К тому моменту как странные инопланетяне в нездешних скафандрах окружили меня со всех сторон, боль разгулялась настолько что я с трудом сдерживал стоны. Сеть оказалась очень хитрой штукой, она облепила меня как сорная трава, в то же время каждый элемент её можно было отстегнуть и передвинуть. Вот мои пленители этим и занялись, в итоге всех манипуляций с ловкостью защёлкнув кандалы на моих руках и ногах.
Подкатила длинная машина, похожая на закрытый катафалк, пока меня тащили внутрь, позволяя идти, но отслеживая каждый шаг, я успел повернуть голову и увидеть, что юные влюблённые не пострадали. Ну хоть что-то сложилось хорошо, когда всё обещало стать плохо.
Даже столь невинное движение насторожило людей и на меня вновь наставили грозного вида винтовки. Я решил не нарываться: человеческая агрессия всегда любила идти через край, кого только не захлёстывало её мутным потоком. На целенаправленные действия я был сейчас не слишком способен, зато ненароком покалечить кого-то мог и в настоящем кислом состоянии. Преувеличивая мою мифическую опасность, они недооценивали мою реальную силу.
Яд продолжал трясти организм, выдёргивая все нервы с насиженных мест. Я не знал, способен ли он меня убить, но уже не слишком и переживал по этому поводу, боль сводила с ума. Меня уложили на металлическую лавку, пристегнули к ней дополнительно тяжёлыми штангами. Пожалуй, люди достаточно верно оценивали потенциал вампира, пусть едва живого. Польщённым я себя не ощутил.
Начальственный голос, прозвучавший где-то рядом, с трудом проник в сознание. Мыслил я достаточно чётко, но беспорядочные судороги в мышцах всё равно изрядно отвлекали от происходящего вокруг. Командир ругал подчинённых, открывших огонь, когда пострадать могли посторонние, и я почувствовал невольное удовлетворение от того, что виновникам перепало за проявленную дурь. Судя по тому, как много снарядов пронеслось мимо моей немаленькой особы, влюблённым исключительно повезло не попасть под шальной обстрел.
Потом машина дрогнула, словно крупный человек вскочил на платформу и действительно помимо тех, что меня стерегли, в поле зрения появился ещё один инопланетянин в блестящем одеянии. Шлем слепо отсвечивал фальшивым серебром, но я и сквозь преграду ощутил на себе внимательный взгляд. Меня осматривали, причём не как опасный предмет, а иначе. Изучали.
— Вколи ему антидот, — сказал этот новый человек.
Другой возразил:
— Не сдохнет, а нам спокойнее.
— Делай, что говорят, тогда как рассуждать буду я!
Командир исчез, а один из охранявших меня бойцов, выругавшись, достал из сумки на поясе одноразовый инъектор и всадил иглу мне в бедро. Прямо сквозь одежду.
Лекарство подействовало почти сразу. Боль понемногу начала утихать, чувства возвращаться. Мне показалось, что слышу снаружи голос черета, вкрадчиво негромкий и шелестяще-торопливый, но поручиться я не мог. Мотор всё время гудел, причём где-то рядом с головой, так что посторонние звуки изрядно гасились.
Вскоре дверь захлопнулась, и мы поехали. К тому моменту, когда прибыли на место, я почти оправился от действия яда, осталась лишь небольшая слабость, но это не значило, что я намеревался героически прокладывать путь себе к свободе. Инстинкт подсказывал, что успехом это предприятие не завершится, да и имело ли смысл бежать? Я оказался некудышным расследователем, на шаг не продвинулся на пути к истине. Пусть всё идёт своим чередом. На воле от меня всё равно вышло немного толку. Теперь я смогу хотя бы объяснить мотивы своего проступка, а главное: просить пересмотра дела Ланики. Если моя правда никого не заинтересует, значит, я окажусь за решёткой, но её, быть может, сумею выцарапать из беды.
Наиболее настойчиво удерживало от решительных действий ещё одно соображение. Люди изобрели так много секретных средств против вампиров, что я не мог предвидеть, как повернётся дело, не надеялся, что мне ещё раз удастся ускользнуть от человеческого надзора. Выследят, а приведу погоню к Ланике, и пропадём оба, лучше уж я пострадаю один.
