Мысли изрядно путались, давно не приходилось принимать жёстких решений, я чересчур обжился в неприветливом, но хоть отчасти стабильном мире. В прежние времена прибил бы я этого черета, брезгливо отряхнул ладони и на том бы дело завершилось. В благородном суде верили слову сына лордов, да я и не имел привычки врать.
Теперь этот безродный чиновник держал меня за горло. Я без труда догадался, что отказ дорого обойдётся, и хорошо, если только мне одному. У него есть деньги, а Триэвиры теперь семья бедная. С достатком можно решить любые вопросы. Купит этот ублюдок как вампира, так и других участников процесса, раз уж приспичило ему выручить свою подружку.
— Ты хочешь спасти женщину, которая убила твоего ребёнка? — спросил я в безнадёжной попытке развалить едва начатое дело.
И преступление немыслимое, и жалость к тому, кто его совершил откровенно удивляет.
Его скулы злобно напряглись, сердито выпятилась челюсть, но я был ему нужен, потому ответ всё-таки получил:
— Мы поссорились. Она тогда не знала, что беременна, а потом побоялась сказать. Рожала одна, тайно, видимо, испугалась, когда ребёнок начал кричать, вот и убила. Только люди всё равно услышали и донесли.
Он говорил такими напряжёнными резкими фразами, что я не рискнул разъяснять подробности. Не они решали дело. Зачастую нам и вообще ничего не сообщали о приговорённом. Кого казнить, кого миловать решал человеческий суд.
Я вздохнул и счёл своим долгом внести некоторую ясность в поднятый вопрос: мучило ощущение что черет самонадеянно взялся за предприятие, не ведая его нюансов, да вообще плохо представляя, с чем столкнулся:
— Ты знаешь, как происходит казнь? Я исполнял приговор неоднократно, потому хорошо осведомлён. Осуждённого приводят в специальную камеру и оставляют наедине с вампиром. Все ждут снаружи. Убить можно быстро или растянуть удовольствие, это на наше усмотрение, это разрешается, но потом тело осматривает судебный врач. Он удостоверяет наступление смерти. Затем труп кладут в мешок и отвозят в печь. Сопроводить его к месту уничтожения тоже обязанность вампира, хотя дорогу и процедуру оплачивает казна.
— Да, я узнавал, как всё происходит, — бесцветно сообщил он в ответ. — Большинство препятствий преодолимы. Вампир ведь способен ввести жертву в транс, подобный смерти, врачу заплатят за то, чтобы он был не слишком придирчив, остальные члены комиссии, скорее всего, на тело и не взглянут. Далее ты кладёшь казнённого в мешок, лично относишь в фургон и кроме водителя никого с вами не будет. Вампир вполне способен управиться без посторонней помощи, так что сопровождение не требуется, да и кому охота тащиться на окраину, где расположен крематорий? В пути я устрою что-то вроде небольшого дорожного происшествия, человека займут разбирательством, и мои помощники подменят одно тело другим.
Я возразил:
— Если ты вовлекаешь в предприятие посторонних — я сразу отказываюсь от затеи. Всё мигом раскроется. Одно дело врач — там всегда можно сослаться на ошибку, но прямые соучастники слишком ненадёжны.
Он посмотрел на меня, поколебался, затем кивнул.
— Ты прав. Я сделаю сам. Поменять спящую женщину на труп ты можешь в одиночку, а я отвлеку водителя. Хорошо, что мы договорились.
И где он возьмёт подходящего мертвеца? Хотя в морге, наверное, несложно приобрести безвестный труп. У людей такой обычай, что всё покупается и всё продаётся.
— Вовсе нет, — возразил я. — Мне надо подумать. Ты ведь понимаешь, что в случае неудачи, я окажусь за решёткой.
Он неприятно улыбнулся краем щеки:
— Вампиры бессмертны, ну или хотя бы долговечны, что тебе стоит отсидеть несколько лет, когда потом ты получишь приличную сумму и сможешь вести безбедную жизнь.
Как же достали нынешние нувориши со своим деньгометром, словно других ценностей не осталось в нашем мире. Хотя, может быть, так и есть.
— Ага. Это если меня не казнят, а такой вариант тоже исключить нельзя.
