В испытании принимали участие заинтересованные организации Москвы, Ленинграда, Горького и Обнинска. От эксплуатации в работе стенда приняли участие несколько механиков и прибористов. От министерства контроль осуществлял неприметный и тихий, спокойный и хитрый Геннадий Александрович Киселев.
От ОКБМ на передний план были выдвинуты две колоритные фигуры, Юрий Николаевич Кошкин и Боря. Первый был главным конструктором дистанционных механизмов перегрузки, которые испытывались на стенде. Это был типичный русский изобретатель с врожденной технической интуицией. Ему было уже за шестьдесят. Поджарый, седой, с острым носом. Глаза его устали от жизни, которую он наблюдал вокруг. От чертежей и конструкций, от тупости и несправедливости. На всех заседаниях межведомственной комиссии он позволял себе закрыть глаза и вздремнуть, хотя в уме фиксировал все дельные замечания и предложения. И вносил необходимые изменения в свои конструкции с немыслимой оперативностью. Но глаза его оставались равнодушными и безразличными к начальникам любого уровня, членам комиссии, которые горячо и шумно обсуждали за столом ход испытаний. Его взгляд оживал только при виде перед собой молодых женщин приятной наружности. Кошкин тогда подтягивался, у него появлялась масса вопросов к этим порхающим созданиям, которые он задавал им беспрерывно, стараясь обнять талию или плечи. Возраст и авторитет конструкторского Гения позволяли ему вести себя легкомысленно и фривольно. Но никто на него не обижался. Его даже по-своему любили. Женщины, знающие Кошкина, флиртовали с ним без всякого стеснения, напоказ для всех, как на театральных подмостках. Как только женская фигура исчезала с горизонта, Кошкин затухал и терял интерес к жизни. Ему хотелось закрыть глаза и вздремнуть.
Оперативным начальником стенда 740 был назначен руководитель группы, болезненный человек, у которого всегда были или насморк, или ячмень на глазу. А чаще и то, и другое вместе. Ему было под сорок. Почему-то никто из окружающих не знал его фамилии. Все называли его просто Боря. Злые языки говорили, что Боря не дурак поддать в теплой компании. Но за все восемь месяцев испытаний на стенде никто не разу не видел Борю с похмелья. Он был всегда чист, как стеклышко; предельно пунктуален и исполнителен. Только постоянно сморкался при разговоре, для чего в каждом кармане брюк, пиджака и пальто носил по два платка.
Летом 1971 года испытания на стенде успешно завершились. Они показали работоспособность системы. Механизмы Кошкина работали на порядок надежнее любых швейцарских часов. Заключительный протокол межведомственной комиссии подписывали сорок два человека от восьми организаций. От ОКБМ — заместитель директора В.И. Ширяев, конструктор Ю.Н. Кошкин и начальник стенда Боря. От БН-350 на подписание приехал Василенко. Подписи его и Киселева были решающими. Оба брали на себя ответственность за дальнейшую эксплуатацию системы в рабочих условиях. Дело это надо было, конечно, обмыть. Ширяев пригласил членов комиссии на вечерний банкет, в один из закрытых залов какого-то большого ресторана на окраине Горького. Банкет на халяву с неограниченной выпивкой и деликатесными закусками — любимое мероприятие всех межведомственных комиссий. Это альфа и омега успешного функционирования социалистической экономики…
Стол ломился от непривычных яств и сюрпризных напитков. С особенным удовольствием подливали Василенко. Константин Иванович неожиданно быстро опьянел, не успев хорошо закусить. Через час он уже с гордостью показывал всем за столом свои рабочие мозолистые ладони и рассказывал, как он в сорок девятом участвовал в сборке РДС-1. Киселев почти не пил, приглядывая за всеми с каким-то исследовательским интересом. В соседнем общем зале громко звучала танцевальная музыка. Стройная женщина с большим накрашенным ртом печально стонала о потерянной любви. Но за банкетным столом женщин не было. И выпив три рюмки „Столичной” и славно закусив, Кошкин пересел в угловое кресло и задремал. Он видел прекрасный романтический сон. Все размытые контуры — в серебристых, фиолетовых и пурпурных красках. Стальные лапы цангового механизма ныряли в жидкое марево и плотно схватывали там головку топливной кассеты. Извлекали ее с усилием из базового коллектора. Схватывали и извлекали. Схватывали и извлекали. В четыре часа утра Кошкина разбудили и отвели в служебную машину.