Полицейские моих соображений не знали, а спросить не догадались, потому держались начеку, но я не пытался сопротивляться. Сеть от меня отлепили ещё по пути, зато тяжеленные кандалы оставили. Когда выводили из машины в крытый двор, цепь от ножных неприятно стучала по асфальту.
В спину мне настойчиво упирался ствол винтовки, с двух сторон контролировали широкие как шкафы бойцы, внушительно, должно быть, выглядело всё шествие.
Увидел я и командира, что оказался неожиданно гуманен и избавил вампира от лишних страданий. Он наблюдал за происходящим со стороны, и я опять почувствовал его настойчивый интерес. Одинаковая форма не могла меня обмануть, я различал людей по осанке и манере двигаться, а не только по росту и комплекции.
Меня провели внутрь здания. Судя по тому как массивно и основательно было сделано всё вокруг, тюрьма предназначалась специально для вампиров, я прежде не знал, что существуют такие. Затем ножные кандалы сняли и втолкнули в крошечную комнатку. О назначении узкого горизонтального окошка на уровне моего пояса я догадался сам и действительно, когда просунул в него руки, меня освободили от браслетов.
Процедуру, как видно, отработали давно. Мне велели полностью раздеться, потом встать в тёмный шкаф, где неприятно жужжащие сканеры обследовали со всех сторон, затем, следуя новым указаниям, я прошёл в душевую и охотно помылся. Вместо моей одежды меня ждал тюремный комплект. Бельё белого цвета, а штаны и блуза — алого. Я облачился в эту униформу и поспешил заплести косу, пока руки были свободны.
Вовремя, надо сказать. Почти сразу последовал приказ вновь воспользоваться оконцем, и на запястьях опять сомкнулись кандалы.
Камера оказалась крошечной. Узкая койка, умывальник и никакого окна. Мне велели лечь, и я подчинился, после чего пристегнули к кровати, пропустив металлический прут вроде тех что использовали в машине, между скованными руками. Я мог повернуться на бок, но не встать.
Странно, но меня все эти процедуры занимали не на шутку. Я удивлялся, начиная понимать, что люди всерьёз считают нас чрезвычайно опасными и необузданными существами. Стерильная суровость этого места порождала в душе сомнения, в сути которых я пока не разобрался.
Решив, что на какое-то время оставят в покое я постарался заснуть, и у меня получилось.
Утром меня отстегнули от кровати и выдали пластиковую бутылку с искусственной кровью. Почему-то изумило, что в тюрьме кормят, хотя вроде бы предполагать известный порядок было логично. Я спросил у надзирателя, можно ли мне ходить по камере, и он разрешил, велев только не производить шума.
Я не понял, почему он особо подчеркнул этот момент, ведь вампиры передвигаются практически неслышно, особенно в мягких облегающих тапках, которые мне выдали вместо нормальной обуви. Я жутко устал находиться в неподвижности, потому воспользовался случаем и размялся как мог.
На допрос повели, когда утро уже никак нельзя было назвать ранним. Обставили этот процесс кучей предосторожностей. На меня надели ножные кандалы и сопровождающие всё время держались настороже, словно хотели любой ценой поднять мою самооценку. В комнате для бесед, одну цепь пристегнули к скобе в полу, другую к аналогичной, выступающей из поверхности стола, так что сидя на привинченном наглухо стуле я не мог рыпнуться, даже если бы и хотел.
Я разглядывал все эти суровые приспособления с совершено детской любознательностью, отвлёкся лишь когда дознаватель переступил порог комнаты. Я сразу узнал человека, руководившего моим захватом, хотя раньше полагал, что скручивать и допрашивать — это разные профессии.
Высокий, поджарый, пожалуй, мы могли бы шить одежду по одной мерке. Человек. Темноглазый, темноволосый, довольно обыкновенной, на мой взгляд, наружности. Взгляд пристальный, но отторжения, которое часто можно наблюдать у людей, когда они смотрят на вампира, я не заметил.
