Я шагал, уныло гадая, какими бедствиями обернётся для меня ненависть оборотня. Маячившая впереди спина человека выдавал заметное напряжение. Я полагал, от злости, пока до меня не дошло, что шаги мои абсолютно бесшумны, он просто ничего не слышит за спиной, не угадывает моих намерений, а обернуться мешает гордость? Помочь с опознанием? Пошаркать тапками? Так этому ещё надо учиться. Ступня вампира почти лапа по своей пластике, мы же хищники и охотимся не только в небе, на земле как раз чаще. Я еле слышно кашлянул и сообщил вполголоса:
— Я здесь. Нападать не собираюсь, сбегать — тоже.
— С кандалами было проще, — буркнул он, но всё же не оглянулся, демонстрируя доверие к подопечному.
— Наденешь их на меня опять? — рискнул я спросить.
Он не ответил, хотя ругаться не стал. В знакомой комнате для допросов я без дальнейших указаний сел на привычный стул. Злоба ещё гуляла в крови медленной смертью, но клыки я уже на место загнал и выглядел спокойным. Ну, мне так казалось.
— Что ты творишь? — спросил дознаватель.
Для начала он походил немного из угла в угол, а потом остановился рядом, так что мне пришлось запрокинуть голову, чтобы на него посмотреть.
— Я ведь сдержался.
— Теперь этот так называется? Контролёр чуть в штаны не наложил от твоего рыка. Пока я спешил из кабинета, думал, тюрьмы на месте не окажется, разве что обломки мелькнут, уносимые вдаль на твоих плечах.
Я невольно улыбнулся, представив в деталях описанную картину.
— Мне некуда бежать.
— Всем этого не объяснишь Трэр, и прекрати лыбиться! Положение серьёзно, как ты не поймёшь? Матушка твоя кругом права, пора бы тебе научиться её слушаться.
— Да, прости.
Он долго смотрел на меня, недобро щурясь, а потом развернув экран и, поколдовав в базе, включил запись моего милого диалога с оборотнем. Поначалу я не понял, зачем он это делает. Сегодня я не потерял голову до такой степени, чтобы забыть суть беседы. Я всё помнил и сознавал, только вот не видел происходящего со стороны. Не понимал, как выгляжу сам.
Холодок прошёл по коже, когда откровенно угрожающая поза показала насколько серьёзны мои намерения. Я видел перед собой вампира и понимал каждое мельчайшее движение его тела, наклон головы, длительность взгляда. Считывал без запинки знакомый язык давления, которому меня обучили с детства Он моментально рассказал, как я зол, разъярён и опасен. Не стоило удивляться, что человек сполз по стенке, стекленея взглядом и холодея лицом. Имел на то полное право. Высокомерие оборотня разбудило во мне старые инстинкты, которые казались прочно забытыми в нынешние мирные времена.
— Ох, — сказал я виновато. — Я не думал, что для досужего наблюдателя картина смотрится так пугающе. Почему ты сразу меня в карцер не отправил? Оно того стоило.
Он выключил запись и сел напротив.
— Потому что я изучаю тебя не первый день, внимательно как культуру бактерий под микроскопом, потому что видел в по-настоящему опасной ситуации, убедился, как правильно и разумно ты способен реагировать, поверил, что вампир действительно может не понимать, как он иногда страшен для окружающих.
Он помолчал, словно дожидаясь разумной реакции с моей стороны, но я совершенно не представлял, что могу сказать, и нужно ли вообще что-то говорить. Следовало соображать немного, а не только кровь по жилам гонять. Старые времена давно убрались в прошлое, ошибкой было воскрешать их, да ещё в самый неподходящий момент.
— Моей ошибкой было допускать сюда этого седого, но я полагал, что он окажет на тебя положительное влияние, учитывая твоё привычное почтение к старшим. Это ты его так приласкал, что на трёх лапах ковыляет?
Я призадумался. Следы моих пальцев на горле уже должны были рассосаться, а все остальные травмы могли возникнуть и без моего участия. Признавать вину я пока смысла не видел. Рассматривает оборотень нашу стычку как внутреннее дело старых противников или обычно уголовное преступление — время покажет.
