— Держи-держи, деревня! — продолжал настаивать добродушно усмехающийся Тимофей Емельянович, протягивая Ваньке услужливо приоткрытый спичечный коробок и необидно намекая на его сельское происхождение, — А как же ты ещё качество покупаемых у меня джинсов проверять будешь, Ванюша? Или я за тебя шоркать по штанам наслюнявленной спичкой должен, по-твоему, так что ли?
— Ах вот ты о чём, дядя Тимофей! — рассмеялся Марк, — Ну нет, таким методом джинсы проверять, ты и меня когда-нибудь по незнанию обманешь, хотя вряд ли, да и сам хорошо подставишься перед очередными «сурьёзными» людьми. Я же сразу определил, что джинсы подлинные, а не сшиты где-нибудь в Одессе из контрабандной ткани, которая, кстати, тоже будет окрашивать наслюнявленную спичку. Как определил? Да по целому ряду признаков! Во-первых, оригинальная ткань джинсов «Ливайз» производится из предварительно скрученного хлопкового волокна и при плотности более четырнадцати унций на квадратный ярд относится к тяжеловесным. Можешь не пересчитывать в наши меры, потому как у нас в Союзе тяжелее этой ткани может быть только брезент. А если посмотреть на её изнанку, то видно характерные диагональные полосочки. Во-вторых, на фирменные «Ливайзы» ставят только фурнитуру с обозначением YKK, а собачка молнии имеет двойной фиксатор и не сползает, даже если молния не застегнута до конца. При этом, на собачке и обратной стороне клёпок и пуговиц оттиснуто L.S.&Co-S.F. На наружной стороне язычка молнии выбито LEVI'S, а изнутри «YKK 45» и буквы USA или U. Кроме того, на всех моделях категории Red Tab установлены заклепки на углах всех передних карманов. На задние карманы ставятся заклепки только на фэшн моделях и некоторых моделях для женщин. Медные заклёпки имеют надпись L.S.& Co. S.F. на внешней и внутренней стороне. На джинсов цвета индиго они всегда медно-красные…
— Ты что, Ванюша, оттуда, что ли?! — хриплым шёпотом спросил Тимофей Емельянович после целой минуты внезапно наступившего ошарашенного молчания, — Впрочем, нет, ничего мне лучше не говори! Ты здесь пока ещё ни на кого не работаешь? Ну а как тогда насчёт подработки по выходным и праздничным дням, студент? Зарплату тебе для начала положу триста, нет, даже пятьсот рублей в месяц. На тебе будут технические переводы, экспертиза поступающих шмоток и отслеживание забугорной моды. Ну и сопровождать меня иногда будешь для солидности на переговорах с нужными людьми. А с меня — все твои представительские расходы, в том числе и рестораны плюс соответствующий прикид для них по себестоимости, если у тебя и приличного костюма тоже нет. Идёт?
— Может быть, дядя Тимофей, может быть, — задумчиво глядя на него протянул Марк, — А можно сначала задать один нескромный вопрос? Ага, ну спасибо за доверие, дядя Тим! Так вот, почему ты сегодня один работаешь? Или ты всегда один работаешь? Это ведь и крайне опасно и совершенно несерьёзно для такого дела!
— Всё те же «сурьёзные» люди, Вань, — сразу же помрачнев и отвернувшись к боковому окну, глухо ответил Тимофей Емельянович, — Обложили меня они со всех сторон, Ваня, обложили. Разве стал бы я с тобой, с незнакомым парнишкой так откровенничать раньше. В лицо посмеялся бы, скажи мне кто про такое. Видать и правда, Ванюша, хреновые мои дела, коли до такого маразма дошёл, что совсем перестал бояться вполне возможных подстав со стороны бандитов и ментов. Беда у меня, сынок, однако, большая беда. Детей, понимаешь, нам с моею супруженицею бог не дал, а племянница, радость наша с женой единственная… Эх, да что там размусоливать, Ванюша, рак у неё в крайней стадии, все деньги в эту хворь поганую уходят, в большие долги к этим серьёзным людям залез, на перо грозятся поставить… Ну вот, разоткровенничался тут с тобой, пятидесятилетний дурак, и тебя небось изрядно напугал, да? Ладно, Ванюша, рассчитываемся и разбегаемся тогда, ни к чему тебе в мои проблемы влезать, хороший ты парень по любому. И ещё раз спасибо тебе за перевод, на самом деле хотя бы сегодня выручил!
