По улицам уже давно проснувшегося, несмотря даже на воскресное утро, города молча брёл согбенный под тяжестью набитого всякой технической рухлядью охотничьего рюкзака молодой человек в дешёвых, позорно пузырящихся на коленях, трениках и не менее позорно растянутой, влажной от пота, синей майке-алкоголичке.
Впрочем, молча он ковылял потихонечку только с виду, потому как в голове его шёл в это самое время процесс бурного обсуждения итогов произошедших с ним и обитателями его черепного теремка событий, причём некоторые из упомянутых обитателей с упорством, достойным лучшего применения настаивали на разборе их морально-этической стороны.
— Это секса в СССР не было, а техника для любительских киносъёмок уже была! — горячо пытался доказать очевидное зампотех Виталий, — И эта камера, Миха, как раз и является одним из самых совершенных и убедительных доказательств сему непреложному факту!
— Вообще-то, товарищи эгрегории, — виртуально вздохнул Михаил, — Я, собственно, не об этом, а о том, что ну не было этой долбанной кинокамеры у нас, ну и пусть ещё сто лет в обед не было бы! Как вы не понимаете, что наша группа была приравнена к диверсионно-разведывательным, а потому наши сегодняшние действия по изъятию всей этой техники у местного населения можно расценивать не иначе как мародёрство!
— Ну ты и скажешь тоже, мародёрство! — недоверчиво возразил Виталий, — Во всех книгах про попаданцев это всегда называлось сбором хабара или ништяков. В некоторых случаях и сталкерством. Но никак не мародёрством! А книги эти, между прочим, Миха, отнюдь не дураки какие-нибудь писали!
— Ну да, — подозрительно покладисто согласился иногда от скуки почитывавший и такие прикольные, с его точки зрения, книжонки Михаил, — А ещё там эти никогда и нигде не служившие «не дураки» на полном серьёзе советуют не оставлять за своей спиной живых врагов. Так что, вырезать их теперь всех под корень, как Петрович любимый аппендицит?
— Резать к чёртовой матери, не дожидаясь перитонитов! — тут же с готовностью рявкнул не разобравшийся со сна разбуженный Петрович, — Единственно прогрессивный взгляд![i]
— Хи-хи-хи! Слышал, Мих? — захихикал донельзя довольный Виталий, — Так что, товарищ командир разведывательно-диверсионной группы, лоханулся ты сегодня немного с этими оборотнями в красных подвязках, ой, простите, я хотел сказать, в красных повязках! Ибо резать их всех надо было к чёртовой бабушке, ре-зать!
— Диверсионно-разведывательная группа всегда действует только в рамках общепринятых норм международного и военного права, — процитировал капитан ГРУ по памяти какой-то документ, — В соответствии с нормами международного права и законами ведения войны, любые диверсионные мероприятия допускаются исключительно в военное время и только в отношении объектов армии, флота, военно-промышленного комплекса, средств связи и транспортных коммуникаций находящегося в состоянии войны государства-противника.
— М-да, — крякнул Марк, — К «общепринятым нормам международного и военного права», ясен пень, тащ капитан, не подкопаешься! Но мы же больше не будем, ведь так, мужики? Ну, разве что с голодухи только разок и нарушим, когда денежки опять закончатся…
— Нарушение этих правил расценивается как терроризм, — отчеканил Михаил, — И влечет за собой уголовную ответственность по военным преступлениям, как членов таких групп, так и любого ранга политических лидеров, отдавших этот преступный приказ…
— Да ладно уж тебе, преступный политический лидер! — насмешливо прервал Петрович не на шутку разошедшегося капитана войск специального назначения ГРУ, в прямом смысле этого слова прошедшего в своё время «и Крым, и рым», — Ванюш, присядь-ка пока во-о-он на ту скамеечку, мне тебе личико надо бы немного подрихтовать. Что значит зачем? Ты не понял, что ли, кто должен выглядеть пострадавшей стороной? Вот именно, так что садись и начинай камлать. Нет, в принципе, я уже могу и без твоего транса, конечно, это делать, но с трансом всё-таки оно как-то сподручнее!
