Птенец мирно спал, как ему и положено. Я сразу отправился в душ и долго стоял под горячими струями, дожидаясь, когда уйдёт из тела последняя дрожь.
Трясти меня больше не трясло, но при мысли о том, что я бросил одного в лесу, вполне возможно, раненого или беспомощного волка, который лично мне не сделал, строго говоря, ничего плохого, я ощущал, как внутри расползается яд, имя которому чувство вины.
Я попытался припомнить, успел ли нанести оборотню действительно серьёзные увечья, но вместо чёткой картины перед глазами вставала разноцветная пелена. Слишком разгневанный в тот момент, я не отдавал себе отчёта в своих действиях. Среди людей всё время приходилось сдерживаться, как видно, я накопил в себе запас страсти. Сцена не слишком успешно помогала сбрасывать её избыток. Зрителям хватало малой толики.
Я лёг в постель, но заснуть никак не мог, угрюмо ворочался с боку на бок, утыкался мордой в подушку или наоборот, бессмысленно пялился в потолок и пытался понять хоть что-нибудь в своём поведении и его причинах. Не знаю сумел бы я оправдать себя в собственных глазах, но с точки зрения старших накосячил по полной.
Слишком занятый собой я не обращал внимания на то, что происходит в другой комнате и птенец появился в дверях практически неожиданно для меня. Я даже не отследил шагов. Мы уставились друг на друга. Он был в одних только трусах, и вновь его гладкое бесполое на вид тело вызвало приступ раздражения. Как люди могут запускать себя до такой степени? Мясо, а не мышцы, да и жирок кое-где пророс, и это в двадцать лет!
— Что-то плохое случилось? — сонно спросил Мальвин. — Меня какая-то сила толкала изнутри, и я решил пойти, проверить, как ты.
Несмотря на все свои неприятности, я ощутил моментальный всплеск удовольствия: птенец живо откликался на эмоциональную реакцию мастера, значит, его новый чувственный мир развивался правильно.
Я вылез из постели и натянул халат, запасной подал Мальвину, мы сели рядом на кровать. Полезней было заняться делом, а не предаваться пустым рефлексиям.
— Опиши, что именно тебя разбудило, как звучал этот зов?
Он растерянно пожал плечами.
— Просто проснулся и потопал как на автомате, а когда увидел, что ты не спишь, а пялишься в потолок, сообразил, что опять какая-то гадость случилась. Волк тебя расстроил?
— Да, — сказал я неохотно. — Впрочем, в это тебе тоже лучше не встревать, чтобы не попасть под раздачу. Сам разберусь.
Он вздохнул, но спорить не стал — уже прогресс. Мы помолчали, а потом он всё же не удержал в покое свой бескостный человеческий язык:
— Ты в театре передо мной переодеваешься не стесняясь, да и сейчас тоже словно дразнишь. Нарочно что ли?
— Это ты к чему? — растерялся я.
— В шмотье ты просто худой и непонятно почему так здорово двигаешься, но когда я увидел твоё тело, все эти мускулы, которые так красиво и функционально перекатываются под кожей, я вдруг понял, что вот это и есть красота, потому что не напоказ, а для дела. Твои мышцы они же как щит или как армия, которая защищает тебя от любых напастей. Это совсем не то, что чувствовать себя крутым, вылезая из дорогой тачки. Это запредельно здорово.
Я помалкивал, сочувствуя птенцу. Его народ зависть считал делом обыденным, так что я не удивился. По крайней мере его переживания отвлекали меня от проблем, что тоже шло на благо душевному настрою.
Он, как выяснилось, ещё не выговорился.
— Ты знаешь, ужасно угнетает, что я теперь навсегда останусь таким: рыхлым куском мяса. Ещё недавно меня всё устраивало, а сейчас я понял, что многое видел в жизни не так, смотрел на неё словно в зеркало, а не в окно сквозь стекло.
Давно следовало сообразить в чём затруднение, но я спохватился лишь сейчас, непозволительно погрязнув в своих заботах и совсем забыв о том, что надо воспитывать птенца.