Он вскочил, глядя на меня сверху вниз.
— Думай! Только не слишком долго. Знаешь почему я выбрал тебя, одного из многих? Потому что ты благородного происхождения, и твоему слову можно верить, а ещё потому что не один на белом свете. У тебя есть родители и братья, судьба которых вряд ли безразлична. Я из очень влиятельной семьи, с большими возможностями. Так что хорошо подумай, вампир. Я приду завтра, за это время ты должен решить, желаешь ли ты благополучия своим близким, как я желаю его своим.
Отрубил и вышел, только что дверью не хлопнул, а я остался сидеть среди блестящих машин.
Оцепенение, охватившее меня на несколько минут, было атавизмом очень древних времён. Иногда следовало вот так отключить себя от происходящего, экономя отнюдь не беспредельные ресурсы организма.
Впрочем, я не мог позволить себя впадать в транс, сейчас это не работало, да и кроме того, что на меня свалили изрядные неприятности, оставалась обычная жизнь: приходилось делать всё, что положено, а не упиваться в гордом одиночестве страданиями.
Я запер кладовку уборщика и вернулся в гримёрку. Её я тоже запер перед тем как уйти, чтобы птенца никто случайно не потревожил. Внезапно разбуженный он мог повести себя агрессивно. У двери мялись, негромко переговариваясь, два кормильца. Поклонники, которые не отказывали мне изредка в порции крови, более того, гордились тем, что могут быть так полезны своему кумиру.
Меня изрядно смущало чужое восхищение, поскольку сам себя большим артистом не считал, но результат устраивал. Заодно и сэкономленные на бесплатной кормёжке талоны пошли на пользу. Мальвин по-прежнему темнил насчёт своего прошлого, а кушать-то хотел каждый день. Девушка, увидев спящего птенца, немедленно уставилась на него, причём с откровенным интересом:
— Какой хорошенький!
Я внимательно посмотрел на него. Прежде внешность подопечного меня не интересовала, да и сейчас ничего занимательного не разглядел. Обычный современный гладкий юноша, мне он никак не казался привлекательным, впрочем, как и его декоративно накачанные соплеменники. Красота — это функциональность, мышцы должны работать, а не производить впечатление, но люди думали иначе. Я с ними не спорил.
— Можно я буду кормить его? — продолжала девушка.
Вот так и уходит любовь, я мысленно улыбнулся. Теперь у этой симпатичной малышки новый кумир.
— Разумеется, только сначала я его разбужу.
Пока я учил Мальвина правильно питаться, чтобы сумел и насытиться, и человеку вреда не причинить, пока ел сам, в голове вертелись мысли о том, что мне делать, когда и как.
Отказать проклятому черету я не мог. Судя по тому, с какой лёгкостью он проворачивал дела, род его действительно обладал немалым влиянием, и угрозы навредить моим близким звучали более чем серьёзно. Младший в семье, я просто обязан был пожертвовать собой ради благополучия родителей и братьев. Кроме того, вся авантюра могла ещё завершиться вполне успешно.
Наверняка вампиров и прежде просили пощадить ту или иную жертву, но эта важная полноценная еда была слишком важна для нас, чтобы легко поддаться на уговоры. Подумав о том, что могу лишиться столь необходимой мне порции силы, я изрядно приуныл. Мелькало так же соображение, что черет, получив желаемое, вполне способен со мной тихо расправиться. В пьесах, где я играл, при таких обстоятельствах писали письма с указанием «вскрыть в случае моей смерти», но признаваться в преступлении — значило опозорить род. Я решил, что и сам справлюсь, а если нет, так хоть погибну, не замарав семейное имя.
Другой важной заботой я считал птенца. До свершения правосудия, орудием которого мне в очередной раз предстояло стать, оставалось ещё несколько дней и за это время я должен был натаскать Мальвина, научить его принципу выживания и базовым навыкам. Приставить к работе и обеспечить приютом.
При самом скверном раскладе оставить ему в наследство я мог разве что квартиру, поскольку поместье считалось неотчуждаемой родовой собственностью, но и это уже было неплохо. Имея приют и нескольких кормильцев, он жил бы самостоятельно, а там и оформил статус. Если мне он по какой-то причине не хотел светить родню, то чиновникам это было всё равно. Главным сейчас оставалось научить птенца что и как делать, чтобы прожить первый год. Я верил, что справлюсь с задачей.