— Гриша, Гришенька, Григорий, — бездумно забубнил давно свыкшийся с чудесами своей внутренней медицинской службы Ванька, с удовольствием плюхаясь на стоящую в углу небольшого скверика пустую облупленную скамейку.
И налились почему-то не синим, а зловеще кровавым багрянцем два огромных синяка на до того ещё относительно чистом Ванькином лице. Первый вспух на месте обозначенного щекастым «маваси», то есть, на левой стороне нижней челюсти, а второй, соответственно, на месте какой-то непонятной плюхи визгливого, то есть, прямо на лбу.
— Запомни, Ванюша, — вдохновенно вещал Петрович, ваяя на лице реципиента довольно убедительные, хотя и слишком уж подозрительно живописные «ушибы мягких тканей и повреждения средней тяжести», — В первые часы после непосредственного формирования кровоподтёк имеет багрово-красный цвет, который обусловлен оксигемоглобином. В зависимости от толщины кровоподтёка изменения гемоглобина могут происходить неравномерно, что приводит к изменению окраски от периферии к центру кровоподтёка…
— Гринь, Григорьюшка, Гришоня, — чисто механически продолжал тарабанить шаманскую речетативную песенку Ванька, не обращая какого-либо особого внимания на от природы присущее Петровичу неизбежное занудство.
И лопнула Ванькина кожа по центрам «жестоких побоев», образуя неровные живописные разрывы, слегка обнажая его не слишком-то и жирную подкожную жировую клетчатку в соответствующих хитроумному замыслу военного хирурга локациях.
— Гришка, Гришечка, Гришата, — уже откровенно распевал Ванька себе под нос какой-то в высшей степени легкомысленный мотивчик, подслушанный намедни у кого-то из своих неугомонных головных паразитов.
И заработала в стахановском режиме эндокринная система, выбрасывая в Ванькину кровь всё новые и новые порции болеутоляющих эндорфинов. Завершающим штрихом великого мастера покрылись свежей антисептической корочкой вынужденные ранки, оставляя для внешней показухи страшные кровавые разводы.
— А теперь, Ванюш, дай-ка мне зеркальце, мой свет! Где-то оно у этих, гм, некомбатантов в кармашке рюкзака лежало. Не иначе как твоё избиение из-за угла собирались снимать. А то и, быть может, на самом деле были, как говорит Миха, «из этих»… Ага, спасибо, Вань, вот так и держи. А ничего так стигматы получились, а, мужики? Эх, что бы вы понимали в проктологических обрезках! Ладно уж, Ванюша, почапали дальше до дому, до хаты!
Всю оставшуюся до шестого общежития дорогу, как сам Ванька, так и все его симбионты, прошли в сосредоточенном молчании. Петрович, высунувший от усердия виртуальный язык, сосредоточился на высокохудожественной прорисовке мелких деталей «телесных повреждений». Виталий с Марком сосредоточились на перечитывании фантастической литературы о попаданцах, которой в эпоху тотального дефицита в Советском Союзе было на их разбалованный двадцать первым веком искушённый взгляд катастрофически мало. Михаил сосредоточился на ускоренном восстановлении многострадальных Ванькиных бицепсов, трицепсов и прочих квадрицепсов. Сам же Ванька просто сосредоточенно мял свои булки, с трудом переставляя и без того уже натруженные от пробежки ноги.
— А в самом деле, Ванюша, — задумчиво обратился Петрович к реципиенту, когда тот, пыхтя от натуги, уже открывал тугую дверь, на которую слесари студенческого городка буквально ещё только вчера установили свежую форсированную пружину повышенной мощности, — Откуда в твоём лексиконе появились такие несвойственные этому времени слова как «селфи» и «мажоры»?
— Да что же это такое делается, люди добрые?! — мысленно завопил Ванька, с облегчением сваливая на вестибюльный диван весь отвоёванный сегодняшним утром хабар, — Слова им не скажи, ничего не нравится! Откуда, откуда… С кем поведёшься, от того и зале…, тьфу и ещё раз, тьфу! Нахватался от вас всякой хрени, прямо спасу нет!
