Для начала провели в соседнее здание. Путь по коридорам и переходам занял немало времени, потому что соблюдалась при этом куча предосторожностей. Я грохотал цепями, охранявшие меня тюремщики проявляли чудеса бдительности, а случайные встречные и поперечные разбегались в разные стороны с похвальной резвостью. Несмотря на прискорбность моего положения, временами разбирал искренний смех, я с трудом подавлял несвоевременные позывы. Не хотел лишний раз раздражать людей, хотя происходящее казалось удивительно нелепым.
Следовало, наверное, нести голову горько склонённой, как положено узнику, но так неудобно было бы смотреть по сторонам, а всё вокруг пробуждало любопытство, даже морг, куда меня и привели в конце концов. Интересно же заведение, я в настоящем никогда не был.
Внутри оказалось прохладно и как-то нечеловечно что ли, тем не менее, на меня эта обстановка подействовала успокаивающе. Озираясь я заметил двоих людей явно высокого по местным рамкам ранга: пожилую женщину и мужчину чуть моложе. Судя по тому, как ориентировались на них все прочие, они принадлежали к категории большого начальства. Я хотел поклониться, но передумал: заключённым под стражу, наверное, не полагалось демонстрировать не только свою натуру, но и наличие манер.
Рядом с этими двумя, хотя чуть наособицу держался полный мужчина в белом комбинезоне. Одноразовое одеяние, которое, как я предположил, использовали для вскрытия. Патологоанатом?
Не догадываясь, что за представление меня здесь ждёт, я остановился, где велели.
Мой дознаватель выступил вперёд и кивнул сотруднику помельче, чтобы тот выдвинул из холодильника один из оцинкованных столов.
— У тебя есть возможность осмотреть труп младенца, — сказал мне Кастле. — Прошу.
Мне разрешили подойти к телу одному, все теперь держались поодаль, лишь наблюдали за каждым моим движением. Если желали смутить подчёркнутым вниманием, то просчитались. Я — актёр, не умей забывать о публике, не добился бы успеха в своей профессии.
Холодная одиночная камера трупа накопила немало запахов и ощущений. Теперь они щедро хлынули на меня, не будя брезгливости, лишь застенчиво делясь сведениями. Я потянул верхнюю волну, потом склонился над телом, удручающе крошечным на обширной металлической поверхности.
Пальцы отвели с лица край простыни, люди всегда прикрывали своих мёртвых, словно опасались присмотра с того света или ощущали вину на этом. Бедный малыш. Впрочем, его судьба, вполне возможно, оказалась завидной. Он не успел хлебнуть прелестей и невзгод бренного мира. По дурацкой актёрской привычке я выдержал паузу и лишь потом сказал, обращаясь к дознавателю, поскольку именно этот человек имел со мной дело, да и поручение дал тоже он:
— Мальчик умер ещё в утробе, здесь не убийство, такое просто бывает. Ну и кроме всего прочего это человеческий детёныш, и к черету Ланике он отношения не имеет.
Двое людей начальственного вида промолчали, а дознаватель опять кинул сотруднику, который приблизившись ко мне не без опасения, загнал обратно использованный стол и выкатил другой. На металлической поверхности лежал взрослый мужчина. Я вопросительно посмотрел на человека. Живого не мёртвого. Мне ведь не объяснили, какую играть роль. Я привык получать указания от режиссёра.
— Можешь определить причину его смерти?
— Три примерно недели спустя, да ещё после вскрытия? Не осматривая подробно труп, лишь взглянув на него мельком?
Кастле слегка улыбнулся и дал было знак сотруднику убрать тело, но я сказал:
— Могу. Ножевое ранение в область брюшной полости. Вполне вероятно, не одно.
Я перечислил повреждённые органы. Тело успело пропитаться их запахом до того, как требуху извлекли для подробного изучения.
Теперь люди следили за мной куда заинтересованнее прежнего. На следующий труп я едва взглянул и сам вернул обратно в холодильник.
— Наркоман. Передоз. Этот душный запах ни с чем не спутаешь. Я мог бы указать и сам яд, если бы знал его название.