— Что-то случилось? — спросил Мальвин, когда ребята ушли, а я начал готовиться к вечернему спектаклю.
Пришла пора решить, что допустимо сказать, что нет. Посвящать его в подробности предстоящего преступления, никоим образом не следовало. На вампиров стремились повесить всё, что угодно, а уж соучастие — в первую очередь. Я прикинул, какую придумать ложь, а потом решил, что обманывать тоже не дело. Лучше сказать не всю правду, чем откровенно наврать.
— Мне очень жаль, Мальвин, но обстоятельства могут сложиться так, что ты вынужден будешь остаться без моего покровительства. Есть причины недобрых событий в моей жизни, но они не должны коснуться тебя.
— Ты уезжаешь?
— Вполне вероятно, что меня вынудят это сделать. Через несколько дней всё решится, а поэтому тебе надо приложить максимум усилий к тому, чтобы освоиться в новом существовании. Я думаю, ты справишься.
Он повесил голову и, похоже, призадумался. Я решил дать птенцу время поразмыслить, потому принялся накладывать грим. Чтобы информация усваивалась лучше, предстояло выдавать её небольшими порциями.
Я закончил переодеваться и взялся за шляпу, когда Мальвин переварил то, что уже успел услышать, и посмотрел пытливо и как-то очень по-взрослому.
— Тебе угрожает серьёзная опасность?
— Не будем драматизировать, мы пока не на сцене. Вампир может рассчитывать лишь на себя, потому всегда есть шанс попасть в неприятное положение. Если ты ещё не осведомлён, до какой степени мы ограничены в правах, то самое время осознать этот факт.
Мальвин встрепенулся, явно хотел сказать что-то, но передумал и помрачнел как предгрозовое небо, а моему взору предстала в очередной раз повешенная голова.
— Послушай, — сказал я осторожно, не желая его лишний раз ранить. — Если ты не хочешь сообщать мне сведения о твоих близких, то и не надо. Я готов уважать разумную тайну. Ты и сам сможешь зарегистрировать свои права, я объясню, как это сделать.
— То есть, ты не поверил, что я всё забыл? — хмуро спросил он.
— Я знаю, что ты лгал, ты тоже вскоре научишься сразу отличать искренне с тобой говорят или нет, это несложно.
— И всё-таки ничего не требуешь?
Он поднял голову и поглядел с непонятным вызовом, словно его секреты были ещё грязнее моих. Вникать особо не тянуло. Я собирался выполнить свой долг мастера, а не жить за него жизнь.
— Мальвин, ты мой птенец, и свои обязанности я знаю. Сегодня после представления научу тебя хотя бы самую простую работу делать. Без дозы крови или заменителя не останешься, деньги, пусть небольшие, будут, у меня скопилось изрядное количество талонов на питание, на первое время обойдёшься этим, а там натурализуешься, не пропадёшь. Искусственная кровь стоит недорого, иногда придётся пробавляться и этим. Документы для её приобретения не нужны.
— А талоны целы потому, что тебя вот такие ребята кормят? — спросил он, и опять мне почудилась боль за здоровым в целом любопытством.
— Да, у актёров часто бывают фанаты. Я не такая заметная величина в этой отрасли, вампиру в любом деле сложно подняться потому что нас негласно отодвигают с пути, но я всё же чего-то добился, и есть люди, которым нравится моя игра.
— Мне тоже нравилась, — сказал птенец, — хотя я и не знал тогда, что ты вампир.
— А теперь? — мне стало любопытно.
— Теперь ещё больше. Я стоял в кулисах и совсем забыл, где я, настолько достоверно вы с той красивой дамой ссорились. Причём ведь понятно было, что вы друг другу дороги, но каждый боялся это признать.
У меня челюсть отвисла. Бывают комплименты и комплименты.
— Спасибо! — сказал я искреннее.
Мальвин не видел всей пьесы, но по отрывку, маленькой сценке сумел понять так много. В нём, конечно, пробуждалась вампирская чуткость, но не только. Я подумал, что со временем из него вырастет приличной силы обращённый.
