— В чём дело, товарищ? — обманчиво спокойно спросила Ваньку лежащая прямо под ним синеглазая коротко стриженая брюнетка, в то время как её так и не дождавшиеся невесть чего подружки уже вставали с бетонного покрытия через пару бесконечно длящихся для Ваньки минут, тщетно отряхиваясь и истерически похохатывая.
— Так ведь граната же! — неубедительно ответил Ванька, судорожно пытаясь найти в своей полной сумбура голове и призвать к ответу куда-то технично слинявшего эгрегора вместе с капитаном спецназа ГРУ и прочими конкретно подставившими его безответственными личностями, какие бы там они вокальные партии не исполняли в его внутреннем квартете.
— Так ведь флакон такой! — довольно похоже передразнила его синеглазка, — Французский мужской одеколон «Адьё оз Арм» или в переводе на русский язык «Прощай, оружие!». Ты Хемингуэя, случаем, не читал? Да писатель это такой американский, что ж ты так сразу от меня шарахаешься-то, дурашка? Хотя верно, давай слезай с меня, а то неровен час увидит кто из институтского или комсомольского начальства и отчислят нас с тобой за аморалку, так и не успев принять в ряды доблестного советского студенчества!
— Ты понимаешь, Ванюша, у нас девчонок просто деньги кончились, — продолжила чуть позже брюнеточка, которую, как оказалось в процессе их скомканного знакомства, звали Викторией, и которая в данный момент задумчиво крутила в руках источающее ароматы зелёное пластиковое колечко, — Вот я и хотела тебе предложить на свою беду. А теперь…
— Сами-то мы не местные, — продолжила за Вику шатенка по имени Зоя, заставив кого-то из глубоко спрятавшихся в Ванькиной голове симбионтов нервно захихикать, — Мы все из Приморского края приехали сюда поступать, аж из Таёжногорска. Никогда не слышал? Правильно, у нас даже телевидения до сих пор нет, а телеграф с перебоями работает. Вот из-за него-то и сидим тут без денег. Простой-то почтовый перевод оттуда до сюда обычно недели две идёт. Стыдно признаться, Вань, но последний раз мы ещё вчера утром поели…
— Ага, — мечтательно улыбаясь своим сытым воспоминаниям поделилась третья девушка, назвавшаяся Зиной крашеная зеленоглазая блондинка с пышными формами, — Макароны!
— Так что ж мы тогда тут с вами сидим?! — с жаром воскликнул от природы сердобольный Ванька, — Девчонки, пошли к нам! У пацанов там уже, наверное, чайник давно закипел, у меня с собой из дома деревенских вкусностей семерым на неделю хватит, а вы тут сопли зелёные на кулак мотаете. Что значит, неудобно? Неудобно гамаши на голову надевать!
— Нет, ну ты понял, Фрейд несчастный, как он тебя сделал! — не удержался кто-то из хора в Ванькиной голове, — А то, чувство юмора, шаблонные фразы, тьфу на тебя, Петрович! Не, Виталька, ну с кем мы с тобой связались, с кем связались?! Один крутого съёмщика из себя строит, взломщик мохнатых сейфов понимаешь, а другой ни то Рэмбо, ни то Командо изображает, причём в нашем российском ремейке с Кошей Гуценко в главной роли!
— Физкульт-привет товарищу Сухову и освобождённым женщинам Дальнего Востока! — подняв над головой свои сомкнутые в шутливом приветствии морщинистые руки, ехидно приветствовала возвращающуюся во главе с Ванькой живописную девичью процессию всевидящая и всезнающая вахтёрша «Железная тётя».
— Где взяли? — охотно поддержал Ванька игру скучающей вахтёрши, кивая головой себе за спину и с удовольствием вспоминая при этом один из забавных эпизодов о находке ящика динамита из фильма «Белое солнце пустыни».