Дознаватель рассматривал меня, я — его. Стеснения я, признаться, не испытывал. Всё происходящее выглядело настолько неправдоподобным, что и страха особого не внушало.
Если пристальное изучение с порога было попыткой продавить мою волю, не думаю, что она сработала. Человек, по всей видимости, пришёл к тому же выводу, потому что сел напротив и принялся сосредоточенно просматривать несколько сколотых между собой листков бумаги, иногда возвращаясь к уже прочитанному.
Я сидел спокойно, дожидаясь, когда на меня обратят внимание, пальцем и то не шевельнул. Вампиру несложно замереть на месте — мы же хищники. Раз люди здесь нас опасаются, лучше придерживаться их правил.
Убрав прочитанные листки, человек вновь протестировал меня взглядом, потом выдвинул клавиатуру из-под кромки стола, развернул небольшой экран.
— Меня зовут Фабр Кастле, я дознаватель по твоему делу. Назови полное имя, происхождение, место жительства.
Я послушался. У знатного вампира много имён. Где-то в середине списка человек поднял на меня удивлённый взгляд, но не прервал долгое перечисление. Писал он быстро. Кроме того, я не сомневался, что где-то есть и устройство фиксирующее происходящее, только мне на глаза оно не попалось.
Когда я завершил пространную речь упоминанием о том, что живу и работаю в городе под коротким прозванием Элле Трэр, он опять окинул внимательным взглядом, но комментариев не сделал.
Далее последовал собственно разговор. Вопросы человек задавал с причудливо манере, то выяснял моё мнение на происходящие события по порядку их действия, то вдруг возвращался к уже обговоренному и начинал уточнять какие-то детали, а иногда любопытствовал совершенно не относящимися к событиям вещами. Ну это я так думал. Вероятно, в каждом пассаже имелся глубокий смысл. Меня хитрые уловки не тревожили, потому что говорил я только правду, умолчав лишь о своём подозрении, что врач, освидетельствовавший тело, был подкуплен. Точно я не знал, а стоить домыслы по не касающемуся до меня делу считал ненужным.
Выдохся он, по-моему, быстрее, чем я. Умолк, лишь хмурил брови и то проглядывал свои записи, ну я так полагал, то смотрел на меня, хотя уже должен был изучить до мельчайших деталей.
— Нет ни одного доказательства твоей точки зрения, — сказал он наконец.
Я удивился. Честно говоря, полагал, что всё мой произнесённое будет отвергнуто без разговоров, и дознаватель просто отрабатывает свой хлеб, набивая дело протоколами исключительно для солидности.
— А у вас есть подтверждения той, что привела невинного на эшафот? — не удержался я.
— Подследственному не разрешается задавать вопросы, — педантично пояснил он.
— Прошу меня простить.
Он помолчал, а потом всё же ответил:
— Поверь, мы тщательно провели расследование. Брали образцы, сделали все анализы. Кровь и ткани ребёнка обнаружены на руках матери, отпечатки на простыне, которой он был удавлен, тоже принадлежали ей. Следов присутствия постороннего в квартире не обнаружили вообще. Есть все основания полагать, что женщина находилась одна. Приговор, не спорю, удивил суровостью, у меня сложилось впечатление, что она была не совсем вменяема в момент совершения преступления, но врачи отклонений не нашли.
— Значит, младенец всё-таки мёртв, — вырвалось у меня. — Мы с Ланикой надеялись…
Я замолчал, ожидая, что меня опять одёрнут и посоветуют заткнуться, но Кастле не рассердился.
— Это абсолютно точно её ребёнок и он безусловно, убит.
Я и не думал, что это сообщение отзовётся в душе такой болью. Как я скажу Ланике, что её дочки действительно больше нет? На несколько мгновений я перестал понимать, что происходит вокруг, а когда пришёл в себя, обнаружил, что дознаватель смотрит на меня с непонятной сосредоточенностью.
— Эта женщина так важна для тебя?
— Её обидели, я всего лишь хотел защитить.