А вот Борю на банкет не пригласили. Возможно, из-за его некрасивой привычки постоянно сморкаться в помятые носовые платки. Но Боря нисколько не переживал и не обижался на несправедливую судьбу. Параллельно с официальным банкетом он сам организовал со своими рабочими-стендовиками праздничное застолье. Оно проходило прямо в пультовом помещении стенда, рядом с вычислительной машиной УМ-1НХ и кошкинскими механизмами. На стол, застеленный старыми синьками, был установлен графин со спиртом, по-хозяйски сэкономленным от протирочных работ. Его разбавили водой и вишневым вареньем. Закуска народная: вареные яйца, соленые огурцы и капуста, колбаса толстыми кружочками. На стенде было и торжественнее, и веселее, чем на банкете. Боря поблагодарил всех за добросовестный труд, пожелал крепкого здоровья. Насморк у него внезапно совершенно исчез. И с радости Боря запел: „Из-за острова на стрежень…” И начал даже дирижировать. „На простор речной волны”, — дружно поддержали его ребята. Народные песни неплохо звучат ночью, в пустынных технических помещениях.
Спирту чуть-чуть не хватило. В два часа ночи кто-то подал неплохую идею о соседней кладовке, где — это точно известно! — должна находиться полная канистра спирта. Узорчатое стекло в двери аккуратно выдавили. Шкаф вскрыли легко с помощью подручного приспособления. Снова полилась народная песня. Появилась охрана, разбуженная сигнализацией. Всех тут же переписали и составили акт. Дело неприятное, но все обошлось. Всю вину за хищение социалистической собственности взял на себя Боря. Ему дали год условно и понизили в должности до техника. Через неделю все оборудование стенда было разобрано, тщательно упаковано и отгружено на пусковой объект, в город Шевченко.
К осени семьдесят первого года набранный штат приблизился к сотне. Кому-то пришла в голову мысль, что пора бы уже собраться всем вместе в нерабочей обстановке: почему бы не организовать вечер отдыха по случаю приближающегося Пуска реактора? Профком подхватил и развил мысль вширь и вглубь. Тимофеев поддержал идею по-партийному твердо: „Можно! Народ нас поймет!”
Организацию вечера поручили Валентине Ильиничне Зубовой из бухгалтерии, женщине с пышной грудью и живыми глазами, недавно разведенной со вторым мужем. Зубова взялась за дело немедленно.
— Игорь Евгеньевич! — произнесла она приказным тоном, входя в табачную атмосферу комнаты механиков. — За вами текст пригласительного билета. Никаких „но”! Готовность номер один — к обеденному перерыву!
Игорь никогда не отказывался от посильных общественных поручений.
— Слушаюсь, Валентина Ильинична! — бодро ответил он, приложив руку к уху. — Ваше задание будет выполнено в срок.
Двадцать минут Кошелев корявым почерком рожал недоношенного литературного ребенка. Труднее всего — начать. Игорь сразу споткнулся на эпиграфе, без которого торжественное приглашение, как он считал, просто немыслимо. Перебрав в памяти с десяток актуальных изречений Гераклита и Дарвина и забраковав их тут же по причине чрезмерной выспренности, он в конце концов остановился на собственной литературной конструкции, близкой к текущему рабочему моменту: „Вот такие дела… А ведь неплохо идем, товарищи!” Подумал еще немного и подписал: „А. Чесноков (из неопубликованного)”.
Дальше работа пошла быстрее, почти галопом. В официальную часть вечера Игорь включил „пламенную речь директора по поводу” и „воспоминания заслуженных ветеранов о минувшем и давно забытом”.
Художественная часть опиралась на драмколлектив клуба „Энергетик”, усиленный неизвестной исполнительницей сентиментальных мелодий Розалией Козюшкиной (романс „Капризная, упрямая…”).
В заключение Игорь обещал трудящимся производственные телевизионные новости, самодельный салют и танцы, а также кофе с бубликами в домашних условиях.