— Давно-о-о здесь сидим! — с не меньшим удовольствием и в полном соответствии с этим сценарием ответила тётя Лена, которой в силу её возраста даже не пришлось как-то особо напрягаться, чтобы вполне натурально изобразить голос седобородого аксакала.
И снова эти ступеньки, и снова заходящееся от восторга сердце уже без участия стыдливо прячущегося эгрегора, воспевающее всё выше, выше и выше стремимых в небо стальных краснозвёздных птиц, в каждом из пропеллеров которых, как оказалось, прямо так и всё дышит, дышит и ещё раз дышит спокойствие наших нерушимых советских границ.
Да и как же тут не воспевать, когда тебе уже целых семнадцать лет, на дворе прекрасное, хотя и довольно короткое сибирское лето, рядом с тобой три симпатичных девчонки, а впереди тебя ждут только все возможные и не возможные радости человеческого бытия!
— Растриякоренный ты среднеазиатский Раздол-бабай! — услышал Ванька, торжественно открывая перед девчонками дверь в комнату, которую абсолютно справедливо считал уже и своей, — Это, по-твоему, музыка, да, музыка?
— Почему сразу среднеазиатский? — обиженно отвечал Малик Сашке, — Ну сколько раз мне тебе говорить, что я живу не в одной из республик Средней Азии, а в Казахстане, который большей своей частью относится к Центральной Азии!
— Да ну нафиг?! — притворно изумился Сашка, — А меньшей частью ты куда относишься?
— К Восточной Европе! — вильнув взглядом и гордо выпятив подбородок, ответил Малик.
— Ты?! К Восточной Европе?!! — уже совершенно искренне изумился Сашка, — Нет, вы это видели, нет? Ванёк, ты это слышал? О, привет, девчонки! Проходите-проходите, я вас тут сейчас с одним истинным арийцем познакомлю! Маленький, кривоногий, скуластенький, узкоглазый, но зато наш, ей-богу, наш! Из ГДР, наверное! Посмотрите, какую классную полуакустическую электрогитару он нам развлекаться притащил, нет-нет, полюбуйтесь!
— Саш, ну ты же и сам просил, хотя бы электродомбру какую-нить найти! — оправдывался монголоидный брюнет, — Я думал, ты будешь нам играть весь вечер…
— Ага-ага, — с ироничной готовностью согласился Сашка, — Пока вы за меня вкусняшки прямо на моих же глазах будете трескать, да?! Я имел в виду музыку какую-нибудь, то есть, магнитофон там кассетный, к примеру, или там радиоприёмник транзисторный… Нашёл, понимаешь, великого гитариста! Это Паганини мог на одной струне играть, когда фашисты все остальные струны на его гитаре порвали, а я на трёх аккордах не смогу…
— Ванюша-а-а! — нежданно раздался в Ванькиной голове дрожащий от возбуждения голос уже почти забытого им Григория Хорового, — Ванюш, это только Петрович сейчас с тобой говорит. Миха наш с расстройства, что флакон с лимонкой спутал и тебя чуть не подвёл, ушёл виртуальную водку пьянствовать, Марк с Виталькой от скуки фантастику советскую в твоей памяти перечитывают, а я одним глазом тут остался дежурить, для врача-то дело привычное. А тут, смотрю настоящий раритетный полуакустический Гибсон серии ES, а судя по форме резонаторных отверстий, чуть ли не легендарный ES-150S! Вань, хотя бы подержать на минуточку, а? Пожалуйста-пожалуйста, ну пожалуйсточки!!!
От природы обладающий не только по-христиански сердобольной душой, но и простым русским великодушием, Ванька молча протянул Малику руку и тот с явственно слышным вздохом облегчения, но так же молча, передал ему инструмент.
— Послушай, Петрович или как там тебя, — решил только сразу уточнить Ванька у своего дежурного хориста, — Во-первых, что это ещё за такая вертолётная водка, которую Миха там у меня пьянствует, а, во-вторых, откуда она в моей голове взялась? Вы что, её с собой притащили? Или вам её некто в голубом вертолёте привёз, отсюда и название?
