Пока я размышлял о своём, насущном, птенец притих, как видно понял по моей роже, что я не в диком восторге от происходящего. Ну и славно. Я ничего не имел против того, чтобы тишина продолжалась весь остаток ночи, но птенец оставался ещё слишком человеком, чтобы просто взять и заткнуться. Выдержки хватило ненадолго. Он помялся, повздыхал, а потом спросил:
— Ты меня не бросишь, Элле?
Только люди вот так нелепо ставят вопрос: они же ответы лишь словами понимают, ну кулаками ещё хорошо, и я умел объяснять на любом из их языков, но сейчас явно сложился не тот случай, потому ответил:
— Парень, как могу бросить: я же тебя пометил, что за пустые рефлексии? От честно взятого не отказываются.
У него отвисла челюсть:
— Как пометил? Надеюсь, ногу не задирал?
Ну речами не передать. Всё вышло, как и предвидел. Ничего о нас не знают, и не пытаются узнать, но осуждают априори — авансом. Я плавно встал, чтобы не напугать недавнего человека резкостью движений, демонстративно потер ладони о шею и затем повторил проделанную в том историческом дворе процедуру, коснувшись волос, лица и плеч птенца. Он всё же слегка перетрусил, что легко угадывалось по участившемуся сердцебиению, и вздохнул облегчённо, лишь когда я вернулся на прежнее место.
— Вот это? То есть, это не ласка была, а чисто утилитарное воздействие? Ты меня так защищал, а не соблазнял?
Вселенная! Дай мне сил всё вынести и не сломаться. Или от смеха не ослабеть.
— Ну да, — терпеливо пояснил я. — Теперь мой запах будет действовать на тебя как успокоительное. Мы образовали маленькую стаю. Через год, примерно, когда ты обучишься премудростям нового существования, связь ослабеет, ты захочешь уйти искать своей доли, и я тебя с величайшим удовольствием отпущу. И имей в виду, что сексуальной связи между мастером и птенцом не бывает в принципе, от пола это не зависит, видимо, отталкивает общий запах, так что не надейся залезть в мою постель, я в неё вообще никого не пускаю.
— Но на стороне-то шалишь? — тут же поинтересовалось это испорченное современное дитя.
— Случается, — честно ответил я, — хотя теоретически должен блюсти свою нетронутость до тех пор, пока отец не подыщет мне пару и не женит. Только, знаешь, затянулось сватовство. Не думаю, что кто-то меня осудит. Времена меняются, а мы среди людей живём.
Он понимающе хохотнул.
— А мне можно будет, ну, на сторону? — поинтересовался он весело, но тут новая ужасная мысль согнала с лица признаки хорошего настроения, глаза испуганно выкатились, задрожала челюсть: — А я вообще смогу?.. Это самое…
Удержаться было невозможно.
— А зачем тебе? — спросил я строго. — Я — высший вампир и могу зачать потомство половым путём, а ты обращённый, следовательно, теперь бесплоден.
Он едва не разрыдался: слова мастера часто принимаются птенцами некритично. Впрочем, я, не обладая жестокой натурой, сразу уверил его, что лишь пошутил, и всё у него наладится, в том числе и в этой сфере жизни, когда завершится перестройка организма. Он быстро успокоился: современные люди вообще самоуверенны, и принялся засыпать меня вопросами, которых хватило на остаток ночи.
Я терпел это многословие и старался отвечать честно, ведь чем скорее птенец обучится премудростям сумеречной жизни, там быстрее я смогу сделать ему ручкой и вернуться к привычному уютному одиночеству. Стоило постараться довести его до ума в кратчайшие сроки.
Он бы и к утру не иссяк, но начало действовать свойственное этому подвиду дневное изнеможение. Птенцы много спят, пока не закончится формирование полноценного вампира, потому я постелил ему на диване, велел ложиться и проинструктировал на случай, если проснётся раньше, чем я вернусь. Нарастание возможностей идёт постепенно, незнакомый с процессом молодняк способен переломать сдуру немало полезных вещей. Мальвин понятливо кивал, но веками хлопал так тяжело, что я, закончив краткий перечень правил начальной безопасности, оставил его отдыхать.
