— Всё, конец связи,— сказал уже, обращаясь непосредственно к вошедшим, полковник и отключил трубку.— Проходите, присаживайтесь.
— У, да у вас тут дым коромыслом,— жизнерадостно улыбаясь, провозгласил войсковой подполковник, присаживаясь по левую руку от хозяина кабинета.
— Да уж,— улыбнулся и Павелецкий,— ждали вас слишком долго, можете присоединяться.
— С удовольствием,— ответил Николай, Милов, полной грудью ощущая свою молодость, скромно промолчал, он тоже примостился на краешке стола, привычно раскрыв перед собой «склерозник», приготовясь записывать.
Павелецкий повёл рукой в сторону ставропольца:
— Вот знакомьтесь, прошу любить и жаловать, подполковник Михаил Николаевич Александров, заместитель по криминальной милиции начальника ГУВД Ставрополья. Приехал к нам поделиться одной интересной оперативной информацией.
Николай приподнялся со стула, протянул руку:
— Начальник разведки комендатуры Грозненского района, Николай…
Александров протянул руку в ответ:
— Меня можно тоже звать просто Михаилом.
Милов, пожимая руку гостя, с этим не согласился:
— Меня зовут Сергей, а вас, товарищ подполковник, разрешите, буду называть ещё и по отчеству?
— Учитывая ваш юный возраст, разрешаю.
Пока все присутствующие знакомились, Павелецкий вынул из холодильника ещё бутылку коньяка, из шкафа две рюмки, разлил золотистую жидкость:
— Предлагаю выпить за знакомство, и приступить к делу.
Все потянулись чокаться, выпили, закусили, Александров, поставив рюмку начал докладывать суть вопроса, ради чего приехал в Горячеисточненскую:
— Мы получили оперативную информацию о том, что готовится переброс в Чечню из Грузии большого каравана оружия и наркотиков. В Ставрополье мы курьеров упустили, видимо, перебросили «товар» фурами по объездным просёлкам в степи, минуя блокпосты. Одно известно точно, что через два дня перегруженный боевиками «товар» караваном на лошадях пройдёт вот здесь…
И Александров ткнул карандашом в лесной массив, указанный на оперативной карте в районе Алхан-Калы.
— Почему напрямую не вышли на командира Тюменского ОМОНа полковника Шпицбергенова?— задал вопрос Николай,— Это ведь их подконтрольная территория.
Михаил Николаевич согласно кивнул головой:
— Согласен, их район. Но согласен и с Иосифом Григорьевичем, который резонно отослал меня сначала к своему начальнику оперативной группы полковнику Павелецкому.
— У нас строгая субординация,— вставил слово Милов.
Павелецкий ласково, как на любимое, но не всегда послушное дитя, посмотрел на старшего лейтенанта и сказал:
— Шпицбергенов мне вкратце доложил о готовящемся переходе через его район каравана. Его бойцы принять «товар» готовы. Но я решил, что сил у него может случиться недостаточно, и тоже принять участие в операции по ликвидации каравана.
Он обвёл своим тяжёлым взглядом собравшихся:
— Кто-то против?
Противников не нашлось. Офицеры продолжили обсуждение деталей предстоящего захвата такого необходимого для боевиков груза из недружественной Грузии.
Небо над посёлком, подпираемое столбами уютного дыма из печных труб, было усыпано мелкими манящими мальчика звёздами так густо, словно Эдькин нос-кнопка веснушками в марте. Дома, будто заплывшие белым жиром шкварки на остывшей к утру сковородке прятались в высоких, под самую крышу сугробах, и как волки сквозь еловый лапник, поглядывали на маленького путника холодными угольями окон. Воздух застыл, словно лёд в кадке. Ни ветерка, ни звука не было в уставшем на лесосеках посёлке. Только скрип искрящегося в лунных бликах снега под валенками Эдика нарушал эту космическую тишину. Нарушал, свидетельствуя о том, что ещё теплится огонёк в этой забытой богом и, в общем-то, не нужной нормальным людям керосинке.