— Да не заморачивайся ты, Ванюша, — отмахнулся Петрович, — Виртуальная, по крайней мере, в данном случае, означает как бы воображаемая. А по поводу того, откуда она тут у тебя в голове взялась, так есть такая технология бинауральных биений Хемисинк, которая, в принципе, и не такое может, вплоть, как говорят, до виртуального секса. Я тебе всё это потом, когда тебе восемнадцать лет исполнится, как-нибудь расскажу.
— А чего это ты, вдруг, Петрович, — донёсся откуда-то из-за подкорок ехидный голос окосевшего от виртуального пойла Михаила, — Чего это ты вздумал на гитаре чуть ли не самого Орвила Гибсона поиграть? Лавры коллеги Розенбаума покоя не дают?
— Ну как тебе сказать, Миха, — с притворным смущением замялся Петрович, — Наверное, это то же самое, что и тебе из маузера товарища Дзержинского пострелять!
— Григорьюшка, Гриха, Гриша, Гришко, Гришака, Гришука, Гришаня, Гришата, Гришоня, Гришуня, Гришута, Гришуха, Гриня, Гринюка, Гринюха, Гринюша, Грика, Горя, Григоря, Гора, Григора, Григория…
— Акын, однако! — с уважением отметил Малик, — У нас в Тургайской степи такие тоже в южных районах местами до сих пор водятся. Они как что увидят, так об этом всё и поют. Выпьют кумыса, выйдут из юрты, вскочат на лошадку и поют. Едут и поют, поют и едут!
— Это ты, Вань, так собственный голос распеваешь, что ли? — с интересом спросила Вика, — А почему тогда у тебя вся распевка про каких-то Гришек? Может лучше про Викусек?
Вместо ответа, проштрафившийся сегодня Петрович в Ванькином обличье, не прекращая важнейшего процесса точной настройки, и в самом деле, очень неплохой, хотя и не совсем акустической гитары, только неопределённо пожал широкими плечами, улыбнулся Вике и пихнул ногой переполненный припасами рюкзак по направлению к Сашке с Маликом.
Пока, дружно охая и ахая при появлении каждого очередного деревенского гостинца из, кажущихся бездонными Ванькиных закромов, Сашка с Маликом заставляли яствами стол, три голодные девчонки сновали между ним и раковиной туалетной комнаты, отмывая всю имеющуюся немудрёную посуду, быстро и умело сервируя безалкогольный банкет.
— Застенчивый Александр Яковлевич тут же пригласил пожарного инспектора отобедать чем бог послал, — не совсем точно процитировал Сашка, наконец-то довольно оглядывая готовый к пиршеству стол голодными глазами, — Меня, правда, Александр Владимирович зовут, а не Яковлевич, и зубровки у меня нет, но, один хрен, девчонки, прошу к столу!
— Точно» — охотно подтвердила сглатывающая слюну пухленькая Зина, — Если не считать имевшейся у голубого воришки бутылки зубровки, то почти всё остальное на нашем столе присутствует. Домашние грибочки есть? Есть! Форшмак из селёдки есть? Ну, рыба какая-то точно есть, а форшмак это или не форшмак мы сейчас проверим! О, курочка домашняя! Опять же нам без разницы, с рисом там она или нет, как у Альхена. Борщ с мясом первого сорта я вам, мальчики, как-нибудь в другой раз сварганю, а вместо компота будет чай!
— Тогда у меня сразу три вопроса! — закричал Малик, по всей видимости, также давно уже забывший подобное изобилие, сравнимое, разве что, только с богатыми дастарханами не менее богатых степных начальников, — Во-первых, почему воришка голубой? Во-вторых, Зина, я тебе заказываю приготовить почки заячьи верчёные и головы щучьи с чесноком! А в-третьих, Ваня, у вас в колхозе уже наступил обещанный Хрущёвым коммунизм?!