Пока я переодевался у себя в спальне, он уже залез под одеяло и почти задремал, но встрепенулся, когда я направился к двери.
— Ты уходишь?
— Разумеется. Мне нужно работать, чтобы как-то жить. Я и тебя приставлю к делу, когда немного приспособишься к новым возможностям. Спи, поесть я принесу.
Кажется, мысль о том, что вампиры должны трудиться, как люди, явилась для него потрясающей и новой, так что он ещё таращился прямо перед собой, когда я закрывал дверь.
Неприятности случаются, а жизнь продолжается. Я помчался на службу. Утреннего спектакля у меня сегодня не было, зато предстояло чтение новой пьесы и мне светила в ней небольшая роль. С текстом я уже ознакомился, его раздали несколько дней назад, и утро начиналось с сидячего прогона, когда актёры собирались в общей комнате и прочитывали свои роли, прикидывая длину реплик, возможность и необходимость пауз и прочие детали перед сценической репетицией.
Я пришёл одним из первых, и наш режиссёр оборотень-рысь Ивер одобрительно фыркнул. Мы не дружили, но и не ссорились. Я всегда точно выполнял его указания, потому что видел, как он хорош в нашем деле. Он, наверное, полагал меня удобным инструментом своих замыслов. Вообще же мужская половина труппы меня слегка недолюбливала, женская жаловала куда охотнее, и когда актёры собрались, я оказался в дамском окружении.
Наша прима Бернара уселась в соседнее кресло и, расправляя пышную юбку, обратилась ко мне, хотя текст явно был рассчитан на режиссёра.
— Эль, дорогой, совместная сцена просто ужасна, даже не представляю, что мы сможем с ней сделать.
Ивер не зашипел, но коротко взглянул на нас, словно сообщая, что он разберётся без чужих подсказок с каждым отдельным дуэтом, как и со всем остальным спектаклем, особенно если актёры перестанут выпендриваться и займутся исключительно своим делом.
В отношении Берни, кстати, подобные предположения явились бы инсинуацией, поскольку она совершенно не походила на классических капризных, истеричных актрис, которые доставляют всем массу неприятностей и зарабатывают славу скандалами, а не талантом. Я редко встречал таких трудолюбивых людей. Работать с ней всегда было счастьем, потому что всё делалось правильно и разумно.
Я улыбнулся и сказал:
— Мы справимся!
Кот на этот раз шикнул и погнал на текст. Мы углубились в работу, я до такой степени увлёкся, что совершенно забыл о наличии проблемы, ждавшей меня дома. Когда закончился дневной спектакль и освободилась сцена, мы провели несколько эпизодов пусть не в декорациях, но в зримом пространстве. Это называлось разнашивать роли.
Время летело незаметно, и только когда рабочие выставили актёров, потому что пришла пора готовить площадку для вечернего представления, я сообразил, что следовало договориться с кем-то о дозе или сходить в распределительный пункт и использовать один или два из накопившихся у меня талонов. Молодым вампирам требовалось много еды, причём, по возможности, регулярно.
Меня неприятно поразила собственная забывчивость, мучила мысль, что я совершенно не готов нести ответственность за кого бы то ни было. Взялся воспитывать обращённого, а сам по сути то ещё дитя. Не потому ли рушились брачные планы? Родители невест видели, что рослому, но безмозглому вампирскому юнцу рано доверять как жену, так и потомство? Впрочем, не стоило слишком усердно себя бранить: новое дело свалилось на меня внезапно, тогда как старое отнимало всё внимание и немало сил.
Пока гримировался, совсем успокоился. Работа есть работа, за неё деньги платят и потому справляться надо хорошо. Спектакль шёл давно, потому я отыграл привычные выходы без больших затруднений, хотя кот и заметил мою рассеянность, потому что язвительно посоветовал сначала проснуться, и лишь потом приползать в театр. Я покаянно покивал.
Выходя вместе со всеми на поклоны, я впервые за вечер глянул в публику, улыбнулся знакомым и ревниво ждущим своей доли внимания поклонникам, а потом к своему немалому удивлению увидел в одном из дорогих первых рядов того чиновника черета, что продлевал мою лицензию на убийство. Он стоял возле кресла с задумчивым, слишком, пожалуй, серьёзным для места-времени лицом и механически аплодировал.