Валентина Ильинична чуть-чуть подкорректировала текст дополнительными восклицательными знаками и со словами „пойдет, пожалуй” побежала к машинистке. Первый отпечатанный билет Зубова положила в почту Тимофеева. Через час Анатолий Ефимович звонком вызвал секретаршу:
— Танечка, узнайте, пожалуйста, кто составлял текст этого… билета… И пригласите его ко мне в обеденный перерыв.
— Игорь Евгеньевич, вы? — изумился Тимофеев. Возмущение его было искренним и бурным. — Я ничего не понимаю! Объясните мне, пожалуйста, кто такой А. Чесноков? Что еще за „капризная Козюшкина”? Я вас знаю как серьезного инженера. И вот тебе, пожалуйста, „кофе с бубликами”. Как вам такое в голову могло прийти?
Игорь молчал, почтительно склонив голову.
— Убедительно прошу вас прекратить подобные шутки… И немедленно перепечатайте билет.
Игорь вышел из кабинета, разочарованный необъективностью директора.
К производственным TV-новостям, которые ему поручила Зубова, он подошел более серьезно и ответственно. Продумал все до мелочей. По его эскизу в клубе изготовили фанерный ящик метр на два, имитирующий телевизор. На передней панели под дыркой-экраном нарисовали два выключателя, сделали надпись „Горизонт”. Внутри коробки установили лампу дневного света для подсветки „телеведущих”. Текст для них Игорь писал два вечера, взвешивая каждое слово и каждую запятую…
…Праздничная атмосфера чувствовалась уже у входа, где духовой оркестр периодически играл туш. В фойе, украшенном бумажными гирляндами, вывесили большой стенд с фотографиями ветеранов. На втором этаже, в буфете, распоряжалась Эмма Васильевна, плотная женщина из заводской столовой, отпускавшая лимонад и бутерброды (спиртные напитки разрешили продавать только после официальной части).
Вечер начался с поздравлений пионеров, которые с выражением прочли трогательные стихи о партии, а потом дружно разнесли по одному цветочку сидящим в первом ряду ветеранам. О задачах текущего момента выступил с коротким докладом Тимофеев. В запланированные сорок минут он, конечно, не уложился, хотя по ходу речи опустил некоторые мелкие детали и главные проблемы. В конце речи он заверил всех, что задание партии и правительства будет выполнено в срок. Ему горячо аплодировали, радуясь переходу к художественной программе.
После романса Козюшкиной дошла очередь и до „Горизонта”. В качестве ведущих выступали руководители драмкружка Виолетта Нестеровская и Василий Костюков, разбившие заранее текст Игоря на „Ж” и „М” и читавшие его со спокойным столичным достоинством:
— Добрый вечер, уважаемые телезрители!
— Добрый вечер! Мы начинаем с новостей из-за рубежа. Нестеровская сообщила, что накануне этого праздничного вечера редакция получила массу поздравительных писем и телеграмм со всех концов света. От передовых рабочих Боливии, скромных банковских служащих из предместий Лондона, а также от трудящихся туземцев из тропических кустов на островах Фиджи и Новая Каледония. И все они поздравляют сидящих в зале с приближающимся завершением строительства первого в мире промышленного реактора на быстрых нейтронах.
В зале захихикали и захлопали.
— По родной стране, — торжественно объявил Костюков, а Нестеровская тут же поведала о новом трудовом почине рабочих Новокраматорского завода. Не вдаваясь в суть почина, она рассказала: это уже 14-й почин с начала года; их периодически, обычно по понедельникам, выдвигают рабочие этого прославленного коллектива.
Затем в передаче шли короткие сообщения под рубриками „Вести с полей”, „Рационализаторам — зеленую улицу”, „Высокую культуру — в массы начальников” и „Новости археологии”. В заключение, чтобы приблизить передачу к текущим волнениям и злобе дня, Игорь написал „Репортаж с места событий” о стихийном бедствии в доме номер шесть четвертого микрорайона.