— Отвечаю тебе в обратном порядке, о мой восточно-европейский друг, — прорычала Зина, яростно вгрызаясь в гусиную, как оказалось, а вовсе не куриную ножку, — Коммунизм в отдельно взятом Ванюшином колхозе, как говорили классики марксизма-ленинизма, уже определённо наступил, если судить по степени откормленности его отдельно взятого гуся. По второму вопросу тоже всё очень просто. Обеспечиваешь для меня марксистский базис в виде икры чёрной, красной, заморскую баклажанную можешь при этом сам слопать, и я тогда дам тебе повертеть мои почки и нафаршировать мою собственную голову…
— Что с тобой, Малик? — участливо спросил поперхнувшегося товарища Сашка, заботливо охаживая его по спине матросским кулачищем, — Ты б поосторожнее лопал с голодухи-то!
— Ну а по поводу первого твоего вопроса, Малька, — как ни в чём ни бывало продолжила Зина, с хрустом разгрызая уже совершенно голую гусиную косточку, — А хрен его знает, почему воришка в «Двенадцати стульях» голубой, но, как мне кажется, дело тут вовсе не в его половой ориентации, поскольку в те годы, насколько мне известно, содомитов так ещё никто не называл (автор сомневается и на счёт 1978 года, но это ж параллельный мир)…
М-да, с лёгкой грустью думал в это время дежурный Петрович, перебирая струны и лады достаточно сильными, но до сей поры не знавшими гитары Ванькиными пальцами, это не совсем то, на что я надеялся, но для камерного исполнения громкости должно хватить. А ну-ка, попробуем сыграть и подпеть на злободневную голубую тему!
Неужели из-за масти
Мне не будет в жизни счастья?
Я обижен злой судьбой…
Ах, зачем я голубой?[i]
— Голубой! Голубой! Не хотим играть с тобой! — непонятно чему радуясь, захлопали в ладоши девчонки, — Голубое ухо, голубое брюхо, голубой чубчик, как дела, голубчик»?!
— Какой же у тебя красивый сильный голос, Ваня! — первой заметила бурно вздымающая грудь Зина, не замечающая бросаемых на неё Викой и Зоей злобно ревнивых взглядов.
Певческий голос у ранее всегда стеснявшегося петь Ваньки, стимулированного вокальным опытом выросшего в музыкальной семье Петровича, действительно оказался на редкость сильным и сочным, более всего напоминающим лирический баритон Георга Отса в самые лучшие его годы или, может быть, молодого Муслима Магомаева, хотя сравнивать эти два уникальных голоса едва ли возможно.
— Гм-гм, — смущённо прочистил Петрович Ванькино горло, — Эх, девочки, гитару Малик достал нам на этот вечер, кроме шуток, конечно же, классную, но без усилителя она всё-таки заметно уступает по громкости и сочности тембра хорошей акустической гитаре. Она больше для джазовых или блюзовых вещей подходит. Ну да за неимением гербовой… Да вы ешьте, ешьте, девчата мои милые, а я вам как раз почти про ужин спою!
Ты сказала мне любимый ты ничего, не замечаешь?
Ничего ли не заметил, ты особенного вдруг?
А я сказал тебе, родная, я отлично все заметил.
ты стоишь в своем халате и у тебя в руках утюг[ii]…
— Сразу предупреждаю, — поспешил Ванька-Петрович откреститься о всегда претившего ему в самиздатовской литературе сомнительного авторства чужих песен, — Сам я песен не пишу, никогда не писал и не собираюсь писать. А песня эта принадлежит одному очень интересному человеку, который родится, м-м-м, примерно через год, хотите верьте, хотите нет. Поэтому, мальчики и девочки, сейчас пока ничего не записывайте и не запоминайте, а вот лет так через сорок вспомните наш сегодняшний вечер и улыбнитесь!
А ты сказала нет, любимый, я не то ввиду имела.