Я без труда вспомнил его имя — Узрум, но что он здесь делает не понял. Следовало верить, что чиновники тоже ходят в театр, только я не предполагал, что в наш. К их услугам существовал так называемый коронный ряд престижных сцен, куда вампира и близко бы не подпустили в качестве не то что актёра, но даже уборщика зрительного зала или рабочего сцены.
Нельзя сказать, что я не встревожился. Вопросы возникали не самые приятные. Что здесь делает этот странный черет? Вдруг хочет подловить меня на каком-то нарушении?
Лица его уровня вряд ли занимались мелкими пакостями, но я помнил, что вампир всегда должен жить с оглядкой, поскольку под него копали все кроме могильщиков, да и те лишь потому, что сами по себе мы не дохнем, а казнённых хоронят на казённый счёт.
Вин больших и малых за мной не числилось, разве что инцидент во дворе, но я ведь там и пальцем никого не тронул, да и оборотень взял мою сторону, тем свидетельствуя мою благонадёжность. Добровольно кормить вампиров людям не запрещалось, главное, чтобы желание делать это они выразили сами, так что и тут я выходил прав, но из осторожности решил не просить сегодня крови у поклонников, как поступал довольно часто, а зайти в распределительный пункт.
Смыв грим и переодевшись, я поболтал немного с ценителями театра, зашедшими поздравить с грядущей новой ролью и совсем собрался уходить, когда увидел в дверном проёме черета, нерешительно бродившего по коридору.
Я выпроводил людей и подошёл к этому странному представителю касты непогрешимых.
— Добрый вечер, Узрум! Я могу чем-то помочь?
Он посмотрел на меня искоса и улыбнулся так же криво.
— Да вот, решил поглядеть, что такого интересного представляют в театре.
Беспомощная неправда от разумного существа по долгу службы призванного лгать, не моргнув глазом, несказанно удивила, но я не подал виду, что шокирован. Я находился на своей территории и обязан был проявить учтивость.
— Понравилось? Хочешь, я познакомлю с кем-то из актёров? Правда, почти все уже разошлись.
— Мне понравилось, — ответил он обстоятельно. — Ты здорово играл этого подлеца. Так убедительно, что я уже пожалел о подписанных вчера документах.
Ещё одна вымученная полуулыбка сообщила, что черет всего-навсего пошутил. Он держался как проситель, а не как облечённое немалой властью лицо. Я насторожился. Нет, такое случалось время от времени. Весьма высокопоставленные господа вели себя как маленькие дети, попав за кулисы. Им, видимо, казалось, что всё здесь проникнуто романтикой чуда. Я их не понимал, но извинял. Сейчас происходило нечто иное. То есть, я опять не догадывался в чём дело, но хотел бы разъяснить сам момент.
— Спасибо! — сказал, вежливо поклонившись.
Ситуация мне определённо не нравилась. Я актёр, но не лицемер, а тут приходилось не только угождать публике, но и пытаться сообразить, как именно это делать. Мысль о брошенном без надзора птенце тоже не давала покоя. Не слишком сильно я полагался на его послушание, и бегать по всему городу в поисках его слинявшей за приключениями особы никак не тянуло. Я устал и хотел отдохнуть, а не разгребать очередные неприятности.
— Могу я быть чем-то полезен? — спросил снова, пытаясь добиться от этого непостижимого существа конкретного ответа.
Лучше уж действовать прямо, чем тонуть в непонятках. Он глядел то на меня, то изучал сквозь беспечно распахнутую дверь довольно убогий интерьер гримёрки и выглядел изрядно погружённым в свои мысли. Я уже уверился, что придётся приступать к объяснениям в третий раз, когда он очнулся и рассеянно качнул головой.
— Нет, ничего, разве что проводить к выходу. Я, кажется, заблудился.
Оправдание звучало достоверно для человека, но не для представителя одной из демонических рас. Сделать вид что поверил в очередную нелепую ложь, мне удалось не сразу, но я ничего не имел ни против самого черета, ни против его народа. Если он испытывает непонятное мне смущение — это ещё не повод подозревать недобрые замыслы. Следовало, конечно, но злодеев я изображал только на сцене. В жизни такого дурака-всепрощенца, как Элле Трер, среди вампиров стоило ещё поискать, потому я не разразился презрительным смехом, всего лишь вежливо предложил зрителю указать дорогу и благополучно вывести из таинственной страны на ту сторону праздника и блеска.