— Физкульт-привет! — привычно вскинула руки в спортивном приветствии дежурившая сегодня вне своей очереди за кого-то из вечно бюллетенящих старушек-вахтёрш Железная Тётя», окликая Ваньку как старого знакомого, — Как водичка в Оби нонче, Ванюш?
— Да вы что, баба Лена? — С подозрением покосился на неё размякший на мягком диване Ванька, — С утра тут сговорились все, что ли? Прохладная нонче водичка в Оби, какая она ещё там может быть в семь утра? Вы мне лучше вот что скажите, Елена Васильевна, у вас в комитете государственной безопасности знакомых, случайно, нет?
— А тебе-то зачем, милок? — не менее подозрительно сощурилась на него проснувшаяся в тёте Лене подполковник Железнова, которая уже более внимательно глянула на объект своей потенциальной разработки, — Господи, да кто ж тебя так-то, внучок? Ладно уж, с этим позже разберёмся! А пока, лучше скажи мне, по какой это части возникла у тебя странная для абитуриента надобность? Или кино про шпиёнов вчера насмотрелся?
— Баб Лен мне б кого-нить из третьего отдела пятого управления! — безмятежно улыбаясь и выжидательно глядя на неё своими василькового цвета глазами, ответил Ванька.
— Кхм, — недоверчиво хмыкнула безумно влюблённая в свою бывшую работу вахтёрша и, слегка прикрыв в ответ когда-то стального цвета глаза, с наслаждением процитировала, — «Контрразведывательная работа на канале студенческого обмена, пресечение враждебной деятельности студенческой молодежи и профессорско-преподавательского состава». Мы с тобой, случаем, не коллеги, Ванюша? А ну-ка, пойдём к нашему коменданту в подсобку и чаёк погоняем с развесистой клюквой. Шучу, конечно, по поводу развесистой, а про чаёк совершенно серьёзно! Иностранцы-то наши по домам разъехались, так что работы у меня сейчас почти нет. Но ты учти, Вань, я ведь не в пятом управлении работала, а в седьмом. Потому могу только свести с кем надо без волокиты. Ну и порекомендую, чего ж там! Вот только, прибарахлиться бы тебе, Ванюша, немного, да хотя бы и на той же барахолке…
— Правильная бабуля! — всё никак не мог угомониться восхищённый капитан спецназа, в то время как проинструктированный «Железной тётей» и срочно осмотренный дежурным врачом студенческой поликлиники на предмет освидетельствования побоев Ванька уже трясся в уютном троллейбусе, направляющемся в сторону местной барахолки.
Что же касается целей посещения столь замечательного места Ванькиной личностью и неразлучными с ним четырьмя его субличностями, то в основном все они, так или иначе, но сводились к навязчивой идее попаданцев приодеть своего реципиента, насколько это вообще мог позволить его выделенный специально для подобных целей относительно небольшой бюджетный лимит.
Однако же, здесь тоже было бы необходимо потихонечку от законопослушного Михаила признаться, указанный Ванькин лимит с некоторых пор, а именно, с сегодняшнего утра, был слегка некоторым образом пополнен, о чём прочие бывшие члены коллективного сознания не горели желанием сообщить командиру группы специального назначения, по его же словам приравненной к диверсионно-разведывательным.
— Вот что значит, Вань, старая школа советских чекистов! — не унимался тем временем в Ванькиной головушке их восторженный почитатель советского гэбистского наследия Михаил, — Холодная голова, чистые руки и горячее сердце! Держись таких бабуль, Ваня, и тогда никогда не пропадёшь! Ну а деньги… что деньги, Вань, Сегодня они есть, а завтра их уже, фьють, и нет! А приодеть, конечно же, тебя не помешало бы, права тут бабулька, джинсы там, хотя бы, китайские какие-нибудь, кроссовочки, опять же турецкие. А насчёт барахолки на месте посмотрим. Ванюш, какой суммой мы с тобой для этого располагаем?