— Мальвин! — сказал я строго. — Ты опять мыслишь категориями нелепых сказок. Превращение человека в вампира происходит не за один день. У тебя есть около года — время за которое ты сможешь что-то в себе изменить. Прости, что не сказал этого с самого начала, забыл, что, очевидное мне, для тебя может оказаться новым. Мы обязательно преобразуем твоё тело. Ты и подрасти немного сможешь. Я научу правильно ходить и бегать, лазить и прыгать, плавать на воде и под водой. Я привью навык владения разным оружием и способы сливаться с местностью. Всему научу.
Если успею, но это этом говорить сейчас не хотелось. Я обнял повеселевшего птенца, растрепал ему волосы, хлопнул по спине и строго велел отправляться в постель, потому что и вставать уже через два часа.
Когда он ушёл, я растянулся на широкой кровати и тоже попробовал подремать, и ничего: получилось.
Утром мы с Мальвином отправились в театр. Спектаклей у меня в этот день не было, зато репетиции шли одна за другой. По дороге я ещё переживал о судьбе брошенного мной в лесу волка, но втянувшись в работу, по обыкновению забыл обо всём. В некотором отношении профессию я выбрал с умом — она отлично отвлекала от забот.
Рысь Ивер между делом похвалил Мальвина за чистоту и предложил постоянное место. Работать предстояло через день или два — по обстоятельствам. Птенец, вчера ещё, морщась, воспринимавший труд уборщика как унылую каторгу, польщённо потупился, не сдержав улыбку. Когда режиссёр попросил в одной из сцен подменить ненадолго отсутствующего статиста, старался изо всех сил и опять заслужил одобрительный кивок. Пусть первую роль Мальвин сыграл на обыденной репетиции, а не в свете сценических огней, но она, я видел, доставила ему несказанное удовольствие. Он шептал единственную реплику ещё долго после того, как опять скромно устроился в уголке.
Я радовался за него и решил, что он справится сам, если моя судьба по той или иной веской причине пойдёт наперекосяк, а то и к скорому финалу.
Нескладно опять вышло у меня, а не у него.
В новой пьесе у нас с Бернарой предполагалась небольшая танцевальная сценка. Наши персонажи дразнили друг друга, показывая мастерство и задор. Любовь у героини происходила совсем с другим мужчиной: как уже говорил, центральные роли мне не давали. Я в финале должен был скорбно стоять в глубине сцены, чтобы у зрителя появлялось сомнение, а не сложилась бы жизнь героини веселее, пойди она замуж за разбойника, а не за банкира.
Кот Ивер долго наблюдал за нами, топорща губу, словно из неё в человеческом обличии торчали его кошачьи усы, заставлял повторять одни и те же действия вновь и вновь, а потом взорвался:
— Берни, возьми себя в руки: это танец, а не прогулка на выгоне! Посмотри, как эта дылда двухметровая двигается и поучись мастерству — мотылёк и то не ступал бы легче по этой долбаной раздолбанной сцене.
Бернара сдержалась, хотя я видел, как раздуваются её ноздри:
— Я стараюсь, Ивер!
— Вот и усердствуй! У нас премьера через месяц, так что кончай жрать булочки и почаще посещай танцкласс. Доски, знаешь ли не новые, могут не только скрипеть, но и проламываться под лишним и от балды приложенным весом.
Этого наезда прима не выдержала. Бешено топнув каблуком в гулкий и действительно уже не новый настил, она развернулась и ушла в гримёрку. Мальвин пригнулся к спинке переднего кресла, чтобы стать незаметнее: напугал его грозный рысь.
Я как раз придумывал, какие бы произнести примирительные слова, когда Ивер в корне зарубил мою мирную инициативу, сказав, как отрубив:
— И не вздумай что-то вякать, вампир! Ты знаешь, что я прав. Распустились!
Я знал, но Бернару всё равно жалел, когда другие актёры заняли сцену, порывался зайти к ней в гримёрку, долго топтался у двери, но решил, что моё утешения сейчас вряд ли прозвучит уместно, поскольку в пример-то поставили именно меня, а не кого-либо другого.
Потом мы проходили сцену в лесу и кот опять бесился, что актёры должны выглядеть романтическими разбойниками, а не подвыпившими чиновниками на пикнике. Он прыгал как мячик, фыркал и объяснял, что театр — это не жизнь, это сказка, и, если зритель ушёл от нас без мечты, мы потратили зря время силы и грим. Как всегда, Ивер нас завёл и зажёг, да и Бернара вскоре появилась, пусть немного отчуждённая, но вновь готовая разрабатывать свою делянку.
