— Здесь вот какой расчет. — Шеманский продолжал, не обращая внимания на возражения юного собеседника. — Все они люди в возрасте, проработавшие на атомных объектах по двадцать лет и более. Одним словом, старая гвардия. Разумеется, они будут относиться к вам как преподавателю скептически, даже с насмешкой. Вы для них — философский массовик-затейник. А вам, Игорь, надо будет создать раскованную атмосферу дружеских дискуссий на абстрактные философские темы. Формальный подход к учебе тут неуместен. Это должна быть скорее не учеба, а интеллектуальный отдых. Понятна вам идея?
— Валериан Александрович, вы явно преувеличиваете мои способности. Для решения подобной задачи нужно быть философом, психологом и актером одновременно. Я, честное слово, не обладаю такими задатками.
— А уж об этом позвольте нам самим судить. — Шеманский двигался к своей цели, как ледокол „Челюскин”. — И еще вот что скажу. Все должно быть достаточно серьезно с вашей стороны, но… в то же время… без страха допустить идеологическую ошибку или бросить аполитическую реплику. Вы меня понимаете? Проверять вас не будем, не беспокойтесь. Тему вам подобрали: „Философские основы марксизма-ленинизма по книге В.И. Ленина „Материализм и эмпириокритицизм”. Так что с понедельника — за дело!
Игорь грустно затих, осознав, что попал в партийную ловушку.
— Справишься успешно с заданием, — сказал на прощание Валериан Александрович, — я лично дам тебе, Игорь, рекомендацию в партию.
Игорь вообще не собирался вступать в организацию коммунистов, но на всякий случай сказал „большое спасибо”.
Вышел на улицу с путаницей в голове. С одной стороны, дополнительные хлопоты по пустому делу. С другой стороны, это предложение давало ему возможность познакомиться поближе со знаменитыми Курчатовскими сотрудниками, а при желании — покомандовать или попугать итоговым неудом…
Четыре дня Игорь по вечерам прокуривал кухню. Штудировал первоисточник. Выписывал длинные цитаты вместе с мыслями в кавычках и знаками препинания. Голова его пухла от напряжения. Аля через каждый час подносила ему крепкий чай с лимоном, гладила по волосам, ласково целовала сзади в макушку, не отрывая от важного дела. „Какой же он у меня”, — думала про себя с затаенной гордостью.
В результате добровольного углубления в метафизические дебри Игорь совершенно запутался в сумбурной философии пролетарского вождя. То ли дело — эволюция Вселенной. Здесь все было совершенно непонятно, и поэтому никто из мыслителей не претендовал на роль гегемона, знающего конечную истину. А тут?! Цитат набралось аж на пятнадцать страниц, что давало Игорю уверенную надежду на победу: в случае чего ими можно было легко швырять как булыжниками в головы сомневающихся учеников…
Игорь осторожно отодвинул на край стола зеленую вазу с бумажными цветами и уверенным движением раскрыл журнал посещаемости.
— Тимофеев! — произнес он спокойно и величественно, как и подобало строгому преподавателю.
Разговоры мгновенно затихли. Двенадцать пар послушных глаз обратились к учителю.
— Я, — отреагировал Анатолий Ефимович и непроизвольно привстал.
— Садитесь, — разрешил Игорь. — Баюклин!
— Здесь.
— Самаркин!
— Я.
— Померанцев!
— Я, — произнес Глеб Борисович, неловко поднимаясь на здоровой ноге.
— Садитесь, пожалуйста. Давайте, товарищи, не будем вставать: мы же не в начальном классе.
Игорь прошелся по всему списку и захлопнул журнал.
— Дорогие товарищи! — начал он вступительную беседу. — Сегодня мы с вами приступаем к изучению философского труда В.И. Ленина „Материализм и эмпириокритицизм”, написанного им в 1908 году под псевдонимом Вл. Ильин. Я надеюсь, вы предварительно ознакомились с этой работой?
Все ученики дружно заулыбались, сочувствуя его юной наивности.
Эта первая фраза была произнесена Игорем, чтобы откровенно, во всей неприкрытой наготе, продемонстрировать почетным ученикам свой прирожденный дефект речи. Чтобы они примирились с его заиканием и не ожидали ничего другого. По реакции стало понятно, что слушатели осознали и примирились.
— Вы знаете, что гениальная книга В.И. Ленина является, образно говоря, философской библией марксизма. Хотя… в 1909 году в российских журналах было опубликовано много критических рецензий.
В этом месте Игорь раскрыл свой цитатник и надел очки.
— Некто Авраамов, например, в журнале „Возрождение” пишет: „Читатель будет сильно разочарован, если будет искать… в труде Вл. Ильина… новое, более глубокое трактование диалектического материализма, чем то, какое мы имеем в глубоко продуманных „Философских очерках” другого вдумчивого и серьезного ученика Плеханова, Л. Аксельрода”. В другом журнале, „Критическое обозрение”, М. Булгаков так заканчивает свою рецензию: „Если даже признать справедливыми материалистические положения г. Ильина о существовании внешнего мира и его познаваемости в наших ощущениях, то все же эти положения не могут быть названы марксистскими, так как и самый отъявленный представитель буржуазии нисколько в них не сомневается”.