— Я не стану отвечать на этот вопрос.
Кастле ухмыльнулся вместо того, чтобы рассердиться. Одобрил:
— Ну и правильно. Даже старших надлежит слушаться до определённого предела. Он, как видно, намеревался продавить твою совесть, но не сумел удержать страх.
— Я его напугал?
— До судорог. Сам же понял, насколько ты сильнее и агрессивнее этого старого волка, когда посмотрел со стороны, а легко ли бывшему вождю, или кто он там есть, сознавать себя дряхлой развалиной рядом с молодым на выросте претендентом.
— Ты прав, — согласился я. — Играя в театре или снимаясь в кино я всегда был послушным орудием режиссёра, со временем стал считать, что и в жизни выгляжу обычным персонажем. Я ведь изображал представителей едва ли не всех живущих в нашем мире рас. Чаще всего людей. Учился понимать других и отчасти расстался с собой. Актёр, забывший, что у него существует отдельная реальная жизнь.
— Тебе следует больше общаться с окружающими людьми и не людьми.
— Это нелегко устроить, поскольку я сижу за решёткой и останусь здесь надолго.
В голосе прозвучала горечь, сам её услышал, но утешения в ответ не дождался.
— Вот и рассматривай заключение как подходящую возможность поразмыслить о том, как жить дальше. На пользу пойдёт.
Он поднялся, жестом велел мне сделать то же самое. Вроде бы дружеская поначалу беседа закончилась на суровой ноте:
— Ты наказан. Неделю никаких поблажек, а потом я, может быть, разрешу ещё одну встречу. Если ухитришься не наделать новых глупостей. Всё, марш в камеру.
Справедливо рассудил, чего там. Я не ощущал себя обиженным. Недоумевал, честно говоря, откуда мог взяться ещё кто-то желающий меня видеть, но уточнить не решился. Хотя и поздно, но дошло всё же, что Кастле тоже испугался, наблюдая инцидент, только не меня, а за меня. Он искренне хотел помочь бестолковому подопечному, поэтому подводить расположенного ко мне человека я не имел права.
Дни и ночи казались бесконечными. Сидение в клетке иногда оборачивалось сущим кошмаром. Я с ужасом думал, что не выдержу напряжения, происходящего от замкнутости бытия, повыламываю им все решётки, и что мне останется после этого? Только покончить с собой, бесповоротно опозорив родной дом, накликав на себя вину куда большую той, что уже обрёл.
Когда не предписывалось бревном лежать на койке я неустанно ходил из угла в угол, делал все известные упражнения, с удовольствием побегал бы по стенам, но опасался до такой степени демонстрировать свою суть. Изводил себя как мог, сбрасывая нерастраченную силу.
В городе мне тоже отчаянно не хватало движения, но на выходные я уезжал в поместье и там позволял себе и полетать, и побегать. Лазил по деревьям, скакал по крыше, а не только подкрашивал облупившиеся ставни, как рассказывал в театре. Я и представить себе не мог, до чего же хорошо мне прежде жилось.
По ночам я часто вспоминал всё, что раньше ценил так мало, в результате нападала нешуточная тоска, и куда от неё было деваться я просто не представлял.
О Ланике я старался думать как можно меньше. Нет я не раскаивался ни минуты в том, что сделал, как бы плохо не приходилось мне сейчас, но рассуждая здраво, не верил, что могу заинтересовать её как возможный партнёр. Будь у нас больше времени, длись её разрыв с Узрумом дольше, глядишь симпатия и превратилась бы в нечто серьёзное, но скорее всего, её расположение ко мне объяснялось всего лишь благодарностью и суровым набором обстоятельств.
Неделя тянулась месяцем, но она прошла, и у меня дрогнуло сердце, когда вскоре после бутылки утреннего пойла, дверь камеры отворилась, и меня выпустили наружу. Судя по направлению движения, вели в комнату для свиданий. Значит, дознаватель решил, что я достаточно адекватен для следующей встречи. Я от души надеялся, что поглазеть на меня пришёл не враг, хотя, если разобраться, друзей у меня не было.