— Э-э, Мих, я, честно говоря, и не помню даже, — не очень-то и технично, но вполне себе убедительно ушёл от ответа крайне смущённый Ванька, — С этой подготовкой к первому экзамену по физике я как-то совсем перестал запоминать такие мелочи. Ты бы лучше у своих согрегориев спросил, Миха. Кто там у вас за финансы отвечает?
— Ага, Вань, как по карманам трофейный хабар шмонать с подачи Петровича с Виталием, пока я Миху отвлекал, так это была командная акция и чуть ли не тимбилдинг, вашу мать, а как перед правдолюбивым Михой краснеть, так я один должен, что ли?!
— Тьфу на тебя, Марк, и ещё раз, тьфу! — сплюнул в сердцах парой порций вспрыснутого в кровь мелатонина Петрович, — Да ты у нас стукачок, однако! А ты, Миха, не обращай на нас особого внимания, мы тут сами разберёмся с нашими трофеями и нашими кротами! И да, забудь про китайские джинсы и турецкие кроссовки, Миха, здесь и сейчас на балке имеются только либо так называемая фирма, либо откровенное палево!
— Так, — мгновенно посуровел Михаил и уже вкрадчиво поинтересовался, — Так всё-таки, товарищи мародёры, кто-нибудь мне скажет, какой суммой мы располагаем по состоянию на сегодняшний день с учётом сегодняшней экспроприации или нет?
— Полторы тысячи без каких-то пяти рублей, Мих, — едва слышно прошептал Марк, — Но, вообще-то, это без учёта тех Ванькиных денег, которые он с собой ещё из дома привёз и, которые мы не сочли нужным взять на барахолку, Мих. Нам ведь и так хватит, правда?
— Сколько?! — не поверил услышанному Михаил, не имеющий, как оказалось, какого-либо реального представления о местной номенклатуре одежды и обуви, но за эту неделю уже вполне успевший в общих чертах ознакомиться с довольно таки смешным уровнем цен и весьма непритязательного сервиса в местных столовых, любовно прозванных обитателями студенческого городка «Рыгаловкой» и «Крематорием».
— А что ты хотел, Миха? — возмутился кипящий благородным негодованием Марк, — Нам сейчас, как Наполеону, нужны только три вещи: деньги, деньги и ещё раз деньги! Всё же остальное, как ты и сам прекрасно понимаешь, у нас есть в нашей, прошу прощения, в Ванькиной голове. Да, талон на комплексный обед в твоей любимой «Рыгаловке» стоит всего лишь пятьдесят копеек, а стакан вкуснейшей газировки с сиропом только три. Но ты знаешь, тащ военный, что одежда и обувь приличного качества здесь в жутком дефиците и нормальные джинсы, которые мы сможем найти для Ваньки только на местной барахолке, тянут там от двухсот до трёхсот рублей? Приличная рубаха типа «батник» будет, ясный бантик, поменьше, рублей так полста, но тоже не хило! А обувь? А кейс типа «дипломат»? Я уж молчу про мелочёвку типа трусов, плавок, носков, маек…
— Даты что, Марк? — неприятно поразился Михаил, — В натуре, что ли? Нет, я, в принципе, всё-то понимаю, но неужели такие деньги здесь нельзя как-то заработать более законным путём и одеть Ваньку в обычных советских магазинах по государственным ценам? Или нам тут теперь всю жизнь по кустам мародёрить прикажешь?