Может что-то изменилось с нашей встречи в прошлый раз?
А я сказал тебе, родная, ты совсем не постарела.
Не поправилась нисколько и что на ужин там у нас?[iii]
Пацаны откровенно ржали в некоторых, довольно смелых для абсолютного большинства нынешних беззубых песен, солёных местах, которые Петрович намеренно не сглаживал, а девушки либо подхихикивали, как Зоя с Зиной, либо, как Вика, прикрывая рот ладошкой, смущённо улыбались и опускали долу смеющиеся глаза.
А ты сказала, на, лови-ка, горячо тебе, скотина?
Борщ хотел, так на покушай, прямо с лысины твоей!
А я сказал, ах как же больно, сука, сука, сука, сука!
На держи две половинки, шубы норковой своей![iv]
Ванька же, слушающий исполняемую Петровичем песню в специфически пассивном, как впрочем, и все остальные присутствующие на этой вечеринке молодые люди, режиме, был охвачен каким-то донельзя странным чувством, которое можно было бы охарактеризовать как ощущение несвоевременной современности заблудившейся во времени песни.
Вот так вот, ни больше, ни меньше, как бы всё это малопонятно ни звучало, ибо всё вроде бы в этой забавной песне было узнаваемое и своё чуть ли не исконно русское с извечным конфликтом диаметрально противоположных интересов мужского и женского начал.
А в то же время, и вроде бы какое-то малость чужеватое, потому как подобный накал не очень-то, пусть даже и условно шуточных, страстей в песне зашкаливал все мыслимые и немыслимые для традиционно сдержанного, если только не сказать закомплексованного, советским воспитанием человека, пределы.
По крайней мере, даже схожие по бытовой тематике песни Владимира Высоцкого, при всей их безусловной непревзойдённости, после того что Ванька сегодня услышал, теперь казались ему чересчур уж то ли невинными, то ли осторожными, что ли. Впрочем, вполне справедливо рассуждал он, возможно, это всего лишь только первое впечатление, которое, смягчив яркие эмоциональные краски, со временем обязательно пооботрётся и уложится в прокрустово ложе стереотипов его комсомольского восприятия.
Здесь было бы необходимо отметить, что независимо от правомерности его рассуждений, в данном случае, незаметно для себя, простой как сибирский валенок, хотя и получивший добротное среднее образование в советской школе, семнадцатилетний деревенский парень мыслил, уже довольно активно пользуясь понятийными аппаратами и богатыми наборами ассоциативных связей всех членов своего внутреннего квартета.
— Ванюш, а можно я буквально на минуточку прерву твои размышлизмы, пока они, не дай бог, не завели тебя слишком далеко в идеологически выдержанном, а потому и в заведомо ложном направлении? — очень мягко и тактично обратился к нему Петрович, — Автор этой песни, как бы и любой другой бард на его месте, стремился к тому, чтобы она оставалась современной в любые времена и при любом общественно-политическом строе. К тому же, насколько мне известно, автор и сам однажды выразил желание попасть в твои времена, о жизни в которых он говорил как о более чистых и простых[v]…
— Ванюш, а кто такой Джон Сноу? — недоумённо спросила Зина, как самая простодушная из трёх девчонок, две из которых тут же сделали многозначительно безразличные лица, мол, об этом даже и говорить не стоит, до того всем известно, кто это такой.
— Ну, Петрович, — захихикали в Ванькиной голове сразу два других пока трезвых хориста, фанатеющих по хорошей фантастике, — Разъясняй девочкам, а заодно и мальчикам, кто же это такой, Джон Сноу, являющийся незаконнорожденным сыном верховного лорда Севера Эддарда Старка? Но при этом у нас с Виталькой будет две просьбы, Петрович. Во-первых, не вздумай перепутать его со шпионом-перебежчиком Эдвардом Сноуденом, а, во-вторых, ни в коем случае не забудь, что «Песнь льда и огня» Джордж Мартин начнёт писать году так только в девяносто первом и никак не раньше!