В знакомом помещении не наблюдалось никого, кроме Кастле, который сидел на одном из свободных стульев, я подумал, что доверие к моему благоразумию полностью не восстановлено, долго мне ещё придётся доказывать, что я стараюсь как могу, хотя и не всегда у меня получается.
— На всякий случай присмотрю сам, — сказал он, кивнув мне на другой стул. — Веди себя сдержанно, даже если опять что-то не срастётся. С тобой нервов потратишь больше, чем со всеми остальными подопечными вместе взятыми.
Я промолчал, поскольку ни о чём не спрашивали. На выход в большой мир смотрел уже с немалым напряжением, гадая, какое испытание ждёт меня теперь, и надеясь, что Кастле всё же не станет слишком жёстко проверять меня на прочность.
Дверь распахнулась так, что едва не слетела с петель, и в комнату ворвался мой птенец, которого я, здраво рассуждая, вообще не предполагал больше увидеть в этой жизни. Он проскочил всю комнату насквозь и едва не врезался в прозрачную перегородку, заставив Кастле тревожно привстать со стула. Я понадеялся, что за художества Мальвина мне отвечать не придётся. Кто же виноват, что воспитывал я его так недолго? Да сам и виноват, потому надо сначала признать честно сделанные ошибки, а потом с ними смириться.
— Элле! — закричал птенец, прилипая к стеклу лицом и ладонями.
Я испугался, что он сейчас начнёт процарапывать себе дорогу на эту сторону, но он лишь смотрел на меня и улыбался с совершенно сумасшедшим выражением миловидной мордашки. Я неуверенно улыбнулся в ответ.
— Здравствуй, Мальвин! Сядь, пожалуйста, не напрягай охрану, а то прилетит обоим.
Кастле, кажется, сердито выдвинул вперёд челюсть, выслушав мою дерзость, но сейчас я не склонен был обращать на него внимания. Нашлись более важные дела. Я во все глаза смотрел на птенца, заметно повзрослевшего за прошедшие дни и в тоже время куда более юного, чем прежде. Узнавал его и не узнавал.
— Элле, меня не пускали, а я так хотел тебя увидеть. Ты мог решить, что я тебя забыл, бросил в трудную минуту.
К стыду моему, я именно так и думал, но произносить вслух скорбную истину было, пожалуй, непедагогично. Я всё ещё чувствовал ответственность за подобранного на улице паренька, автоматически как-то включилась эта функция, хотя толку от неё теперь не предвиделось.
— Я помню, Мальвин, и очень рад тебя видеть.
— И я тебя тоже, хотя мне и не нравится это место.
Он послушно опустился на стул, пытливо вглядываясь в моё лицо и, кажется, стараясь не замечать той отвратительной одежды, которую меня принудили надеть. Должно быть, всё здесь внушало ему невольную робость, потому что улыбался он нервно и явно не знал, как себя держать, я решил переключить внимание птенца на что-то другое, чтобы немного обвыкся.
— Мальвин, как ты? Освоился в новой ипостаси?
— Да, у меня всё хорошо. Квартира твоя в полном порядке, я всё содержу в готовности и чистоте, чтобы ты пришёл домой, а не в пустую пыльную халупу, когда тебя выпустят отсюда.
Долго же придётся ждать свободы, но об этом я тоже решил вслух не говорить, чтобы лишний раз не расстраивать птенца, да и себя — тоже. Мальвин продолжал торопливо, косясь иногда на Кастле, который откровенно наблюдал за нами обоими:
— Я работаю всё там же в театре, совсем хорошо научился управляться с машинами. Ивер меня хвалил и сказал, что могу постоянно подменять штатного уборщика, а ещё он мне дал роль, совсем маленькую, там просто надо стоять в глубине сцены и сказать одну реплику, но мне и за это деньги платят, я справляюсь, ты не думай.
Этот торопливый школьный речитатив выдавал немалое нервное напряжение, но не догадываясь о причине я просто не знал, как погасить волнение птенца, хотя какого птенца — теперь самостоятельного обращённого вампира.