Эдька Вартанов брёл, удивляясь красоте мира, к лесопунктовским гаражам с мехмастерскими, ютившимися на берегу спящей Выми за нижним складом. Там чадила трубой кочегарка. В ней дед Эдьки Вартанова Иван Петрович Шулепов, бывший охранник местной зоны строгого режима, будучи на военной пенсии, подрабатывал последние полгода.
Своего деда Ваню мальчик любил беззаветно, так, как любят дикие звери волю, а домашние хозяйскую кормящую руку. Эдька прощал деду его слабости и любил его страсть пофилософствовать о жизни и о мировом порядке вещей. Иван Петрович называл себя не кочегаром, как величали его остальные люди, а оператором котельных установок. Он был мягок нравом и уважаем всеми за золотые руки и незлобивый характер. Одно мешало Эдьке любить деда ещё чуточку больше, чем он его любил. Дед, особенно в последнее время, когда упала с плеч тяжесть пусть незначительной в масштабах страны, но службы, запил горькую без оглядки с закуской и без оной. Шли к нему люди, прибитые тяжкой жизнью, за советом и помощью, да и просто душу излить. А такой разговор на Руси между мужиками всухомятку без «Пшеничной» ну ни туды и ни сюды, словно речка без воды…
В кочегарке было пусто. Впечатление пустоты усиливала расточительная высота потолков. Монотонно гудела печь под котлами. Где-то в углу скреблись крысы. Эдик обошёл всё помещение, но деда не обнаружил. Дежурство точно было его. Рядом с топчаном стояла знакомая полевая сумка.
Мальчик не стал терять время даром, опустил ранец на стол, сам уселся на табурет и стал старательно писать прописи, заданные учительницей на дом. Выводя буквы и палочки, он увлёкся и не услышал скрипа снега на улице. Поэтому испугался, когда входная дверь неожиданно со стуком отворилась. В проёме неуверенно ворочалась заснеженная фигура. Сквозь поваливший с улицы морозный туман. Эдик узнал деда. Телогрейка Ивана Петровича зацепилась хлястиком за засов, это не давало ему войти. Раскачиваясь всем телом из стороны в сторону и беспомощно шаря руками, дед никак не мог понять, что за сила удерживает его на пороге. Увидев внука, он заулыбался и почти завопил:
— Какой гость золотой, какой гость… Да кто это меня там держит… Мать его ети…
Мальчик сорвался с места и помог хмельному войти. Тот сделал по бетонному полу несколько неверных шагов и плюхнулся на кушетку:
— Ты как здесь?
— Я с ночёвкой, деда,— ответил Эдик.
— А-а, твои опять дерутся… Ну и ладно… Помогать будешь?
— Буду.
— Ну и хорошо…
Дед попытался встать с кушетки, но это у него не получилось.
— Вот ведь оказия,— пробормотал он и поманил внука пальцем.— Иди сюда, архаровец. Будешь науку постигать.
Эдик уселся рядом с ним. Иван Петрович одной рукой обнял мальчика, а другой принялся тыкать в направлении приборов на котлах:
— Неважно мне что-то… Следи за давлением и температурой. Вон там давление, а там температура… Стрелку видишь?
— Вижу,— кивнул Эдик.
— Так вот, запомни. Следи за стрелками. Если они опустятся намного ниже красной риски, вода в системе замёрзнет, если поднимется сильно выше, котлы взорвутся… Или всё наоборот…
— Понял.
— В обоих случаях сразу же меня буди… Сразу же…
Дед перестал вытягивать из голосовых связок слова, размыто посмотрел на Эдика и завалился на бок. Через секунду он уже храпел. Из приоткрытого с лиловыми губами в свете неяркой, засиженной мухами лампочки рта на пол капала тягучая зеленоватая слюна…
Эдик проверил обе стрелки на приборах. Они подрагивали ровно на красной риске. Мальчик успокоился и снова сел заниматься. Сколько он так просидел с высунутым кончиком языка, пыхтя над прописями, Эдик не знал. Только что-то вдруг кольнуло его в самое сердце. Он обернулся и понял, откуда взялось щемящее чувство беспокойства. Печь стояла безмолвная.