— Джон Сноу, девчата, — отмазался Петрович, по множеству причин эксклюзивно личного свойства откровенно и люто ненавидевший нечаянно воспетый им же сериал, — Это такая нехорошая американская Снегурочка, но только, как бы сказать, мужского рода!
Пока Ванька, пользуясь отсутствием в конец, что называется, оконфузившегося и куда-то спешно на сегодня удравшего Петровича, закидывался уцелевшими остатками ужина, три девицы с умным видом муссировали этимологию заокеанских Снегурочек. Ну как же, как же, ведь Сноу в переводе с английского как раз и означает снег! А в Ванькиной голове всё не утихал вызванный сбежавшим Петровичем истерический ржач двух великовозрастных обормотов, как и Петрович давно излечившихся от фанатичной любви к этому сериалу.
— Откройте!!! — нарушил вдруг безмятежное и по-сибирски величественное спокойствие летнего вечера ор неизвестных властных голосов, забарабанивших в предусмотрительно запертую дверь неожиданно и требовательно, — Откройте, Комсомольский Прожектор!!!
— И что это за осветительный прибор узконаправленного действия?! — крайне удивившись, спросил любивший чёткие определения хорист Марк, — В такую погоду свои дома сидят, телевизор смотрят, только чужие шастают. Не будем дверь открывать![vi]
— Не будем дверь открывать! — решительно повторил Ванька, дожёвывая пирожок.
— Придётся открыть, Вань! — обречённо вздохнул Сашка, вставая и направляясь к двери, — Это же по прямому указанию аж самого деканата. А, кроме того, прожектористов обычно и окодэшники сопровождают. А это, братишка, уже сплошь каратисты!
— Не знаю, Вань, что это за окодэшники такие, — придирчиво заметил вмиг протрезвевший в его голове ради такого зрелища капитан спецназа ГРУ, — Но каратисты они, как по мне, так себе, если судить даже только по их крупной моторике, а про мелкую я вообще молчу! Мелкой моторикой эти доходяги, как мне очень сильно кажется, всерьёз вообще никогда особо не заморачивались, поскольку, скорее всего, даже не подозревают о её наличии.
Между тем, в широко распахнувшуюся от очередного удара дверь вальяжно вплыла, по другому и не скажешь, весьма представительная делегация, возглавляемая пожилого вида комсомолкой, которую почтительно сопровождали прочие официальные лица в составе ехидно улыбающегося комсомольца с фотоаппаратом и двоих анонсированных Сашкой окодэшников с соответствующими красными повязками «ОКОД НЭТИ» на руках.
— Да ты, Миха, просто завидуешь, наверное, этим ребятам! — насмешливо заметил Марк, — Посмотри лучше на них непредвзятым взором, какие они юные, стройные и подтянутые. Да, карате только-только появилось в стране. Да, из-за отсутствия международных связей в этой среде методики только-только формируются и кое-где они откровенно наивные, а по нашему времени порой даже и смешные. Но ощути их боевой дух! Посмотри, какая уверенность во всемогущество любимого карате светится в их глазах!
— Ага, голубчики, попались! — с ходу торжествующе заверещала пожилая комсомолка, — Андрюша, отсними-ка тут всё быстренько, пока они все бутылки не попрятали! А, кстати, молодёжь, где бутылки-то, я вас спрашиваю, куда бутылки дели?! Нам поступил сигнал от заслуживающих доверия товарищей, что у вас тут целую оргию девушки из Таёжногорска во главе с новеньким из Перловки организовали!
— Мы н-н-нне… — дрожащим от обиды голосом начала встающая со своего места Вика, на глазах которой бриллиантом сверкнула непрошеная слезинка, — Мы ничего такого…
Вот и доказывай им теперь, что ты не верблюд, затравленно мелькнула паническая мысль в дебрях Ванькиного сознания, испуганно уступившая тут же место слепой безотчётной ярости советского комсомольца, друзей которого безвинно оклеветали в его присутствии.