На лицах слушателей застыло испуганное удивление, а Игорь продолжал и продолжал напрягать их нервную систему.
— Хочу привести еще несколько цитат из рецензии Ортодокса („Современный мир”, № 7): „В аргументации автора мы не видим ни гибкости философского мышления, ни точности философских определений, ни глубокого понимания философских проблем… Полемика Ильина… всегда отличалась крайней грубостью, оскорбляющей эстетическое чувство читателя… Авенариус — „кривляка”, „имманенты” — „философские Меньшиковы”, Корнелиус — „урядник на философской кафедре”…”Петухи Бюхнеры, Дюринги и К°… не умели выделить из навозной кучи абсолютного идеализма диалектики — этого жемчужного зерна”. Уму непостижимо, как это можно нечто подобное написать; написавши, не зачеркнуть, а, не зачеркнувши, не потребовать с нетерпением корректуры для уничтожения таких нелепых и грубых сравнений”.
Тут Игорь оторвался от своих листков и снял очки, чтобы подвести некоторые итоги. Он попытался „свежими” цитатами зацепить внимание своих учеников, установить доверительный контакт с аудиторией и побудить ее к самостоятельному размышлению.
Однако то, что он увидел, выбило из намеченной колеи. Перед ним застыли бледные испуганные лица. Никогда в своей сознательной жизни „старые пердуны” ничего подобного не слышали о гениальном вожде мирового пролетариата: „Ни гибкости философского мышления, ни глубокого понимания философских проблем!” И это о великом Ленине! Некоторые непроизвольно поглядывали на дверь кабинета: не подслушивает ли кто в коридоре? Хотя прекрасно знали, что, кроме диспетчера и охраны на выходе, никого в здании управления в столь поздний час быть не может. Другие подозрительно оглядывали стены и потолок: нет ли в этом кабинете подслушивающих устройств?
Все эти двенадцать руководителей были воспитаны в светлой атмосфере всепобеждающего социализма Сталина-Берии, когда люди и за более мелкие политические промашки исчезали в неизвестном направлении. Они расценили вступительную речь Игоря как „хитрую мышеловку”, как проверку их собственной политической лояльности. Атомные первопроходцы, орденоносцы и лауреаты многочисленных премий, не раз рисковавшие своим здоровьем и жизнью во имя успеха общего дела, вдруг мгновенно и трусливо спрятали, словно улитки или черепахи, свои головы в защитный панцирь гробового молчания. Игорь понял, что перегнул палку и что надо немедленно искать новый подход, чтобы вывести их из политического столбняка. Решил перейти к индивидуальным вопросам.
— Анатолий Ефимович, начнем с вас. Какая, по-вашему, проблема в философии является центральной и решающей? С места, пожалуйста.
Тимофеев, сразу вспотевший от политического напряжения, лихорадочно пытался вспомнить лекции по ОМЛ в далекие студенческие годы. Отрапортовал уверенно.
— Главным вопросом философии является вопрос об отношении бытия и сознания. Диалектический материализм учит нас, что первичным является бытие, а сознание — вторично.
Анатолий Ефимович полностью исчерпал на этом свои философские познания и замолк.
— Правильно! — отечески поддержал Игорь. — Это и есть сокращенная формулировка главной проблемы. А могли бы вы привести какие-либо аргументы в пользу истинности вашего заключения?
Тимофеев покраснел, натужив свой мыслительный аппарат. Но никакие доводы в голову не приходили. Он упорно молчал.
— Хорошо, — продолжил Игорь, — я попытаюсь поставить вопрос по-иному.
Он встал из-за стола и начал прохаживаться перед учениками.
— Послушайте внимательно мое рассуждение… Вот перед вами стоит светлый полированный стол. — Игорь легонько стукнул ладошкой по его поверхности. — Вы его видите, можете оценить его размеры. Вправе дотронуться до него рукой. Вы его можете, так сказать, осязать. Если же захотите пройти напролом через пространство, занятое столом, то наверняка ушибетесь, почувствовав боль от удара об острый край. Правильно?
Раздались возгласы „конечно” и „правильно”.
— Тогда пойдем дальше. Доверяя своим чувствам: зрению, осязанию, и т. д., — я делаю вывод, что стол этот реально существует. Существует, потому что воспринимается мною. Существовать — значит быть воспринимаемым!.. И вот теперь я снова обращаюсь к вам, дорогие товарищи. Логично и здраво ли мое суждение? Верно ли приведенное мной рассуждение с точки зрения диалектического материализма. Глеб Борисович, — обратился Игорь к Померанцеву, — каково ваше мнение на сей счет?
Померанцев чувствовал какой-то подвох со стороны юного „мудреца” и в последний момент заколебался:
— Вроде бы да… С первого взгляда… Как будто логично.
— А вы, Шведенко, согласны с Померанцевым? Главный приборист колебался еще сильнее Померанцева.
— Я согласен. Но не совсем. Отчасти — да, а отчасти — нет. Надо еще подумать поглубже.
— А кто еще согласен? Поднимите руки, пожалуйста.
Под авторитетным взглядом Померанцева поднялись еще несколько неуверенных рук. Остальные воздержались.