Думаю, Пиночет отправится прямо в рай.
Я вышел из последнего ресторана и кинулся к последнему адвокату. Раз уж я вляпался в самую что ни на есть реальность, пойдем до конца. Я предъявил ему собственноручно подписанное свидетельство о том, что я наследственный урод, что подтверждают историки, не отрицают библиотекари и удостоверяют сотрудники гуманитарных музеев, что я потомок известных уродов, в свою очередь порожденных уродским миром, и что я предписываю данному документу обнародовать моего адвоката и покончить наконец с загадкой Ажара. И подпись там стояла такая: Эмиль Ажар, дебил, маньяк, басноплет, рукосуй, фальшивка, врун, шпион, болтун, с тяжелым прошлым. Адвокат посмотрел на меня косо:
- Ажар, вы собственными руками куете себе литературную премию.
- Как это?
- В данный момент вы шьете себе легенду.
Вот сволочь. Я призадумался. И правда: у каждого своя легенда. У Вийона повешенные. У Лорки расстрел. У Мальро войны-революции. У Гельдерлина психушка. У Солженицына ГУЛАГ.
И во всех легендах - смерть. Человечество стояло не просто на легендах - на мифах.
- А может, мне кого-нибудь убить? - спросил я.
- Не надо заходить так далеко, чтобы получить литературную премию.
- Премия тут ни при чем, я отказался. Но возьмем, к примеру, Раскольникова. Человек зарубил старушку с чисто литературной целью!
- Старина, Достоевский - гений. У вас же настоящего литературного таланта нет, вы просто рассказываете себя. Выписка из истории болезни.
- Тогда как сделать себе легенду?
- Хватит, Павлович, перепевать легенду о Христе в тысяча девятьсот семьдесят пятом году - всему есть предел. Никто вас распинать не собирается. Вы и в одиночку прекрасно справляетесь с этим делом.
- Это две совершенно разные вещи.
- Так вы решительно отказываетесь от премии?
- Отказываюсь.
- А ведь это большие деньги.
- Мне плевать на устои общества, а также на окружающую среду.
Адвокат смотрел мне прямо с глазу на глаз. В данный момент у меня их два: один, чтобы щуриться, другой, чтобы видеть. Как только зрение ухудшается, у меня сразу пятьдесят пар глаз, и во всех одна обыденность и повседневность, так, что просто ужас.
- Тогда все ясно. Я вас понял. Ясно? Понял? Меня?
- Переигрываете, Павлович. Вы все очень грамотно сделали. На единственном снимке лица нет, одни глаза, - так загадочней. Биографии нет. По слухам, которые вы не опровергли, вы ливанский террорист, в свободное время - подпольный акушер, по совместительству - сутенер, вас разыскивает французская полиция, и вы назначаете встречи в Копенгагене. Все отлично. Таинственность - лучшая легенда для писателя.
Перед отъездом из Парижа я позвонил Тонтон-Макуту. Рассказал ему про интервью в "Пуэн".
- Тебя спрашивали о том, помогал ли я тебе писать?
- Нет, а что?
- Ну как же, ты все-таки мой двоюродный племянник или вроде того.
- Да они знают.
- И не спросили, помогал ли я тебе хоть немножко?
- Нет.
Никогда я не слыхал такой выразительной тишины по телефону. А потом он признался - и сделал это так красиво, что стоит записать для потомства как один из его шедевров.
- Поразительно все же, как мало меня ценят во Франции, - сказал он. Подозревают Кено, Арагона, кого угодно, только не меня, а ведь ты мне так близок.
- Анри Мишо тоже не подозревают, а ведь он мне ближе тебя, да и талантливее всех.
- Согласен, - сказал он весело, - но все же...
- Хочешь, позвоню, попрошу добавить тебя к остальным?
- Нет, спасибо. Мне наплевать. Если никто не в состоянии понять, какие сейчас во Франции крупные писатели, тем хуже для Франции. Я это просто так, к слову...
Я ликовал. Еще одно немодное слово.
- Да не бери в голову. Ты же выше этого.
- Вот именно. Кстати, ты не забыл оставить за собой права на экранизацию?
- Да, папочка, сделал как ты советовал.
- Я просил тебя не называть меня папочкой. Этот поганый фрейдистский жаргон просто осточертел...
- Как-никак я вроде твой духовный сын? Следы влияния...
- Пошел ты.
Я был доволен. Я хорошо на него действовал, он молодел прямо по телефону, в нем снова, как раньше, были жизненные силы.
- Одним словом, права остались за мной. Настоящие деньги - это кино.
- Ты зацикливаешься на деньгах. - Я?
- Ты. Когда мысленно человек все время борется с деньгами, значит, на самом деле он только о них и думает.
- Знаю, знаю, диалектика. Но я не продался.
- Как это?
- Все пойдет на пользу.
- Кому?