Игнатий забрал два холста (на обоих были свечи в подсвечниках) и вывел из мастерской профессора. Лере стало не по себе.
— Куда они? — спросила чуть погодя.
— Игнатий завлекает старика, старик — мой маршан. Правда, маршан себе в убыток...
Мне жаль было времени на посторонние разговоры. Я налил нам красного «Чинзано», но тут захрюкал телефон. Просили какую-то Нину. Я ответил, что такой нет. Лера глядела недоверчиво.
— Ты чего? Пей. — Я ее обнял, но тут телефон хрюкнул снова.
— А, вот ты где! — обрадовалась Томка. — Чего прячешься?
Голос у нее звонкий: Лера все слышала.
— ...Я сейчас к вам приеду...
— Стоп, стоп! Мэтр уже внизу. Мы убегаем...
Противно врать, да еще при любимой женщине.
— Хорошо. Но завтра позвони.
Я был такой пристукнутый, что даже водка, без спросу вытащенная из холодильника, не помогла. Когда Игнатий вернулся, мы сидели порознь, как истуканы, и мэтр поглядел на меня с презрением.
Мы ушли, хотя могли остаться. Игнатий мне это шепнул, и я ему тут же простил, что отбивает профессора и не знакомит с иностранцами.
Лере надо было повидаться с теткой. Я отвез ее на Шаболовку и полчаса ждал в такси. Денег хватило, потому что мэтр снова выдал четвертной.
Потом я отвез ее на вокзал и молча ходил с ней по платформе.
— Зря приехала, — сказала она.
— Но ведь я тебя люблю...
Она безнадежно махнула рукой.
4
Я болтался без жилья, без денег и уже подумывал попроситься в психушку. Отдохну, и кормить будут. Одно пугало: вдруг поместят с настоящими шизофрениками? А я ведь считался психом лишь для военкомата.
Но вместо Кащенки профессор мне сосватал Якутию. Я простился с Томкой и в тундре получил от нее три письма, хотя не черкнул ей ни слова. И зря. Она бы поправила мою халтуру.
Лере, чувствуя себя подонком, не звонил, но в тайге однажды спьяну написал все как есть. «Приезжай. Вернусь в сентябре», — закончил письмо. В Якутии я верил, что отберу у великомученицы комнату.
ВОСКРЕСЕНЬЕ
1
В субботу я заснул с чувством вины: позволил Бобам оскорблять мэтра. Но с утра, обо всем забыв, писал натощак забегаловку. Кафе возрождалось, словно феникс. Я работал снова легко и свободно, и меня не заносило. Чувствовал себя сразу молодым и зрелым. Такое бывает после крупного поражения. А мне не привыкать проигрывать.
В полдень, перед закрытием продуктового, сбегал за угол, приволок две картонки молока с батоном и умял, не отрываясь от картины. Забегаловка на холсте еще не открылась, но кое-кому уже можно было ее показывать, и я снова писал, пока не почувствовал, что топчусь и привираю в цвете. Тогда набрал номер Игнатия и, услышав его голос, положил трубку. Глупо извиняться по телефону. Но по дороге к мэтру все-таки не выдержал и снова заглянул в кафе. Оно не подавало признаков жизни.
Поднявшись на чердак, я учуял запах жареного мяса и понял: у Игнатия иностранцы. Ради шантрапы он стараться не станет, тем более что из-за вставной челюсти шашлыков не ест.
Не стучась, толкнул дверь и увидел нечто в духе Пиросмани: камин, красные угли, шампуры с мясом, темные бутылки «Бикавера», огромный Игнатий в фартуке (рукава засучены по локоть), жутко заросший Васька в кожаной куртке (нарезает помидоры), и в углу на тахте (правда, это уже не Пиросмани)... Лера.
— Вай-вай, дорогой! Заходи! Гостем будешь! — захохотал Игнатий. — Я же говорил, Калерия Алексеевна, что найдется. Мы тебя ищем, поганец ты этакий!
— Плохо ищете. Будто он, — кивнул я на Ваську, — не знает, где я...
— Меня, кстати, не спрашивали, — буркнул Васька. — Между прочим, здравствуй.
— Здравствуй, — кивнул я. — Спасибо за хавиру.
— Не стоит. Я не знал, что тебя ищут: только вошел...
Он был чем-то расстроен. Мы не виделись почти год, но вдруг мне показалось, что только вчера спорили на даче, стоит или не стоит печататься на Западе.
— Я всюду тебя искала, — Лера подошла ко мне и потерлась щекой о мою. — По телефону три женщины — одна совсем девочка — отвечали, что ты у них не живешь... Я решила, ты перепутал телефон, и поехала по адресу. Они разговаривали со мной через цепочку.
— Брата не было?
— Не заметила. Они снова утверждали, что ты у них не прописан. Я объяснила, что мне нужна не твоя прописка, а ты, но они захлопнули дверь. Я была в отчаянье. Кончалась командировка. А Игнатий Тихонович...
— Игнатий Тихонович!.. — передразнил я. — Кто такой Игнатий Тихонович, давно известно...
— Без меня, бездомный бандюга, ты бы этой женщины не нашел.
— Я запомнила дом... — сказала Лера.
Слепая, а схватчивая.
— Умница. — Я поцеловал ее при всех.
— Бульдозер уже прибыл? — спросил Васька.
— Прибыл. Тамбур скособочил.
— Значит, плохо твое дело. Мне в Свиблово ордер выдали, а тут Ленькина жена пристала: подержи его вещи, пока он в Якутии. Скоро там? — повернулся он к Игнатию. — Долго копаешься...
— С кровью не люблю. Вам как, Калерия Алексеевна, с кровью?
— У нее, — буркнул я, — зубы в порядке...
— Как всем, — смутилась Лера.
— Вон какой, собака! — Игнатий вытащил огромадный кусок.