— Да, Миха, да! — запальчиво подтвердил Марк, — Фирменные тряпки на барахолке где-то так и стоят, ну а изделия советского производства надевать на Ваньку я не советовал бы. А по поводу сравнительно честных способов заработка, ты извини, Мих, но я не товарищ Бендер, а товарищ маркетолох, если уж на то пошло! Кстати говоря, мнение цитируемого Бендером Маркса о том, что все крупные состояния нажиты бесчестным путем, никогда и никем не оспаривалось ни в этом, ни в нашем веке. Примерно то же утверждал и Бальзак, считавший, что «за каждым богатством кроется преступление». А работяга Генри Форд попросил, чтобы его никогда не спрашивали, как он заработал свой первый миллион. Да и миллиардер Аристотель Онассис, кстати, тоже сетовал на то, что труднее всего заработать первый миллион долларов. И, наконец, сам Джон Рокфеллер заявил, что может отчитаться за каждый заработанный им миллион, кроме первого. Вот так-то, Миха!
Как ни странно, но, как это чаще всего и бывает с подобными людьми, почему-то именно пример прожжённого банкира и нефтяного магната Джона Рокфеллера, жившего когда-то в столь ненавистной ему стране потенциального противника и ставшего первым в истории всего человечества официальным долларовым миллиардером, оказал на Михаила самое убедительное воздействие среди всех прочих Марковских аргументов.
А потому, пьянящая эйфория предстоящего покупательского праздника, в грядущем веке без излишних для такого серьёзнейшего дела фантазий и прочих там изысков названного нехорошим русским словом «шопинг» и подстраховки ради подстёгнутая сердобольным Петровичем лошадиными дозами эндорфинов, захватила и сурового капитана.
Возбуждённому свежими впечатлениями и нейрофизиологической химией Ванькиному состоянию, впрочем, способствовала и бурлящее море многотысячной людской толпы, хаотично колышущейся во всех возможных направлениях, поскольку основная торговля сегодня шла не в узаконенных рядах «старьёвщиков» и кустарей, а на многочисленных стихийных площадках и «пятачках» за их пределами.
— Ванёк, а Ванёк! — обратился к своему реципиенту буквально сгорающий от нетерпения наконец-то приступить к своей любимой работе маркетолог Марк, — Посиди-ка тут пока, Ванюш, понаблюдай пока немножечко с нашей стороны, а мне надо бы ассортиментно-ценовую матрицу по быстренькому слепить.
С непривычки потерявшийся было в этой людской толчее Ванька, тут же охотно забился куда-то в тихое местечко за собственным левым глазом, откуда и продолжил уже более спокойное наблюдение за мельтешащими вокруг, но пока не очень-то понятными для него событиями. Камлания в этот раз, то ли в силу естественного транса, то ли по причине в кои-то годы заработавшего ментального гомеостаза, не понадобилось.
Откровенно бедно прикинутого, даже по советским понятиям эпохи тотального дефицита, Ваньку в любой точке барахолки встречали по началу, что называется по одёжке, мельком окидывая его сверху донизу пренебрежительными взглядами и мгновенно теряя всяческий интерес к типично деревенского облика парнишке, никак в их представлении не тянущего даже на потенциального покупателя.
Однако, почти каждый раз после нескольких первых вопросов странного «колхозника» очередной его собеседник начинал более пристально приглядываться к нему, переходя от неохотных и односложных ответов к всё более развёрнутым разъяснениям, неизменно виновато разводя руками к концу каждой подобной беседы.
— Да-да, и тебе, зёма, не хворать! Проходи-проходи, не мешай работать! — приблизительно так же началось и это личное интервью с очередным жучком неопределённой внешности и возраста, вполголоса бормочущего чуть ли не себе под нос что-то про имеющиеся у него фирменные джинсы, батники, обувь и прочую дребедень, — Я ж тебе сказал, отойди!
— То есть, как это «отойди»? — обаятельно улыбнулся Марк, вполне сносно научившийся управляться с Ванькиной мимикой, — Зачем же вы поставили на вашей молотилке клеймо «Эх, прокачу!»? Я желаю совершить поездку. Хочу «эх-прокатиться»![ii]
— В карете прошлого далеко не уедешь, гражданин барин! — понимающе усмехнулся ему жучок, заставив от чего-то нахлынувшей вдруг печалью защемить ещё молодое Ванькино сердце, — Тоже любишь Ильфа и Петрова перечитывать? Молодец! А то ведь нынешние щеглы совсем книги читать перестали! Ну говори, чего хотел, только учти, парень, цены у меня для тебя могут оказаться больно кусачими, уж не обессудь!