— Вот так быстро? — уточнил Кастле.
— Простой случай.
Дознаватель поглядел на начальников, мне показалось, что у него заметно улучшилось настроение, как видно я играл хорошо и впечатлил публику. Лишь патологоанатом выглядел сердитым и нетерпеливо переступал с ноги на ногу, я понадеялся, что мои заключения не разойдутся с его протоколами, если проверка затянется надольше.
Кастле вновь кивнул служителю. Тот уже увлёкся спектаклем и бояться меня почти перестал, совершенно театральным движением, явно чувствуя себя важным участником происходящего, он выкатил очередной стол и картинно отступил.
На этот раз передо мной лежала женщина. Я взглянул на лицо, но отнять простыню дальше не рискнул, вдруг людей оскорбит если я начну водить носом по обнажённому телу. Пришлось внимать сквозь ткань. Этот случай поставил меня в тупик. Я долго прислушивался к своим ощущениям. Они говорили одно, а рассудок возражал, утверждая другое, всё же я решил положиться на чутьё.
— Переохлаждение, но каким образом? Сейчас же лето.
Это произвело на них сильное впечатление. Начальники переглянулись и обменялись несколькими фразами, к которым я старался не прислушиваться, поздно спохватившись, что узнику не стоит быть деликатным.
— Я ошибся?
— Наоборот! Верно во всех случаях.
Дознаватель выглядел весьма довольным, и я решил, что всё делаю правильно. Без режиссёра я так себе актёр, но по подсказке работаю хорошо.
Мне предложили ещё несколько трупов. Лёд оказался если не сломленным, то изрядно подтаявшим, и зрители держались теперь ближе и свободнее. Когда однажды моё предположение всё же разошлось с заключением врача, он задиристо набросился с обвинениями, не страшась моей вампирской сути. Я невольно отступил на шаг-два под его напором и машинально отбросил носком тапка цепь, о которую он мог нечаянно запнуться.
Этот маленький эпизод вызвал на лицах улыбки, но спорить дальше я не рискнул, просто замолчал, позволив человеку поносить мои таланты эксперта. Пожалуй, людям понравилась проявленная незлобивая покладистость.
Ребёнка Ланики я узнал сразу. Стол ещё не успел выехать из холодильника, а за грудиной уже разлилась боль. Я коснулся кончиками пальцев крохотного тельца, кандалы неприятно стукнули о металлическое покрытие полки. Личико, искажённое умиранием и смертью, застыло в немом укоре. Я дотронулся до едва заметных бугорков, из которых однажды выросли бы рожки.
Две капли, взявшиеся неизвестно откуда, упали на простыню, расплылись, оставляя тёмный след. Я не вдруг сообразил, что плачу. Запаниковал, как-то попытался прекратить непонятное безобразие, пока никто не заметил, поэтому наклонился ниже, едва не уткнувшись носом в тело. Что же меня так развезло-то? К аресту отнёсся с полным спокойствием, а тут растаял как свеча в печи.
Люди ждали, и я постарался сосредоточиться. Да, никаких сомнений более не осталось. Отцовство Узрума тоже было для меня очевидным, но я постарался отвлечься от простых вещей и понять, что произошло в действительности, какая злая сила расправилась с едва явившим себя миру чудом новой жизни. Я ловил запахи, пропускал их через себя, прислушивался к ощущениям. Старался так, что голову сжало болью, но не находил никаких посторонних следов, лишь тусклый оттенок того пластика из которого делают комбинезоны для работы в морге.
Простивший мою неделикатность патологоанатом самолично принёс простыню, которой сдавили маленькое горло, но и на ней я не уловил ничего чужого, кроме запаха того же пластика.
— Обнаружил что-то?
— Нет, — сказал я.
Горечь поражения заволокла разум, я едва понимал, что меня опять куда-то ведут. Морг остался за спиной, но вскоре я пришёл в себя и сообразил, что путь лежит не в камеру, а в тот крытый двор, куда доставили в самом начале. Неужели мне всё же покажут место преступления? Или переводят в другую тюрьму? Да вряд ли у них так много каталажек для вампиров.