— Я согласен, Тимофей Емельянович! — просто ответил «товарищ маркетолох», — А про рак у своей любимой племянницы ты правду сказал, только честно, дядь Тим, или на жалость мою незачерствевшую решил всё-таки попробовать надавить?
— А народ-то уже, ты смотри-ка, расходится потихоньку, — задумчиво произнёс Тимофей Емельянович, вновь выглядывая в боковое окно машины после очередной минуты какого-то на редкость тягостного молчания, — Времечко, значит, уже совсем к обеду и торговли у меня, соответственно, сегодня уже точно больше не будет. Вот что, Ванюша, поехали ко мне, пообедаем, а заодно я тебя в курс дела введу!
И даже не дожидаясь Ванькиного или чьего там ещё согласия, решительно повернул ключ в замке зажигания своей «буханки», которая, будто весь день дожидаясь именно этого счастливого момента, тут же радостно завелась с пресловутой половины оборота своего электрического стартера и по-кошачьи довольно заурчала.
— Всю мою «ласточку», — радостно, как будто ничего не случилось, похвастался Тимофей Емельянович, прогревая мотор, — До последнего винтика на заводе «Тойоты» перебрали! Они там, говорят, любую поступающую им в продажу иностранную машину перебирают.
Насколько это сейчас припоминали маркетолог Марк с технарём Виталием, высказанная их собеседником похвальба отнюдь не было каким-то преувеличением, так как подобная практика на японских заводах действительно существовала и, как писал как раз где-то в эти времена международный обозреватель и японист Владимир Цветов, применялась даже в отношении импортируемых в Японию американских автомобилей.
Тем временем, Тимофей Емельянович не стал терять время даром и принялся уже в дороге посвящать своего нового партнёра в некоторую часть тех дел, о которых можно было бы без опаски рассказать мало знакомому человеку, поскольку, что бы там он не говорил, но полностью довериться тому он пока ещё не мог.
— Были у меня и помощники, Ванюша, и партнёры, да вот перешёл я видать как-то дорогу одному нехорошему человеку и, с тех пор как чёрная кошка дорогу перебежала. Партнёры меня избегают, напарники да помощники разбежались, будто запугал их кто-то конкретно. Нет, откуда ноги растут у этого чёрного козла, я-то отлично понимаю, а вот предъявить ему что-то такое же конкретное, как это в их среде полагается, я ничего не могу. Фамилия, кстати, у него тоже под стать его делам — Козлицкий, представляешь?
— Козлицкий, Козлицкий…, — быстро забормотал Марк, силясь припомнить нечто до боли знакомое, — Где-то я уже слышал эту не так уж то и простую фамилию, Дядя Тимоха.
— Эх ты, маркетолох! — снисходительно отозвался Михаил, — Память-то, вроде бы, чуть ли не феноменальная, а вот такие важные мелочи никогда не запоминаешь. Пока вы сегодня с Виталием по карманам у тех горе-дружинников шмонали, в полной уверенности, что меня Петрович отвлёк, я запомнил все данные из их красных корочек. Так вот, Гебельса утрешнего звали Серёга, а фамилия у него, между прочим, Козлицкий. Вот так-то!
— М-да, — пристыжено откликнулся и молчавший до сей поры Виталий, — Лоханулись мы с тобой знатно, Марик! Опытнейшего войскового разведчика хотели развести как марке…, гм, как лоха, короче, какого-нить хотели развести.
— Может, всё-таки однофамилец? — на всякий случай решил окончательно удостовериться Марк, — Хотя, вряд ли. Даже для почти полуторамиллионного города фамилия слишком уж какая-то очень, должно быть редкая, я бы сказал, характерная…
— Дядь Тим, — обратился Марк уже к Тимофею Емельяновичу, — А ты не знаешь, нет ли у твоего нехорошего знакомого молодого родственника по имени Сергей? Ах вон оно как, даже родной сын, который тоже учится где-то в НЭТИ?