Эх, дядя, дядя! — грустно и не сговариваясь, практически одновременно вздохнули четыре обитателя с некоторых пор захламленного виртуальной литературой Ванькиного чердака, не находившие в своём времени должного понимания неуёмной любовью к чтению среди многочисленных друзей и подруг. Ты ещё просто даже не представляешь, дядя, что такое по-настоящему не читающее поколение «Пепси»!
— А фирменные джинсы «Глория» у тебя есть? — делая морду кирпичом, спросил Марк о современной ему марке, заведомо помня, что её достаточно успешная для отечественного рынка история начнётся не ранее чем через десять лет, когда Владимир Мельников в 1988 году откроет свой первый кооператив «Глория», — Ну или хотя бы «ДОльче энд ГаббАна», на худой конец, или какие-нибудь там «Армани»?
— Н-н-нет, зём! — выпучил глаза жучок, даже заикнувшись от неожиданности — «Врангеля» есть, «Ли», «Техасы», «Монтаны», «Райфлы», «Левисы» неплохие. Возьмёшь «Левисы»?
— Только не «Левисы», а «Ливайзы» тогда уж, — поморщился Марк, свободно говорящий на трёх языках, — Ну или «Ливайсы», в крайнем случае, но только никак не «Левисы»!
— А ты чё, в английском сечёшь? — с затаённой надеждой спросил жучок, — Слушай, зёма, сможешь перевести мне несколько страниц? Нет-нет, ты не думай, я ж и заплатить могу, если договоримся, само собой!
— Да не вопрос, — не капризничая согласился Марк, — Если договоримся, ясен пень. А что за тексты-то? Только сразу предупреждаю, никакой антисоветчины, дядя! Иначе…
— Господь с тобою! — испугано замахал на него руками жучок, — Да что ты такое несёшь-то, земляк, ну какая ещё такая антисоветчина?! Нет-нет, никакой антисоветчины, только технические паспорта и инструкции по эксплуатации от кое-какой техники. Возьмёшься, а? По рублю за каждую страницу перевода даю, студент!
— За дурака меня держишь, дядя? — завёлся Марк, — Да госцена у обычных переводчиков от двух рублей за машинописную страницу, а ты мне, с моим техническим английским и знанием предметной области хочешь рубль заплатить?! Категорически отказываюсь! По чирику за каждую страницу, не меньше! И то только из уважения к твоим сединам, дядя!
— К-к-к каким ещё таким сединам? — вновь растерялся жучок, судорожно охлопывая себя по всем карманам в поисках зеркальца, — Тьфу ты, зёма, ну нельзя же так, в самом деле! У меня жена ещё молодая, сорок пять, баба ягодка опять и все дела, ну ты понимаешь меня, да? Так что, нельзя мне седеть раньше времени. Ладно уж, не вашим, не нашим, пятёрка за каждую страницу и это моя последняя цена, студент! Окей?
— Ладушки, дядя, так уж и быть, скину на твою бедность, договорились! — кивнул Марк, который, как и многие другие, свободно владеющие английским языком люди, терпеть не мог загрязнять русский язык всякого рода непотребными англицизмами сродни разным «окей», «супер», «хеллоу» и им подобных, — Если только скидку на штаны дашь.
Для дальнейших переговоров высоким договаривающимся сторонам пришлось отойти на охраняемую подозрительными личностями импровизированную автомобильную стоянку, где они и уселись в глухо зашторенную бежевую «буханку» УАЗ-452, которая, насколько это было известно отвечающему в их группе за техническое обеспечение Виталию, в эти годы почти не продавалась в частные руки.