Я поглядел на человека, но он не обращал на меня внимания, занятый своими мыслями. Двое начальников с нами не поехали.
Во дворе ждала та же самая машина и меня с прежними предосторожностями куда-то повезли. На лавке напротив сидели охранники в знакомых уже скафандрах. Я ещё подумал, что подобная парадность привлечёт слишком много внимания, а зачем оно? Впрочем, люди, вероятно, знали, что делали.
Место по описаниям Ланики я узнал сразу, она не однажды рассказывала про улицу, где прожила много лет, и я угадывал дома и даже деревья, на которые она смотрела из окна. Я ведь собирался наведаться сюда и изучить место преступления, если получится, потому расспрашивал подробно.
Меня опять торжественно, уперев ствол винтовки в позвоночник и старательно охраняя с двух сторон, провели в парадную, и я поднялся на второй этаж по вытертым ступеням, причиняя им дополнительный ущерб волочившейся цепью.
Дознаватель, что любопытно, свой скафандр не надел. Демонстрировал храбрость или стал меньше меня бояться? Я начинал испытывать определённую симпатию к этому человеку и немного тревожился. Природное простодушие могло сыграть со мной злую шутку. В сущности, обмануть меня ничего не стоило, хоть я немало знал о людях. Получается, приобретая жизненный опыт, сосредоточился не на том, на чём следовало?
В квартире истошно пахло кровью и бедой. Я заглянул в обе маленькие комнаты, поражаясь бедности обстановки. У меня у самого были не хоромы, но здесь становилось совсем грустно. Маленькая девочка так отважно боролась с рухнувшими на неё бедами, мне следовало из кожи вылезти, но доказать её невиновность. С телом ничего не вышло, но неужели я, вампир, существо с самым чутким в этом мире обонянием не справлюсь с задачей на месте событий?
После того, как поработали эксперты все двери и окна закрыли, и квартира стояла пустой. Запахи в ней отлично сохранились, и я взялся за дело. Мне безразлично было, как выгляжу со стороны, и я не замечал нацеленного на меня оружия. Требовалось — ползал на коленках или вовсе ложился на пол, не стеснялся утыкаться носом прямо в окровавленные тряпки.
— Ланика видела ребёнка в корзине для белья, это единственное, что она запомнила, как он оказался под кроватью? Ведь именно там вы нашли труп?
Я задал свои вопросы, забыв, что не велено так делать, но дознаватель не рассердился. Кажется, моё усердие произвело на него впечатление. Он ответил.
— Предположительно, она сама его туда засунула.
— Это очень странно. Если допустить, что Ланика убила ребёнка, она, испытывая ужас от содеянного, либо попыталась бы спрятать тело подальше, либо держать его при себе. В корзине труп был на месте. Если же здесь находился кто-то ещё, он мог растеряться от того, что женщина слишком рано пришла в себя, нашла младенца и попробовать исправить дело.
— Поясни.
— Тот, кто убивал, хотел подставить Ланику, ему требовалось мёртвое тело, чтобы обеспечить обвинение доказательствами. Только у преступника был мотив перепрятать труп, чтобы женщина лишилась шанса от него избавиться. Я не верю, что Ланика могла выбросить собственное дитя, а вот негодяй способный на такое злодейство судил бы по себе. Он спрятал ребёнка именно там, где его вряд ли сумела бы обнаружить одурманненя сонным снадобьем, едва понимающая что происходит вокруг женщина, зато сразу нашли полицейские.
Я говорил немного бессвязно, спеша донести свою мысль до человека, пока не заткнули правилами. Кастле выслушал мои рассуждения, но какое впечатление они на него произвели, я не понял. Неужели провалю и это изыскание? Я вздохнул и растянулся на полу. Черетесса была аккуратной женщиной и вся пыль, скопившаяся под кроватью, попала туда явно после убийства, да и той практически не накопилось в пустом жилище. Я коснулся пальцами гладкой половицы.