Правда я не сообразил, что его роскошное на-чём-он-там-приехал наверняка ждёт у парадной двери, и вывел служебным коридором к боковой, но Узрум не рассердился. Напротив, его, вроде бы, на миг захватил сам момент приключения, содержащийся в этом путешествии по изнанке выставочной роскоши. Оказавшись на улице, он огляделся не без удовольствия, словно реально увидел нечто интересное и получил полезный жизненный опыт.
— Хочешь, подброшу до твоей машины или авиетки? — предложил я вежливо.
Он растерянно оглядел моё мини, как видно полагал прежде, что актёры живут в роскоши, а не вот так скромно, и отказался.
— Я приехал на такси. Полагаю, добыть свободную машину окажется нетрудно.
Это после представления, когда всё снабжённое колёсами идёт нарасхват? Наш театр не относился к числу именитых, зато ставил занимательные пьесы, да и билеты стоили дёшево. Зал редко не был забит публикой до отказа.
Впрочем, этот черет наверняка имел верхнюю связь, поэтому я со своими нижними соображениями не вылез. Я вежливо дождался, когда он подзовёт освободившуюся машину и лишь потом сел в свою. Многовато приключений в последнее время разнообразило мою размеренную жизнь и это не радовало, а тревожило. Я поехал в распределительный пункт.
Здесь меня встретили подозрительно и долго изучали и регистрацию, и разрешение, явно подозревая, что я не являюсь регулярно за кровью потому, что отлавливаю по ночам беспечных граждан и поедаю их в антисанитарных условиях мрачных переулков. Всё же я получил две банки вместе с выговором за нерегулярные визиты и вышел наружу, соображая, что птенца придётся ставить на учёт, а значит отыскивать как-то его человеческое прошлое.
Промедление в этом вопросе не несло фатальных последствий, даже власти понимали, что при адекватном мастере птенец поведёт себя разумно, а то и сдохнет невзначай. Кстати, к смерти новообращённых люди у нас относились как к большому благу и расследование проводили настолько снисходительно, что я мог выйти сухим из воды даже если бы намеренно свернул шею своему подопечному. Грустно было сознавать, как меняет статус личности один неосторожный укус.
Я не знаю, пробовал ли кто-то из предприимчивых граждан расправиться с врагом-человеком, предварительно его обратив: методика просто напрашивалась на широкое применение. Иногда реально хотелось узнать, что думают по этому поводу сами смертные, иногда — нет.
Сейчас меня заботило только благополучие детёныша, а ещё больше своё, начавшее вдруг загадочно переплетаться с чужой неясной мне пока волей. Воспитательный процесс, на который я так легкомысленно подписался обрастал трудностями, как мелеющая река — рифами.
Спохватившись, я завернул в недорогой магазин и приобрёл одежду для птенца. Размеров его я не знал, объяснил продавцу приблизительно, впрочем, небольшая ошибка в этом деле вряд ли могла иметь фатальные последствия. С обувью тоже поступил наугад: длина стопы ведь зависит от роста, так что прикинуть её нетрудно.
Загрузившись гостинцами я, как добродетельный папаша, поспешил домой. Ещё возле двери по запаху почуял, что птенец в квартире и испытал облегчение, которое знакомо, наверное, всем родителям, независимо от расы, пола и возраста.
Он меня не встречал, хотя мог бы. Более того, когда я вошёл в гостиную, даже не повернулся, так и спал, уткнув лицо в спинку дивана. Мне это показалось странным, учитывая, что ночь уже наступила.
Я бросил пакеты прямо на пол, подскочил к обращённому и перевернул его на спину. На меня уставился пустой взгляд остекленевших глаз, челюсть безвольно отпала, как у живых не бывает, тело на ощупь было вялым и холодным, много холоднее, чем полагалось ему по статусу.
Он что, умер? Почему? Пусть невкусно, но я его накормил, да и оставил бодрым и весёлым. Что могло случиться за один несчастный день? Никогда в жизни я ещё не чувствовал себя таким растерянным.