— Да постой же ты, Павка Корчагин наш недоделанный! — отчаянно закричал в его голове Петрович, — Для начала, пока ты тут дров не наломал, я тебе немного заторможу участки мозга, отвечающие за столь деструктивные эмоции, а ты успокойся и выслушай, времени во внешнем мире это много не займёт, ты же знаешь уже. Вот так, молодец! Слушай, эта пожилая величественная дама вовсе не старая комсомолка, как ты для себя её определил, а замдекана по учебно-воспитательной работе Татищева. Я её фотку краешком глаза с доски почёта срисовал, когда ты искал приёмную комиссию. Так что, братан, ты бы с ней как-то поосторожнее, иначе враз вылетишь не только из общежития, но и с абитуры! Ну а теперь, давай-ка нашу любимую мантру, только потихонечку, почти про себя, а мы с мужиками тут поможем тебе ситуацию разрулить без потерь для любой из сторон. Ты же не хочешь ведь себе лишних врагов здесь нажить на ровном месте?
Врагов, а тем более лишних, уже успокоившийся и взявший себя в руки Ванька, и впрямь не горел желанием себе наживать, а потому быстренько, но, как посоветовал Петрович, очень тихо, припомнил всех своих внутренних Гришек до седьмого колена.
— Здра-а-авствуйте, Нина Григорьевна! — радушно приветствовал замдекана по учебно-воспитательной работе стройный молодой человек с обаятельной улыбкой на скуластом славянском лице, — Как хорошо, что вы пришли, присаживайтесь, пожалуйста! А мы тут решили комсомольское собрание абитуриентов факультета электронной техники провести за чашкой чая. Кстати, Нина Григорьевна, он у нас на травах заварен. Вы какой больше предпочитаете, с ромашкой или со смородиновым листом?
— Здрасьте! — плюхнулась растерявшаяся от такого напора замдекана на ловко подбивший ей ноги стул, — Какое ещё такое комсомольское собрание, товарищи абитуриенты, какое, я вас спрашиваю, такое собрание?!
— Ну как же, как же, Нина Григорьевна, — непритворно заволновался решившийся вдруг присоединиться к диалогу сам Иван, — Вы представляете, тысячи и тысячи комсомольцев, покидая в эти дни ряды своей школьной комсомольской организации и выезжая по месту поступления в другие учебные заведения, остаются не только вне комсомольского учёта, но и без какой бы то ни было поддержки своих товарищей, в которой они сейчас особенно нуждаются! Вот мы и решили провести такое собрание, по крайней мере, среди тех, кого сумели найти своими скромными силами. Мы же, Нина Григорьевна, здесь пока ещё на факультете практически никого не знаем…
— Браво, Киса! — Получил Ванька мысленный пинок под ляжку сразу от всех засевших в его голове симбиотических паразитов, от всей души поощривших подобное проявление неожидавшейся ими Ванькиной самостоятельности — Что значит наша школа!
— Безобразие! — стукнула по столу круглым кулачком замдекана в порыве чувств, — А куда же тогда смотрит партком и факультетская комсомольская организация? Вас, если я не ошибаюсь, Иваном зовут? Так вот, Ваня, чай мне, пожалуйста, с ромашкой, если можно. Она, знаешь, когда правильно заварена, медком душистым отдаёт!
— А партком, Нина Григорьевна, — вступил в разговор и осмелевший Сашка, — Партком я решил поставить в известность после собрания, а чего раньше времени огород городить? Да-да, Нина Григорьевна, в партию я вступил, когда ещё на флоте служил! Так что, на этом собрании присутствует и один коммунист, который горячо поддержал прекрасную инициативу этих настоящих комсомольцев и просто замечательных ребят!