Поражение оглушило. Преступник оказался так предусмотрителен, что не оставил после себя следов. Я сделал попытку и проиграл, я ничем не смог помочь Ланике, я никчёмный детектив, и толку от меня никакого. Дурнота накрыла такая, что я зажмурился, спрятал лицо от дознавателя, чтобы он не видел в каком я отчаянии. Всё оказалось напрасно. Я пытался взять себя в руки и никак не мог. Рухнувшие надежды смели моё самообладание с привычного места.
— Эй, Трэр, с тобой всё в порядке?
— Да, что мне сделается?
Я опомнился и встал, грохоча кандалами.
— Ничего? — спросил Кастле, в его голосе звучало сочувствие.
— Нет, — вынужден был ответить я.
Я полагал, что меня немедленно утащат обратно в тюрьму, но дознаватель почему-то медлил, а потом его отвлёк посторонний шум.
Кто-то резко и властно прокладывал себе дорогу на место происшествия, и так силён оказался напор, что охрана уступала ему почти без сопротивления. Рокочущее несчастье приближалось, теперь я отчётливо различал слова. Кастле вышел в гостиную, я машинально проковылял следом. Бойцы меня не задержали, как видно решив, что я выполняю указания дознавателя, лишь привычно подтянулись поближе, так что в крошечной комнатке оказалось тесновато, когда в неё ввалился Юрим Грис— папаша Узрума собственной персоной. Спину его прикрывали два охранника-оборотня.
— А вот ты где! — загрохотал он, увидев Кастле. — Тебя я и ищу! Нечего приплетать к этому делу моего сына! Да девка понесла от него, но всё остальное сделала сама, он ничего не знал!
— Полагаю твой сын достаточно взрослый, чтобы самостоятельно отвечать на вопросы, когда их ему зададут, — невозмутимо ответил дознаватель.
Он не тушевался перед важной персоной, а я лишь теперь сообразил, что Узрум не помогал полиции меня задержать, а играл собственную игру, стремясь устранить меня как опасного свидетеля. Напрасно я видел в Кастле союзника моих врагов, этот человек служил только истине.
— Вы уже приставали к нему со своими измышлениями — довольно! И если вампир клевещет на моего сына, придётся ему ответить и за это. Уж я постараюсь, чтобы он получил по полной программе. Он сам заслуживает смертной казни за то, что помог бежать преступнице, детоубийце!
Толстый черет был в ярости. Глаза его сверкали, ноздри дулись, он брызгал слюной, когда говорил и злобно сжимал кулаки. Я опасался, что он бросится на кого-либо с побоями. На меня, скорее всего, я ведь выглядел самым беспомощным в тяжёлых кандалах.
Я разглядывал его с тягостным чувством брезгливости. От массивных рогов на залысом лбу, роскошного костюма до дорогущих туфель и перстня с вычурной печатью на среднем пальце — он весь был олицетворением больших денег, ударивших в голову и отравивших кровь. Тупые когти в его возрасте уже должны были почернеть, но он то ли отбеливал их, то ли красил и почему-то именно эта деталь вызывала особое отвращение.
Кастле, надо отдать ему должное, стоял под этим потоком оскорблений как под летним дождичком. Щурился от летящих брызг, но волнения не показывал. Более того, он меня заслонял от черета и его страшненьких подручных. Защищал неспособного постоять за себя скованного по рукам и ногам пленника. На меня это произвело сильное впечатление.
Вывалив на головы присутствующих всё, что принёс, Юрим вдруг успокоился, окинул внимательным взглядом меня и Кастле, а потом развернулся и вышел, оборотни потянулись следом. Дверь в квартиру захлопнулась, содрогнулась как от удара. Глядя на эту хлипкую преграду, я машинально ловил внешние звуки. Черет топал основательно, охранники ступали гораздо тише. Все оборотни мягко ходят, но мой острый слух подсказал, что за хозяином следует лишь один. Второй зачем-то задержался на площадке. Вот хлопнула дверь парадной.
— Жаловаться помчался, — усмехнулся кто-то из моих сопровождающих, глядя в окно.
Машина действительно сорвалась с места, словно черет очень спешил. В этот момент зревшее во мне чувство опасности оформилось, осозналось и яростно ударило в затылок. Я понял, что на правильный поступок у меня есть всего секунда, а то и доля её, потому двигаться начал сразу.