Мальвин пришёл в полный восторг от происходящего и всю дорогу домой помалкивал, лишь сиял глазами, как видно, лелеял подцепленную на службе мечту. Мы заехали в распределительный пункт за кровью, ещё два талона ушли на это дело, а накормив птенца и строго-настрого велев ему сидеть дома и никуда не высовываться, я отправился в ночной город.
Совесть мучила неимоверно, поэтому первым делом я поехал на окраину и нашёл место, где оборотень оставлял свой автомобиль. Сейчас тут было пусто, а внимательно изучив оставленные следы, я понял, что машину забирал хозяин, хотя вернулся к ней и не в лучшем виде. Кровью тянуло изрядно. Я успокоился отчасти, но одновременно и взъярился. Запах раненого врага здорово шибает в голову: сколько не живи мирной жизнью, старые инстинкты никуда не деваются.
Ладно, выкарабкался — значит проблемы с трупом нет, зато рисуется на глазах другая — неизбежное наказание за мою вину. С одной стороны маячил призрак черета-чиновника, с другой — оборотня. Каждый из них располагал большими правами, чем я, и действовать мог без оглядки. Я понимал, что ни один так другой противник меня точно уроет, ну, значит, и думать здесь было не о чём.
Развернулся и поехал по указанному птенцом адресу.
В клубах я никогда не бывал, уклад тамошний не знал совершенно, а от входных цен у меня зачесались одновременно клыки и кулаки. Сущий грабёж затеяли державшие эти площадки люди, да ладно бы что-то полезное давали взамен. Представив, что Мальвин прожигал предыдущую жизнь вот в одном из таких заведений, я лучше понял его растерянность при виде трудовых инструментов уборщика. Небедные, как видно, родители прилично избаловали отпрыска.
В дверях меня оглядели недоверчиво: недорогая одежда внушала здесь презрение, но рост и разворот плеч явно произвели впечатление на охранников. Я держался прямо, смотрел уверенно и заминка произошла совсем лёгкая. Меня пропустили.
Я вошёл в грохочущее музыкой нутро заведения и подумал, что задача у меня не только сложная, но и накладная.
Посетители самозабвенно танцевали, извивались как ненормальные, но я подумал с усмешкой, как ругался бы Ивер при виде неловких механических телодвижений. Бернара бы ему птичкой показалась, после посещения подобного заведения. Люди не давали себе труда приобрести хоть какой-то стиль и опыт.
Я прошёлся по залу, внимательно разглядывая женщин, и мой интерес тут же поняли обычным образом: начали глазеть, подмигивать, приставать с разговорами. Косу я расплёл, чтобы не привлекать к себе внимания, завязал волосы в хвост, потому никто не видел во мне вампира и дамы проявляли чисто человеческий интерес к вполне привлекательному и при этом свободному самцу.
Отбиваясь от девчонок, я обошёл зал, потом обнаружил ещё несколько комнат, исследовал их тоже, но запаха вампира нигде не учуял, да и по виду никого похожего не нашёл. Женщины, конечно, мастера изменять внешность, но базовые приметы сохраняются. Работа в театре научила меня разбираться в способах маскировки.
Этот клуб я покидал с облегчением, но меня ждали ещё несколько. Мрачная перспектива. Раздражали шум, унылые развлечения, вопиющая бессмысленность происходящего. Я успокоил себя тем, что это ненадолго и лишь для дела, но, когда отыскал нужную вампиршу в третьем по счёту заведении, был уже очень зол и изрядно утомлён.
Она сидела у стойки в роскошном золотистом платье и тянула что-то из стакана, оглядывая зал. Пришла, вероятно, недавно, потому что мальчики вокруг не вились, а должны были, судя по тому, как у меня самого заискрил организм. Привлекательная оказалась штучка, я понимал, почему Мальвин таскался за ней следом как пришитый.
Я втянул запах, удостоверился что ошибки нет, я совершенно точно вышел на цель и подошёл вплотную.
— Привет, подруга!
Смена выражений на прелестном личике достойна была театральных подмостков или скорее экрана кинематографа с его крупными планами: поощрительная заинтересованность, недоумение, опасение, которое возникает, когда рядом появляется более крупный и сильный зверь и, наконец, страх.