— Та-а-ак! — зловеще зашипела Татищева, — Какая-то жалкая тварь, какое-то профсоюзное ничтожество вздумало оклеветать пятерых комсомольцев-активистов и одного честного коммуниста-краснофлотца! Это уже на явную антисоветчину тянет… Ой, не обращайте внимания, это я о своём, девичьем! Но кое-кто ответит за ваши девичьи слёзки, девочки… Но какие же, ребята, вы всё-таки молодцы! Это же, это ж как всесоюзная комсомольская инициатива может прокатить, если приурочить к шестидесятилетию комсомола…
— Нина Григорьевна, — отряхивая запылённые брюки, вылез в это время из-под кровати более рьяный окодэшник, — Под кроватями, к сожалению, бутылок тоже не обнаружено! А можно, я их личные вещи осмотрю, может быть, они их по чемоданам заныкали? Нет, таких полномочий, конечно у меня нет, но если с их добровольного согласия…
— Каких ещё таких бутылок?! — выпучила на того изумлённые глаза замдекана, витавшая, по всей видимости, уже где-то между замаячившими перед ней должностями проректоров по учебной и воспитательной работе, если не замещении самого ректора Вышинского, — Слушайте меня сюда, товарищи прожектористы! Если в сторону этой комнаты, не дай вам бог, хотя бы кто-нибудь из вашей братии косо посмотрит, то я вам устрою такой почётный перевод, что ничего сложнее электрического прожектора вам больше не придётся изучать! Вы меня хорошо поняли, товарищи электронщики? Тогда идите, и передайте это вашему комсомольскому и, персонально, профсоюзному руководству факультета! А мы тут пока с ребятами продолжим первое в Советском Союзе комсомольское собрание абитуриентов. Ваня, а можно мне ещё чайку с ромашкой, а то пока воспитывала этих дармоедов, в горле всё пересохло. Ах, какая же это мука, воспитывать этих балбесов! Да, вспомнила!..
— Неужели вымыть руки?! — не выдержал оживший после исчезновения прожектористов Малик, перед глазами которого встало подлинное воплощение фрекен Бок, — Нет, Нина Григорьевна, еды-то у нас, а точнее у нашего Вани хватает, но, сколько уже можно руки с самого утра мыть? Как утки уже, однако!
— Не знаю, о чём вы, товарищ абитуриент, — рассеяно ответила Нина Григорьевна, — Но гигиена лишней не бывает. Кстати говоря, контроль соблюдения правил личной гигиены среди поступающих комсомольцев тоже можно возложить на первичные комсомольские ячейки абитуриентов. Так, внесите моё предложение в протокол собрания, как инициативу деканата! Как это, нет протокола? Безобразие! В такой исторический момент они не вели протокол! Впрочем, что с вас, абитуриентов, возьмёшь? Девочки, на вас протокол!
[i] Стихи Юрия Сергеевича Энтина из мультипликационного фильма «Голубой щенок» режиссёра Ефима Гамбурга по сценарию: Юрия Энтина, композитор Геннадий Гладков
[ii] «Песня про новую стрижку» Семёна Серге́евича Слепако́ва — российского комедийного актёра кино и телевидения, сценариста, продюсера, автора-исполнителя песен, певца, гитариста. В прошлом — капитан команды КВН «Сборная Пятигорска».
[iii] Там же.
[iv] Там же
[v] «…мне до сих пор кажется, что в Союзе была невероятно светлая и трогательная жизнь, пусть и с кучей неудобств. Когда папа и его братья начинают вспоминать то время, мне часто хочется туда попасть. Кажется, они жили чище и проще». Фраза, приписываемая Семёну Слепакову, взята с сайта Коммерсантъ по адресу: https://www.kommersant.ru/doc/2649602
[vi] Фраза из советского мультипликационного фильма «Трое из Простоквашино», снятого в 1978 году режиссёром Владимиром Поповым по мотивам повести Эдуарда Успенского «Дядя Фёдор, пёс и кот».