— Да-да, Ванюша, но этим в нынешнее время уже никого не удивишь, а тем более уже и не зацепишь. Воры в законе, каковым является и этот Козлицкий по кличке Козлодёр, всё больше и больше отходят от своих старых воровских традиций. Нет, семьи они, конечно, по-прежнему не заводят, какая ж нормальная женщина выдержит частые и многолетние отсидки своего, хм, благоверного, но иметь детей на стороне вору никто не запрещает. И, ради бога, не спрашивай меня, почему этот Козлодёр заработал такую кличку, всё равно тебе не скажу, потому как ни к чему тебе в твои годы про такую мерзость знать!
— Хм, — хмыкнул уже сам Марк, насмотревшийся в интернете и не таких мерзостей в ходе собственного полового созревания и непосредственно связанного с этим занимательным процессом непомерного подросткового любопытства, — Но ведь поддерживать семейные связи им, дядь Тим, вроде, тоже не полагается? Да ещё и с так называемыми красными. Это же считается, если я не ошибаюсь, кажется, «западло»?
— И где ты этого только мог нахвататься? — поморщился Тимофей Емельянович, бросив на Ваньку короткий осуждающий взгляд и продолжая следить за дорогой, — Ну да, есть у них такое, Ванюша. Если докажут, что вор с «красными» активно якшается, то такого сами же воры и замочат, им же даже в армии служить нельзя. Только бесполезно всё это, Ванюша! Никто ещё пока ни разу Козлодёра ни в чём подобном даже не заподозрил.
— Многое бывает в жизни в первый раз, дядь Тим! — загадочно сказал Марк, отворачиваясь к пассажирскому окну и резко меняя тему в пользу уже начатой ранее, — А что ты можешь сказать мне про реализуемый тобой ассортимент, дядь Тим? Насколько он у тебя широк?
— Ха-ха-ха! — искренне развеселился Тимофей Емельянович, — Ну ты скажешь тоже, Вань, ассортимент! Да какой же это ассортимент, так, до десятка марок джинс, несколько типов батников, три-пять наименований французских духов, какая-нибудь модная помада, тушь, несколько марок обуви и прочая мелочёвка разная по типу жвачки, сигарет и пакетов. Ну а по технике ты кое-какое представление уже имеешь, сам же переводил мне сегодня. Вот музыкой всякой, пластинками и бобинами, я опасаюсь заниматься, не разбираюсь я в этих ваших молодёжных течениях и направлениях! Взял как-то партию из сотни дисков, а они, несмотря на все заверения забугорного продавца, у нас не пошли! Разве с ними угадаешь, с этими роками и попами, что люди будут слушать завтра? Тут машина времени нужна…
— Машина времени, дядя Тима? — как-то странно глянул на него Марк, — Будет и машина времени! А по поводу ассортимента, Джинсы у тебя по два-три размера на фирму, так? То же и с батниками, обувью, марками сигарет, вкусами жвачки. Сотня позиций есть?
— Ну-у-у, около того! — удивлённо протянул фарцовщик, с уважением взглянув на Ваньку.
— Джинсы в финансовом выражении у тебя, небось, по группе «А» проходят? — продолжал напирать «товарищ маркетолог», — Ну, самый большой доход приносят? А что бы ты ещё рядом поставил по аналогичной джинсам финансовой значимости?
— Ну да, джинсы — это наше всё! — охотно признал Тимофей Емельянович, — Беру я их у брательника, а что ты хочешь, ему тоже как-то надо жить! Так вот, беру я их у него от ста до полтораста рублей, отдаю людям от двухсот до трёхсот рублей. В общем, накручиваю до ещё одной цены сверху, а иначе просто нельзя, риск уж очень большой в нашем деле, Ваня. Что рядом бы поставил? Ну тут у кого как, а у меня, например, кроссовки хорошо пошли. Ты вот сегодня поздно приехал и чеховские «Ботасы» у меня взял, а с утра я шесть пар бундесовских «Адидасов» толкнул. Слыхал про «Адидас»? Впрочем, прости, откуда ты там в своей деревне мог про «Адидас» слышать, который только-только появился у нас в Союзе. А шесть пар таких кроссовок по прибыли почти как пара американских штанов!