Очаровательный нос разобрался с запахами, и его обладательница невольно дёрнулась в безуспешной попытке от меня сбежать. Догнал бы и легко.
— Тихо. Я только хочу поговорить. Найдём место поспокойнее.
Она послушалась, хотя оглядывалась на меня всё время, пока мы шли, попыталась улыбнуться, но я сейчас не стремился флиртовать с обращённой. Перспектив тут не было, да и какие у меня теперь вообще могли возникать планы на будущее?
В одной из верхних гостиных мы остановились возле зашторенного окна. Снаружи неуверенно пробивался городской шум. В уголке под лампой что-то серьёзно обсуждали две девушки. Я решил, что вампирша будет чувствовать себя немного свободнее в присутствии людей, а разобрать наш разговор они не смогут.
— Как тебя зовут?
— Доминика, — ответила она, разглядывая меня довольно неприязненно.
— Я — Элле. Объясни, почему ты поступила так некрасиво? Нельзя бросать птенца — это нарушение наших законов.
Увещевания пользы не принесли — напротив. Теперь в её глазах появилось нечто новое: торжество, облегчение, снисходительная спесь.
— А, ты его пригрел? Я думала люди убьют, или сам сдохнет. Зачем ты подобрал этого ублюдка?
— Затем, что он был один и нуждался в защите. Он чем-то тебя обидел?
— Меня? — она рассмеялась, запрокинув голову так, что я разглядел её гланды, хотя был намного выше ростом. — Ты ничего не знаешь и не хочешь знать.
— Зачем бы я тогда сюда пришёл? Говори.
— Не в курсе я, что наплёл тебе милый птенчик, на какие жаловался несчастья, но он заслужил то, что получил. Он сказал кто он и из какой произошёл семьи?
Я покачал головой:
— Нет.
— Ещё бы! — неприязненно усмехнулась вампирша. — Этот щенок возглавлял одну из тех злобных человеческих организаций, что проповедуют ненависть к вампирам, призывают убивать нас или загонять в лагеря за заборы и решётки. Посмотрел бы ты как он плевался на их проклятых митингах, обзывая нас грязными тварями, мокрицами, живущими в щелях. Знаешь каким удовольствием было водить за нос этого урода? Он вился вокруг меня, не зная подлинной сути, и я отомстила. Я обратила его не затем, чтобы жил, а желая ему сдохнуть от человеческих пинков, во тьме, на помойке, там, куда он хотел упечь нас!
— Ну, следовало проконтролировать этот процесс до финала, — ответил я рассудительно. — Безнадзорный птенец — это всегда преступление.
Торжествующее выражение на милом лице вновь сменилось откровенной неприязнью. Тонкие брови нахмурились, губы искривились, глаза метали злобные искры. Из угла неожиданно окликнули:
— Эй подруга, этот красавчик тебя достаёт? Помощь нужна?
— Отвалите, курицы! — злобно фыркнула Доминика.
Я вежливо поклонился, чтобы сгладить её грубость. Девчонки смерили нас вызывающими взглядами, но с места не сдвинулись, продолжив свой разговор. Ну и ладно.
В чём-то я вампиршу понимал, хотя сам и не сталкивался вплотную с этими экстремистами, лишь постоянно ощущал недобрую атмосферу вокруг, а мог ведь и нарваться однажды на их пикеты, как, несомненно, получилось у неё.
Вот какую тайну прятал Мальвин. Он пришёл из стана непримиримых врагов. Элементарно боялся, что я убью его, если узнаю, чем занимался до обращения.
— Ладно, Доминика, — сказал я, — сделанного не воротишь, но будь добра в дальнейшем не сваливать на других свои заботы.
— И это всё? — не поняла она.
Карать в мои обязанности не входило, тем более беды не случилось.
— Имя его полное скажи.
— Микел Гриар. Папашка его богатенький с ног сбился, разыскивая сына.
— Тогда тебе лучше свалить из этого района, пока люди на тебя не вышли.
— Он тайком сюда таскался, инкогнито, детективы нескоро доберутся, но я действительно свалю. От вас обоих.
Она дёрнула плечом и, задрав нос, пошла прочь. Я не препятствовал. Человеческие девушки теперь разглядывали меня одного, хотя без выраженного интереса, но сытый всем происходящим по горло я поспешил покинуть клуб.