— Брательник у меня во Владике вторым помощником капитана во внешнеторговом флоте работает, — охотно пояснил хозяин грузопассажирского чуда повышенной проходимости, — Соответственно, отвечает на корабле за груз и, вообще…, — неопределённо покрутил он в воздухе рукой, — Вот и помог аж из самой Японии за копейки доставить. Что, удивлён моей откровенности? Разбираюсь я в людях, зёма, да и скрывать мне в этом отношении нечего. Почему именно «буханку» взял»? Ну, во-первых, для чего мне более приметной иномаркой светить свои «нетрудовые» доходы? Во-вторых, «буханку» угонять и в голову никому не придёт, мало ли какая служба на ней кататься может. А, в-третьих, охотник я и рыболов заядлый, так что сам понимаешь! Ну да ладно, вот тебе бумажки, что с техникой шли, десять страниц. К завтрему успеешь перевезти? Очень надо!
— А чего ради нам с тобой до «завтрева» эту резину тянуть? — лениво потянулся Марк на жёстком пассажирском сиденье, даже и не делая попыток заглянуть в усеянные мелким иностранным шрифтом бумажки и всё больше и больше осваиваясь в Ванькином теле, — Есть у тебя какой блокнот там или записная книжка с ручкой? Вот и хорошо, записывай!
Только где-то не раньше чем через час с четвертью жучок наконец-то с каким-то явно выраженным на его лице отвращением забросил свежееисписаный блокнот с ручкой в бардачок и, предварительно потерев покрасневшие глаза, принялся со стоном разминать самым натуральным образом скрюченные от напряжённого скоростного письма пальцы.
— Давненько не писал, — виновато пояснил он Ваньке, — По крайней мере, так много. Но ты гигант, зёма! Слушай, да что это мы с тобой как сидельцы какие, зёма да зёма! Тебя как зовут? Ваня? Ну а что, на Иванах наша Россия-матушка держится! А меня зовут Тимофей Емельянович, дважды атаман получается, ха-ха! Я говорю, молодец ты, Ванюша, если бы не ты, иметь бы мне завтра бледный вид. Толкнул я, понимаешь, серьёзным людям все эти видики, двухкассетники и прочий металлолом, а они мне предъяву вчера выкатили, давай, мол, перевод и всё тут. Сроку дали до завтрашнего утра, зная, что племянница болеет, вчера и сегодня в школах и институтах выходные, преподаватели в отпусках, студенты на каникулы да в стройотряды разъехались. В общем, если бы не ты… Ладно, вот тебе сотня за скорость, а тексты я жёнушке отдам, она перепечатает. Теперь давай с твоими штанами разберёмся. Какие будешь брать? Поздновато ты приехал сегодня, конечно, Ванюша, всё самое дешёвое с ранья ещё расхватали, остались только совсем уж дорогие Но, так и быть, сегодня я тебе по себестоимости отдам. По той цене, что и с меня взяли.
— Тогда «Ливайзы» давай тридцать четвёртого размера, дядя Тимофей! Батник на меня ещё остался? Только бордовый? Прекрасно, с синими джинсами идеально сочетаться будет! А что у нас с обувью? «Адидасов» или «Найков», ясен пень, нет? Чехословацкие «Ботасы»? М-да, не фонтан, ну да на безрыбье, как говорится, и ёршиком подотрёшься!
Подобрав на смену приличные вельветовые джинсы, пару маек без идиотских надписей, по несколько пар носков и трусов, а также какие-то навороченные кеды, пластиковый кейс с алюминиевой окантовкой, три пакета с рекламой «Marlboro» и французские духи взамен разбитого одеколона для Вики, Ванька выжидательно уставился на продавца.
— Ну а спички-то мне зачем, дядя Тимофей? — удивлённо спросил Марк, вытаращив глаза на протянутый ему обычный коробок спичек, — Я же не курю, да и тебе не советовал бы!
[i] Фраза из советского художественного телефильма «Покровские ворота», снятого режиссёром Михаилом Козаковым на киностудии «Мосфильм» в 1982 году.
[ii] Слегка перефразированная цитата из сатирического романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова, завершённого в 1931 году. В основе сюжета — дальнейшие приключения центрального персонажа их же романа «Двенадцать стульев» Остапа Бендера.