— Ясно, дядь Тима, я так и думал, — кивнул Марк своим мыслям, — С категорией «Б» мы с тобой без компа, гм, то есть, я хотел сказать, без калькулятора сразу не разберёмся, а потому скажи-ка мне вот что, дядь Тим. В хвостах у тебя, скорее всего, жвачка, сигареты и бабская косметика? Или я что-то пропустил?
— Да нет, Ваня, — утвердительно кивнул Тимофей Емельянович, заставив Марка невольно улыбнуться от воспоминания о неизменном ступоре впервые слышащих подобный ответ иностранцев, — Всё именно так и есть! Только я бы в эти хвосты, как ты их называешь, добавил бы носки и нижнее бельё. Но опять же, Вань, у кого-то они неплохо расходятся, а у меня вот как-то с самого начала не задалось. Убрать надо бы это всё из продажи, Ваня.
— Ни в коем случае, дядь Тим! — горячо возразил Марк, — Мы же собираемся развивать твоё дело, а не прикрывать, ведь так? А ты собственными руками хочешь избавиться от женского покупательского сегмента! Наоборот, надо расширить ассортимент женской парфюмерии и косметики в сторону более широкого набора тонов и запахов, а также чётче отслеживать малейшие колебания модных тенденций. Как только уловил падение спроса, связанное со сменой моды, тут же распродавай перестающий быть модным товар, опускаясь в цене вплоть до его себестоимости и даже ниже!
— Да как же так можно, Вань? — заволновался Тимофей Емельянович, — Каждый товар себя окупить должен, прежде всего, это закон коммерции, а иначе ты просто в трубу можешь быстро вылететь! Я, Ваня, почитай, уже лет десять в этом худо-бедно, но кручусь!
— А не надо худо-бедно крутиться, дядя Тима! — улыбнулся Марк, — Крутиться надо жирно и богато. Вот ты сколько можешь вышедший из моды тон помады продавать потому, что она просто французская? Целый год до следующего Восьмого Марта или Нового Года? А если ты скинешь её за полцены в следующее же воскресенье тому, кому этот тон на самом деле идёт? И если ты на эти же деньги закупишь более модный тон, то как быстро ты его толкнёшь? За месяц точно? А сколько в году таких месяцев, а, дядь Тим? Ну-ну-ну-у-у?!
— Приехали, Ванюша! — ошарашено выпалил Тимофей Емельянович, неожиданно ударяя по тормозам, — Это ж сколько я денег за эти годы потерял, а? Вот до чего жадность может глаза застить![i] Пошли, Ваня, мы ведь и в прямом смысле приехали. Вот мой дом!
Ванька, как и его симбионты, всего лишь неделю проживший в Новосибирске и, точно так же как и его симбионты, никогда доселе не видевший Новосибирского Академгородка, с каким-то восторженным удивлением уставился из глубины своего левого василькового глаза на буквально утопающий в зелени коттедж.
Марк, вынужденный смотреть на окружающий мир только правым васильковым глазом, попытался окинуть это чудо своим более критическим взглядом, но добился в результате только того, что от подобной десинхронизации управляемый им глаз нервно задёргался, словно новейший американский дрон, попавший под раздачу мощнейшей российской системы радиоэлектронного подавления.
— Батя у меня академиком был, царствие ему небесное, — с гордостью пояснил Тимофей Емельянович, по-своему расценивший поведение Ванькиных васильковых глаз, — Вот и оставил в наследство. Кое-кто хотел поначалу отжать хоромину после его смерти, мол, не положено, получите жильё равноценной площади и всё такое, да не тут-то было! Матушка до самого Брежнева в Москве дошла, а тот батюшку ещё с войны помнил по Малой Земле. В общем, этому кое-кому тогда крепко досталось, а нас в покое оставили.