В этот момент в зале установилась заинтересованная тишина, поскольку этот дом был только на прошлой неделе заселен работниками БН-350, которых в первые же дни замучили сантехнические недоделки. Многие из них сидели в зале. Нестеровская невозмутимо сообщила им о том, что два часа назад стихия вышла из подвала дома, образовав приличный водоем с мелкой зыбью и разными запахами. Затем невидимый внештатный специальный корреспондент Шура Зандыба из-за кулис по микрофону сообщил: бедствие развивается нормально, а вода все прибывает, несмотря на самоотверженные усилия аварийной бригады.
В зале начали шушукаться. Понеслись выкрики с мест:
— Пусть вентиль в подвале перекроют!
— Надо весь дом отсечь в колодце. Аля наклонилась к Игорю:
— Не слишком ли наворотил?
— Ничего, перенесут, — ответил Игорь шепотом.
На фоне возникшего шума в зале Костюков с трудом и со смехом дочитал спортивные новости:
— Команда стрелков БН-350, возглавляемая мастером спорта Волошиным, заняла первое место на летней городской Спартакиаде. „Стрелять — не работать! — скромно сказал в интервью прославленный стрелок. — Дайте нам только винтовки в руки, а уж мишени мы всегда найдем”.
После этого Виолетта Львовна торопливо пообещала слушателям о погоде на завтра сообщить послезавтра. И при потухшем уже экране, в полной темноте, торжественно закончила:
— До свидания! До новых встреч в эфире! Передачу для вас подготовил Игорь Кошелев, а вели ее Нестеровская и Костюков. Концерт окончен. Приглашаем всех в танцевальный зал.
Молодые потянулись на танцы, но большая часть рванула в буфет. У Эммы Васильевны появились шампанское и коньяк. Очередь набежала и выстроилась мгновенно. Воздух сразу наполнился криками: „Отпускайте быстрее! Почему им без очереди?” Эмма Васильевна торопилась с расчетом и округляла до рублей в свою пользу. „Эх, да разве в деньгах счастье? — думала она по привычке. — Главное — это люди, наши труженики…”
Игорь с Алей тоже взяли бутылку шампанского и три пирожных. Повеселев, Аля рискнула принять участие в танцевальном конкурсе и неожиданно получила поощрительный приз из рук Зубовой. Плюшевого мишку, похожего на плюшевого зайца.
По мнению Игоря, вечер удался. Неприятности ждали его на следующий день…
Заводская столовая находилась рядом со зданием управления. Но многие механики, работавшие на реакторе, ленились переодеваться в обеденный перерыв из-за паршивой тарелки супа. Сегодня Игорь тоже остался. Витька Дробышев выложил в общий котел домашнюю вареную картошку. Юра Нестеров подкинул несколько сморщенных соленых огурцов, третий — кусок колбасы. А пожилой слесарь шестого разряда Самсон Филиппович, участник строительства двух атомных объектов, извлек пачку апельсинного печенья и большую горсть липких конфет. Пережевывать по традиции следовало в быстром темпе, чтобы осталось еще время на оздоровление спортом. Один огурец оставался недоеденным, когда все дружно устремились к узкому самодельному столику с небрежно разбросанными черными костяшками. Самсон Филиппович первым присел на лавочку и привычно скомандовал:
— Ребятки, присядем ненадолго. А вы, Игорь Евгеньевич, поскольку со спортом не в ладах, расскажите нам какой-нибудь новый анекдотик с легким матерком.
— Можно и с тяжелым. Мы выдержим, — поддержал Дробышев. Самсон Филиппович, награжденный за ударный труд по ошибке двумя совершенно одинаковыми медалями „за трудовое отличие”, пользовался в бригаде заслуженным авторитетом. Только ему было дозволено размашистыми круговыми движениями перемешать костяшки, подготовив их к очередному сражению.
— Поехали, ребята. Разбирайте свои.
Игорь закурил, добродушно усмехаясь над их глупейшим увлечением. Он уже трижды начинал им рассказывать полюбившийся анекдот, усвоенный на занятиях по марксистской философии. Игорь принял его на вооружение на несколько лет вперед и пытался на практике отшлифовать до блеска. Опробовать в своей бригаде никак не получалось из-за нехватки времени. Игорь решил сделать сегодня последнюю попытку, тщательно подбирая слова и паузы. Еще раз затянулся сигаретой и начал…