— Утверждение, что по капле крови ты можешь отличить виновного от виноватого — всего лишь слова. Ты ведь понимаешь, что на этом основании я не могу вновь открыть дело?
— Да, но если бы мне дали возможность осмотреть место преступления и тело ребёнка, я мог бы найти уцелевшие вещественный следы.
— Намекаешь на недобросовестность наших экспертиз?
— Нет, конечно, просто методы у нас разные.
— Или ты хочешь воспользоваться случаем и бежать.
У них на уме только побеги, хотя, здраво рассуждая, они должны быть на уме у меня. Я шевельнул скованными руками, чтобы цепь звякнула.
— Вот в этом железе? Я вампир, а не герой пьесы. Могу слово дать, что не попытаюсь скрыться, да и некуда мне.
— Для подруги своей убежище нашёл. Где она, кстати?
— Город большой.
— Не скажешь?
— Нет. Я совершил преступление — наказывайте меня, а она невиновна.
— Вот ведь упрямец, — сказал Кастле, но, как мне показалось, не зло, а скорее с одобрением.
Странно было думать, что он относится ко мне как к человеку, но впечатление такое сложилось, хотя я не спешил ему полностью доверять. Люди хитры, не стоит полагаться на их дружелюбие, оно обманчиво.
— Ладно, так я с тобой и без обеда останусь. Отправляйся в камеру, а там видно будет.
Он поднялся, собрав свой инвентарь, а потом неожиданно спросил:
— Жалобы или просьбы есть?
— Помоги Ланике, оправдай её, у меня не получилось, так я в этом ничего не смыслю, но ведь ты умеешь делать свою работу.
— Я имею в виду твоё пребывание за решёткой.
Кажется, он интересовался доволен ли я условиями содержания, но тут я искренне не понимал, какие могу предъявить претензии. Конечно, я предпочёл бы хоть в камере находится без кандалов, но раз тут приняты такие обычаи не мне их менять.
— Ко мне хорошо относятся.
Он фыркнул как кот-обротень и я даже потянул носом запах, чтобы убедиться, что не обманулся с его породой, но ничего нового не обнаружил. Дознаватель как был человеком, так им и остался.
Он ушёл, а вскоре и за мной явилась привычная делегация, чтобы сопроводить обратно. На крошечном столике дожидалась бутылка еды. Ножные кандалы с меня не сняли, как видно, чтобы не возиться лишний раз, если неоднократно в течение дня придётся вести на допрос, но я не возражал. Людям виднее. Это их мир.
Я попытался обдумать, что и как стал бы искать, пусти они меня на место преступления, но ничего здравого в голову не шло. В пьесах, где разыгрывались детективные сюжеты, всё выглядело очень драматично, но я сомневался, что в жизни дело обстоит точно так же. Понял уже, что расследование — это кропотливая работа, а не стремительный наскок. Разучивание роли тоже выглядит скучно, весёлым всё предстаёт лишь на сцене.
Ходить по камере, грохоча цепями я не решился, но лёг на кровать и выполнил статичную разминку. У нас существовал хорошо отработанный комплекс таких упражнений, на войне пригождавшийся не раз.
Тюремщики ко мне не заглядывали, да и нужды не было, потому что прямо над дверью поблёскивал глазок следящего устройства. Я не обращал на него внимания, потому что не делал ничего предосудительного, но подумал мельком, что в тюрьмах для людей такое вряд ли допустили бы. Их права охранялись гораздо строже, чем наши.
Остаток дня не принёс ничего нового, кроме вечерней порции еды. К кровати меня на этот раз не приковали, но велели лечь и не болтаться по камере до утра. Я пообещал вести себя послушно, да и зачем было поступать иначе? Закрыл глаза и думал о Ланике, о том, как она тревожится за меня, но терпеливо ждёт. Я надеялся, что у неё хватит выдержки не пуститься в приключении, а оставаться в надёжном убежище. Мне вряд ли грозила смертная казнь, а вот её доказанное преступление могло привести к немедленному возмездию.
А утром за мной пришли, и, судя по предосторожностям, которые предпринимали люди, мне предстоял не рутинный допрос, а что-то иное.