатели ревкомов будут привлекаться к строгой ответственности. Немедленно распространить распоряжение по всей волости (сельревкомам)".
Лиза, услышав слова "женщин с малолетними детьми", вздрогнула и побледнела, потом на щеках у нее появились неровные пятна. Марк испугался, что она сейчас наделает глупостей, и наступил ей под столом на ногу. Она посмотрела на него, затянулась несколько раз и изобразила на лице внимание. Опустила голову, чтобы не так бросался в глаза пятнистый румянец, и только рука у нее слегка подрагивала. Марк настороженно покосился на соседей. Устимов сосредоточенно глядел на читающего Кляву и шевелил губами запоминал: писал и читал он с трудом, но память имел отменную. Серега Свободин не мог видеть Лизы - широкие плечи Марка почти загораживали ее. Чувствуя, как сразу становится легче дышать, Марк полез за кисетом и тайком слегка погладил тыльной стороной ладони ногу Лизы. Она украдкой поглядела на него и едва-едва кивнула: благодарно и заверяюще....
28 июля 1921 года
Лизку и ее мордатого чекиста Агаша увидела издали. Они шли по перрону обнявшись, так, словно рядом с ними никого не было. Он ей что-то говорил, наставляя. Лизка - посвежевшая за день передышки в Кирсанове, сияющая, счастливая - кивала. Наконец он отдал ей какие-то бумаги, показал на Агашу, легонько шлепнул по заду, сам отошел в сторону, закурил, лениво выпуская дым. Лизка направилась к сестре. По мере приближения счастливое выражение сползало с ее лица, оно становилось озабоченным, мрачным, вернее, замкнутым.
- Ну вот и я, - пытаясь держаться как можно более непринужденно, сказала она, приблизившись к сидевшей на узлах сестре.
Та хотела поздороваться, но двое меньших, увидев перед собой кожанку и новехонькие сверкающие сапоги, заплакали. К ним тут же присоединился сидевший на руках младенец. Старший дал коротко затрещины брату и сестре и взял у матери малыша. Отошел в сторону, тетешкая его, а сам исподлобья поглядывал на тетку.
- Вот документы. А это паек, - произнесла Лиза торопливо. - Хлеб, сахар.
Агаша хотела было отказаться от продуктов, но оглянулась на детей и взяла. Расстегнув кофточку, спрятала бумаги на груди.
Лиза нерешительно сунула руку в карман, достала клочок бумажки.
- Это мой адрес. Напиши, где ты устроишься и как. Моя фамилия теперь Штоклянд.
Сестра затравленно посмотрела на нее и взяла бумажку.
Облизнув пересохшие губы, Лиза торопливо пробормотала:
- Агаша,... пожалуйста, пойми меня.... Я не могла иначе, я сорвала бы всю операцию, понимаешь? Выпусти мы тебя, в банде бы об этом узнали, заподозрили Степана....
Агаша молчала. Свистнул вдалеке паровоз, Лиза вздрогнула, заговорила еще быстрее:
- Это мой... Агаша, пожалуйста...... Мне не в чем просить прощения, я не могла иначе... Но - не суди...
Агаша тяжело вздохнула и заставила себя улыбнуться.
- Беги, на поезд опоздаешь. - И добавила, помолчав: - Бог тебе судья, Лизавета.
Орден Света
Люди никогда не бывают ни безмерно хороши, ни безмерно плохи.
Ф.Ларошфуко
Елизавета Петровна в сердцах захлопнула тетрадку. С утра она пыталась найти ту ниточку, потянув за которую можно было бы разговорить упрямого подследственного. Перечитала все материалы два раза. Но за ровными строчками знакомых, полузнакомых и совсем уже непонятных слов и таинственных значков и сокращений смысл написанного ускользал от нее. Дневник арестованного был не более ясен, чем содержимое тетрадки, обозначенной в протоколе обыска как "рукопись философского содержания". "Отвыкла уже от специфики их работы, расстроенно подумала она. - Раньше бы уже нашла зацепку, а сейчас никак не разберу, что он вообще говорит!"
Невольно вернулась мыслями ко вчерашнему дню. После планерки в отделении ее начальник, Марк Исаевич Штоклянд, подошел к ней и, дружески взяв за локоть, сказал:
- Лиза, поможем товарищам из СО!* У них там студент-анархист заупрямился, отказался давать показания. Звягин ему и дай по морде, дурашка. В общем, подследственный теперь требует замены следователя.
- Я-то тут при чем? - больше для приличия запротестовала она. - Их отдел, я давно там не работаю! - А сама обрадовалась. Коллеги считали Елизавету Петровну мастером ведения допросов, и она искренне гордилась этой репутацией.
- Поучишь молодого сотрудника - пусть эти щенки знают, на что способны старые чекисты! Ты ведь хорошо знаешь специфику работы Секретного. Что, расколешь этого анархо-мистика за день?