После того как новоявленный Ванькин работодатель сам открыл ворота и заехал во двор, по-деревенски стеснительный Ванька вновь забился подальше в уютную нишу за левым глазом, предоставив Марку почётное право мучительно вспоминать правила советского этикета из немалого количества просмотренных им фильмов этой поры.
— Папа Тима, — донёсся откуда-то из глубины дома слабый девичий голосок, — Это ты?
— Я это, доча, я! — откликнулся Тимофей Емельянович, — Но я не один, Машенька, у нас сегодня очень интересный гость. Представляешь, он три языка знает и в джинсе понимает!
— Подумаешь, — пробормотал Марк, — Я ещё и вышивать могу, и на машинке… тоже…[ii]
Как бы тихо ни произнёс это Марк, но, тем не менее, Тимофей Емельянович, судя по его брошенному на Ваньку мимолётному дикому взгляду, всё-таки как-то расслышал того, но, по всей видимости, не читал известной книги Эдуарда Успенского и не смотрел снятого по ней замечательного советского мультфильма.
В отличие от заменившей ему родную дочь семнадцатилетней племянницы, кажущейся четырнадцатилетней из-за своего от природы небольшого роста и болезненной худобы, затронувшей не только тело, но и впалые щёки и резко обострившиеся скулы на её до сих пор симпатичном, несмотря на страшную болезнь, лице.
Опирающаяся о дверной косяк своей выходящей в гостиную комнаты девушка стояла в дверях и тихонечко, как, наверное, по ночам звенят только майские ландыши, смеялась невольно вырвавшейся у Ваньки шутке о его умении вышивать.
— Папа Тима, — не прекращая своего серебристого смеха выговорила девушка, — Это же из мультика! Ну помнишь, когда вы с мамой Олей меня пару месяцев назад в Дом Учённых возили на закрытый просмотр какой-то дурацкой американской комедии, а перед этим там показали новый мультик про мальчика со странным именем Дядя Фёдор?
— Тебе же нельзя вставать, Машуля! — с укором выдавил из себя глотающий ком в горле Тимофей Емельянович, — И куда, кстати говоря, смотрит мама Уля? Вот я вам всем задам!
— Солнце светит, шепчут листья, — не сдержавши нахлынувших вдруг на него чувств, взяв Машу за обе руки и глядя ей прямо в по-кошачьи жёлто-зелёные радужки глаз, всё так же тихо, но уже нараспев начал декламировать Марк.
На полянке я один.
Под кустом в траве росистой
Кто звенит динь-динь?
Это ландыш серебристый
Смотрит в ласковую синь.
Колокольчиком душистым
Он звенит: динь-динь…[iii]
— Точно! — смущённо кашлянул в кулак Тимофей Емельянович, — Как с Машиного смеха списано. Так ты, Ванюша, ещё и стихи пишешь? Ой, да что же это я, Маша, познакомься, это — Ваня! Ваня, это — Маша! Ладно, молодёжь, вы тут пока чирикайте, а я разогрею что-нибудь к обеду и минут через десять-пятнадцать жду вас на кухне, договорились?
— Маркуха! — неожиданно и взволнованно закричал вдруг высунувшийся из подсознания Петрович, — Ради бога, подержи её руки хотя бы ещё минут пять! Только ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не разжимай своих ладоней. Это очень важно, Марк!
Впрочем, ни сам Марк, ни, тем более, Маша, этих слов так и не услышали, а разомкнуть их сомкнутые вместе ладони в эти минуты не смогла бы ни одна материальная сила ни в одном из обоих параллельных миров, настолько эти двое молодых людей были сейчас вне всякого физического времени и пространства.
— Хм, — недоверчиво хмыкнул Петрович, сращивая их ладони крохотными кровеносными капиллярами, — Ну да, всё верно, как я и думал, Федот да не тот, то есть, я хотел сказать, мужики, это не просто рак, это рак кроветворной системы или, другими словами, острый лимфобластный лейкоз. Проще говоря, лейкемия или, чтобы уж совсем было понятнее, белокровие. Вот видите, впрочем, вы-то как раз и не видите, но белые кровяные тельца, то есть лейкоциты почему-то не могут созреть до конца и дорасти до полноценных рабочих клеток, вместо чего быстро и бесконтрольно делятся. Больные клетки активно вытесняют здоровые и занимают их место в костном мозге, в результате чего работа кроветворной системы всё чаще и чаще даёт сбои. А поскольку кровь питает весь организм, сейчас у девушки поражены уже практически все жизненно важные системы! Всё, Марк, можешь с ней расцепляться и не строить из себя влюблённого Деда Мороза, ибо ей не суждено стать твоей Снегурочкой, потому как До Нового Года она просто не доживёт!