Впрочем, разговор пришлось прервать, поскольку меня позвали на сцену. Включившись в действие, я как всегда забыл неприятности прошлые и будущие, переселился в другой мир, где беды тоже на меня обрушивались нешуточные, хотя там всегда сохранялся контроль над ними. В искусственном мире я существовал как персонаж пьесы, а здесь, в реальном, увы, оказался не героем.
Мальвин опять пробрался посмотреть спектакль. Актёры его не гнали, хотя многие поглядывали с удивлением. Я составлял ему компанию, когда на сцене обходились без меня. Показалось, что птенец начал проникаться происходящим не как красивой безделицей, а как сложным механизмом чуда. Я подумал, если возьмут в эпизоды, он не подкачает.
А вот с уборкой у нас не срослось крепко.
Поначалу Мальвин выглядел так, словно ему предстоит сделать что-то ужасно неприличное, шарахался от техники, вообще смотрел на неё с непонятным мне отвращением, потом машины начали ему нравиться, а вот способ применения — нет. Я про себя потешался. Как видно, ребёнок был слишком избалован, чтобы понимать необходимость рутинной работы.
Пришлось увещеванием и примером пробудить в нём интерес к происходящему. Провозились мы долго, но разглядывая, как блестит всё вокруг после тщательного наведения порядка, Мальвин немного развеялся и начал подбирать оправдания.
— Если ты, сын лорда, не стыдишься заниматься этим, то и мне нужно научиться смотреть на вещи по-иному, — сказал он задумчиво. — Раньше мне и в голову не приходило, что на всякую проблему можно взирать с разных сторон.
— Маленький эгоизм вполне простителен, когда от него излечиваешься, — согласился я. — Поверь, во времена собственной юности я тоже не был рассудителен и полон неоспоримых достоинств. Ты лишился человеческого века, но получил взамен нашу жизнь и найдёшь силы и возможность пересмотреть заблуждения и превратить их в полезные навыки.
— Мне казалось, что потерял я больше чем приобрёл, — внимательно посмотрев на меня произнёс птенец, — но теперь так не думаю и сокрушаюсь, что немало часов человеческой жизни провёл зря. Элле, спасибо, что ведёшь себя не как строгий учитель или суровый отец, а как старший брат, который ещё не забыл, что тоже совершал ошибки.
— Ну повода особого не было превращаться в грозного властелина судеб, но если дашь, я могу и попробовать.
Птенца эта угроза развеселила, и я подумал, что мы вполне поладим, если преступный сговор с черетом обойдётся без последствий и птенца придётся пестовать весь положенный год. Уже поладили.
Ночь только начиналась, поэтому я предложил прогуляться по одной из людных улиц. Теперь необязательно было выбирать глухие тропы, Мальвин вполне освоился с новыми возможностями, и я решил, что пора поднатаскать его в распознавании намерений людей. Молодому вампиру следовало понять, что шипов на розе нашего существования ничуть не меньше чем благоуханных лепестков. Последние неумолимая поступь прогресса по сути дела втоптала в пыль.
Я велел парню следовать за мной на некотором удалении и считывать реакции смертных, взвешивать их чувства. Во мне без ошибки видели вампира, я даже косу перекинул на грудь, чтобы ни у кого не возникало сомнений в подлинности сути. Признаться, это получился жестокий урок, но страшась утекающего от меня времени, я хотел ясно дать понять Мальвину все сложности изменённого существования.
Кажется, он впечатлился даже больше, чем я рассчитывал, потому что, когда свернули к дому, намереваясь как следует отдохнуть вид у него был не только утомлённый, но и очень несчастный.
— Тебе странно? — спросил я.
Он кивнул.
— Я сейчас узнал так много, что иногда прихожу в ужас от того, что за всю предыдущую жизнь усвоил слишком мало.
Мне это высказывание показалось не совсем ясным, но оно вылетело из головы, потому что во дворике рядом с нашим домом я увидел чинно отдыхающего на одной из скамеек волка.
Как-то за последними событиями я забыл, что у меня есть, оказывается, ещё одна проблема. Она сама напомнила о себе, притопав на мягких лапах.