Следователь нервно повела плечами, открыла жестяной портсигар с выдавленной на крышке звездой и, взяв папиросу, с силой ввинтила ее в мундштук. Энергично щелкнула зажигалкой, прикурила и затянулась - жадно, будто последний раз в жизни. "Знает, сволочь, на что поймать. Как же я его доверия не оправдаю? - подумала она. - Главное, чтобы я загорелась... Да и не только в репутации дело". Задумчиво поиграла зажигалкой - уже начавшей зеленеть винтовочной гильзой, на которой была выбита надпись: "Лизе от Марка.1921". "Новый революционный союз" Марка Исаевича и Елизаветы Громовой распался несколько лет назад, но они по-прежнему работали вместе. Впрочем, себе Елизавета Петровна никогда не врала: она делала все, чтобы Марк Исаевич ценил ее хотя бы как соратника и верного помощника. Именно поэтому держалась с ним подчеркнуто официально, не допуская и малейшего напоминания о прошлом и без остатка отдаваясь каждому новому следственному делу.
- Я должна расколоть этого доморощенного философа сегодня же, повторила Елизавета Петровна вслух. Загасила окурок и приступила к изучению лежавших перед ней фотографий.
Бегло просмотрела всю стопку. Одно лицо на групповом снимке показалось будто бы знакомым. Наверняка этот человек сидел на Лубянке раньше. Елизавета Петровна еще раз внимательно вгляделась в некрасивое, немолодое лицо с умными глазами, но вспомнить не могла. Не ее подследственный- это точно. Отложила в сторону - время есть, зайдет в архив, уточнит. Остальные фотографии ничего ей не говорили. Проводивший обыск сотрудник сгреб их, руководствуясь классовым чутьем. Снимки изобличали дворянское происхождение арестованного, но не более. Будь на месте того оперативника Елизавета Петровна, она интересовалась бы в первую очередь самыми свежими карточками, на которых изображены не вызывающие подозрения советские студенты. Именно среди них можно было найти и других членов анархо-мистической группы "Орден Света", в причастности к которой обвинялся ее подследственный.
"Настоять на повторном обыске? - подумала Елизавета Петровна. - Или попытаться зацепиться за то, что есть?"
Следователь тряхнула коротко стриженными волосами, зачесала их назад пятерней и начала раскладывать фотографии на столе веером, как гадалка карты. Отобрала три наиболее старые и еще одну, видимо, самую недавнюю. Первая была кабинетным портретом утонченной, томной дамы в роскошном бальном платье. На снимке она казалась глубоко несчастной, но Елизавета Петровна знала, что это не так. На оборотной стороне паспарту значилось: "1915/V.14", а ниже неуверенной детской рукой было старательно выведено: "Любимая мамочка". И в стопке были другие фотографии, запечатлевшие ту же даму с ухоженным мальчиком и дородным, благополучным мужем. На одной из них они позировали перед камерой, все трое, обнявшись. Семилетний хорошенький ребеночек был одет в аккуратную форму солдатского образца. Снимок сделали в декабре шестнадцатого года. Шла война. Форма была в моде. Мальчик гордо выпячивал грудь перед фотокамерой и, наверное, казался себе настоящим солдатом. Елизавета Петровна невольно нежно улыбнулась, разглядывая его. Потом отложила фотографию в общую стопку и взяла последнюю, сделанную совсем недавно. Внимательно вгляделась в узкое, породистое лицо с тонким носом и капризными губами. С возрастом мальчик стал разительно походить на мать. Но если барынька Елизавете Петровне сразу не понравилась, то к своему подследственному никакой неприязни она не ощущала. Скорее, наоборот. Ей откровенно нравилось, как весело и дружелюбно он смотрел на мир. Глядя на его безукоризненный пробор в светлых волосах и аккуратную, хотя и откровенно небогатую одежду, Елизавета Петровна вдруг представила себе, как он каждый вечер наглаживает утюгом свои единственные брюки. Как тщательно выбирает галстук к толстовке и подолгу простаивает у зеркала, готовясь выйти из дома. В его жестах обязательно должна сквозить артистическая небрежность, и он непременно очень нравится девушкам. А вот парни его могли и недолюбливать.
"Наверное, он избалован чужим вниманием и ему очень тяжело здесь, среди одинаковых стен и дверей", - решила для себя Елизавета Петровна и вдруг почувствовала, что этот допрос точно даст результаты. Теперь ей уже не казались такими безнадежно непонятными записанные в тетрадке легенды и размышления. И даже красивые слова "мирны", "зоны", "арлеги" уже не пугали ее. "Чем они там занимались? Считали себя рыцарями-тамплиерами, боролись с незримым врагом по имени Иальдабаоф, по следам которого ползли какие-то лярвы? Как дети, верили в придуманный ими мир, вместо того... Стоп! оборвала себя Елизавета Петровна. - Главное, не потерять это..." Что такое "это", она не могла объяснить, просто если перед допросами не появлялось такого смутного чувства, они проходили трудно. А вот сейчас она чувствовала своего подследственного, еще ни разу не увидев его самого, и знала только, что теперь нельзя думать правильно, как надлежит ей, коммунисту и чекисту. Иначе допроса не получится.
На столе рявкнул телефон. Елизавета Петровна вздрогнула и сорвала трубку:
- Громова!
- Елизавета Петровна, вы уже ознакомились с делом? - приветливо осведомились на том конце провода. Говоривший слегка грассировал на звуке "р", это придавало его низкому голосу бархатистость, даже вкрадчивость.
- Да, Марк Исаевич, - невольно выпрямившись и подобравшись, отрапортовала Елизавета Петровна.