— Эй вы там, Иван да Марья! — донёсся из столовой преувеличенно бодрый голос Тимофея Емельяновича, — Кушать подано, прошу к столу! Маш, мне сегодня твою любимую печень трески удалось достать через дядю Рафика и немного гранатов, так я тут тебе свеженького сока навыжимал! Ванюша, проходи к столу, давай-давай, не стесняйся!
— Петрович! — звенящим от волнения голосом взмолился очнувшийся Марк, — Помоги! Ты же теперь всё что угодно можешь сделать с любым человеческим организмом, я же знаю!
— Всё может только Господь Бог, Марк! — мрачно изрёк эскулап, — А её болезнь уже дошла до крайней стадии. И, пожалуйста, не забывай, что я всё-таки не онколог и не гематолог, а всего лишь хирург! Ладно, не кипешуй! Попробовать-то можно, дай мне время подумать.
— Мама Уля! — слабо улыбнулась Маша вошедшей в гостиную красивой, несмотря на уже немолодой возраст статной женщине с грустными глазами, — Познакомься, это мой новый друг Ваня, которого привёз папа Тима и, который как тот кот Матроскин всё может.
— Ульяна Васильевна! — с улыбкой представилась женщина, убедившись, что с девочкой всё в относительном порядке, — Но лучше тётя Уля, меня так мои маленькие пациенты в детской поликлинике зовут, где я работаю. Сегодня тоже, кстати, пришлось подежурить до обеда, людей-то не хватает, все в отпусках. Ну а ты как себя чувствуешь, доченька?
За большим и почти квадратным обеденным столом, наверное, по заведённому невесть с каких времён порядку, все ели почти молча, изредка обмениваясь короткими просьбами что-либо подать или, наоборот, взять и попробовать что-то особенно вкусное.
— Марк, — обратился к нему принявший какое-то решение Петрович, — Попроси Машу съесть побольше печёнки, а Ульяну Васильевну — положить ей больше мяса. Да знаю я, что она почти ничего не ест, но ты всё-таки попроси! И пусть выпьет побольше жидкости, можно и гранатового сока, хотя толку от него сейчас… А лучше передай мне управление телом! Осторожнее, я ещё не перехватил, сейчас у тебя вилка из пальцев вывалится!
Все сидящие за столом, включая и самого Ваньку с его камарильей, невольно вздрогнули, когда всё-таки неудержавшаяся в руке вилка оглушительно звякнула о край пирожковой тарелки, а нанизанный на зубья кусочек тресковой печёнки вылетел и, описав красивую дугу, плюхнулся, как нарочно, прямо в Машину тарелочку.
— Кушай, Машенька! — подмигнул Петрович как ни в чём не бывало, — Тебе сегодня будут нужны белки, очень-очень много разных белков. И сока постарайся выпить побольше! А по поводу тошноты не беспокойся. Дай-ка мне на минуточку свою руку. Всё, по крайней мере, сегодня ты уже не будешь испытывать тошноту. Ешь давай, пожалуйста, ешь!
— Кто ты? — испугано отшатнулась Маша от Ваньки, — Ты же не Ваня! У тебя глаза совсем другие какие-то, хоть и васильковые, но всё одно другие! Я уж не говорю про твой другой голос, но он тоже стал какой-то совсем чужой! Не Ваня ты, не Ваня!
— Машенька, — шепнул ей выскочивший ненадолго Марк, — Я потом тебе всё-всё объясню! Ты только пожалуйста, поверь этому человеку, его зовут Николай Петрович и он может реально помочь с твоей бедой, вот честное-пречестное комсомольское!