— Я очень рад, — сказал я как мог мягко. — Уверен был, что справишься. Живи теперь без оглядки на меня. Ритуал мы не провели, но думаю при данных обстоятельствах это простительно.
Он внимательно посмотрел на меня, сглотнул, вновь покосился на неподвижного Кастле и всё же решился высказать то, что жгло его совесть:
— Элле, я должен тебе сказать одну вещь. Я скрыл от тебя, кто я и откуда, делал вид, что всё забыл, хотя помнил. Я боялся, что ты не простишь и выгонишь меня вон, а куда бы я делся без защиты и обучения взрослого вампира?..
Смотреть, как он мучается желания не возникло, а поскольку теперь я понимал из-за чего так убивается птенец, то решил прекратить это представление сам.
— Мальвин, я в курсе, как тебя зовут по-настоящему, знаю из какой ты семьи и чем был знаменит до знакомства с нашим тёмным миром. Доминика мне всё рассказала.
Он нахмурился, то вглядываясь в моё лицо, то отводя глаза.
— Ты знал? И ничего не сказал мне?
— Мальвин, ты вправе был иметь собственные тайны, и я никогда не выгнал бы на улицу того, кому уже пообещал поддержку. Забудь ты все эти несущественные подробности и живи дальше. Прошлое не всегда следует тащить за собой в будущее. Ты помирился с отцом?
Он кивнул и улыбнулся уже по-настоящему, открыто, без нервической дрожи.
— Да, ему нелегко оказалось принять то, что со мной произошло, но когда он увидел, как я научился сам себя содержать, зарабатывать деньги трудом, знаешь, он очень обрадовался, поскольку до этого считал меня бездельником и совершенно, кстати, справедливо.
Угадывая, чем меня можно утешить, Мальвин принялся рассказывать о жизни театра, о постановках и актёрах, страстно уверяя, что все горячо меня любят и жаждут непременно увидеть вновь уже в ближайшем будущем. Последнее я списывал на его доброту, но слушал всё равно с удовольствием. Положенное время пролетело в единый миг. Я с сожалением смотрел вслед неофиту, что не предал меня, даже и перестав нуждаться в мастере.
Как странно повернулась жизнь. Тот, кто по сути должен был стать врагом, привязался ко мне по-настоящему, ведь не было у птенца другой причины приходить ко мне в тюрьму, кроме искреннего участия. Напряжение, державшее меня все последние дни словно изжило себя, отпустило. Я и не верил, что смогу радоваться, оставаясь в этих стенах, а вот сидел на казённом стуле и ощущал себя счастливым
Выяснилось, что нашёлся у меня в этом мире друг.
— Славный мальчишка, — сказал дознаватель, вытаскивая меня из блаженства мечты в неуютный реальный мир. — Я так понял, не ты его обратил.
— Нет. Подобрал на улице.
— Ну как видишь, судьба посылает не одни только беды. Он обивал все пороги, пытаясь к тебе прорваться, родные и то не проявили такого усердия. Отец его, кстати, весьма влиятельный человек.
— Это должно меня пугать?
— Скорее, ободрить. Он тоже выразил желание с тобой повидаться, но я не рискнул пока вас знакомить. После сцены с оборотнем решил начать с юноши и, пожалуй, не ошибся.
— Так странно, — пробормотал я. — Необычное ощущение. Я ведь действительно был убеждён, что у меня нет друзей. Даже представить не мог, что отыщутся те, кто пожелает поддерживать знакомство с вампиром, оказавшимся за решёткой, лишённым всех прав и абсолютно никому не нужным.
— Понимаю, — ответил он. — Ты считал, что люди ненавидят вампиров и всех сторонился, а люди убеждены, что ты опасен, и от тебя полезно держаться подальше. В итоге пришлось совершить преступление, чтобы все вокруг сообразили, что у них есть проблема. Отправляйся в камеру. Свиданий больше не будет, но это потому, что скоро суд, а не потому, что ты вёл себя плохо.
Кастле сам меня проводил, а я подумал, когда за моей спиной захлопнулась дверь, что, наверное, и его могу считать другом, потому что он заботится обо мне, а это ведь самый правильный критерий.