— Точно как Матроскин! — рассмеялась понявшая всё по-своему Ульяна Васильевна, — Всё может, и даже другими голосами говорить. Ваня, ты в самодеятельности участвуешь?
— Участвую! — с готовностью кивнул уже вновь перехвативший управление Петрович и картинно схватился за голову, — Зачем я соврал, я же не участвую! Зачем же тогда меня тётя Уля об этом спросила? Ясен пень, зубы заговаривает![iv]
— Балабол! — рассмеялась Ульяна Васильевна и с удовольствием взлохматила Ванькины вихры, — Мы тоже любим эту комедию. А ты, Маша, ешь! Правильно Ваня говорит, что тебе нужны белки. Постойте, а зачем это вам понадобилось так много белков, молодые люди? Учти, Ваня, Маше можно только в сад выходить ненадолго, а длительные прогулки куда-то в городок ей категорически противопоказаны!
— Так мы ведь как раз и собрались пару часов в саду посидеть, тётя Уля! — на васильковом глазу почти не соврал Петрович, — Ну, может быть, и до самого ужина, не дольше!
— А когда же тогда мы с Ваней о наших делах поговорим? — растерянно спросил Тимофей Емельянович, — Я же специально для этого его к нам сегодня и привёз! Дело в том, что на нашей Болотнинской швейной фабрике скоро начнут шить джинсы из новой советской ткани «Орбита» и здесь у нас с Ваней будут возможны разные интересные варианты!
— Ты хоть сам-то понял, что сказал, Тимоша? — скептически воззрилась на мужа Ульяна Васильевна, — Шить джинсы в Болотном, это всё равно, что собирать, к примеру, «Форд» где-нибудь в Елабуге! Почему в Елабуге? Да откуда ж я знаю, так просто ляпнула первое, что в бабий ум взбрело. А о делах поговорит ещё всегда успеете, ты бы лучше о Машеньке подумал, «интересный вариант»! Когда к ней последний раз друзья заходили, а? Вот то-то же! Так что, иди и помоги девочке устроиться, вечера-то холодные пошли…
Пристыженному Тимофею Емельяновичу только и оставалось, что послушно вынести в сад по настоятельным просьбам Петровича и Ульяны Васильевны пару шезлонгов, столик, несколько бутылок минеральной воды, а также заботливо укрытую полотенчиком корзину с ещё горячими ливерными и ягодными пирожками.
— Я бы, Машенька, конечно, лучше бы лёг с тобой «валетом», — деловито разъяснял той Петрович некоторое время спустя, — Или даже лучше в шестьдесят девятой позе, чтобы охватить как можно больший круг кровообращения, но тогда, может статься, нас с тобой могут неправильно понять. А потому давай-ка сядем бок о бок, протянем внахлёст друг другу наши ручки, закроем глазки и глубоко расслабимся. Вопросы есть?
— Есть, Николай Петрович! — подняла руку Маша, — А что это за шестьдесят девятая поза?
[i] В этом месте автор вынужден заметить, что подобная ситуация с неликвидными товарами во многих российских торговых компаниях происходит сплошь и рядом и это, к великому сожалению, отнюдь не авторский вымысел стороннего дилетанта. На совести автора, как минимум, три таких случая, когда ему так и не удалось убедить руководство торгующих организаций снизить цены на неликвиды до предельного уровня. В одном случае это были морально устаревшие плазменные панели, в другом, вышедшие из моды солнцезащитные очки, в третьем, продукты с истекающими сроками хранения. Во всех случаях не глупые владельцы компаний так и не смогли разобраться в оборачиваемости товарных запасов…
[ii] Фраза из советского мультипликационного фильма «Трое из Простоквашино», снятого в 1978 году режиссёром Владимиром Поповым по мотивам повести Эдуарда Успенского «Дядя Фёдор, пёс и кот».
[iii] Стихи Н. Френкель «Ландыш». Более подробных сведений об авторе и об этом произведении найти, к сожалению, не удалось. Буду признателен за любые достоверные сведения с указанием их источников.
[iv] Слегка перефразированная цитата из советской эксцентрической кинокомедии «Бриллиантовая рука», снятой в 1968 году режиссёром Леонидом Гайдаем.