Когда в голове моей пронесся весь этот сумбур из ребяческих лет, озноб пробежал по всем моим членам, я хотел отшвырнуть от себя зеркало, но был не в состоянии сделать этого: внезапно небесные глаза прелестного создания обратили на меня свой взор, и он проник в самую глубину моего сердца. Ужас, объявший меня, уступил место сладостному томлению, которое пронзило меня электрическим теплом. "Какое у вас красивое зеркальце!" — вдруг произнес рядом со мной чей-то голос. Я пробудился от своих мечтаний и немало удивился, увидев сидящих по обе стороны от меня незнакомых людей, которые пристально смотрели на меня и многозначительно улыбались. Без сомнения, заметив, как пристально я гляжу в зеркало и, возможно, увлеченный своим разгоряченным воображением, даже делаю странные гримасы, они развлекались наблюдая за мной. "Прекрасное зеркальце у вас!" - повторил один из незнакомцев, сопровождая свои слова взглядом, в котором можно было прочитать вопрос: "Но скажите на милость, какого черта вы так уставились в это зеркало, что это вы с таким усердием там разглядываете? Что вы в нем видите и проч.?" Человек, заговоривший со мною, был уже довольно преклонного возраста, весьма прилично одет, в его голосе и взгляде было что-то необыкновенно добродушное и внушающее доверие. Я без обиняков признался ему, что смотрю в зеркало на лицо прекрасной девушки, сидящей у окна пустого дома, находящегося позади нас, и при этом поинтересовался, не видит ли и он этого лица.
— Вот там, напротив? В пустом доме? В последнем окне? — с большим удивлением переспросил пожилой господин.
— Ну, да, разумеется,— отвечал я.
— В самом деле?! Неужто мои старые глаза уже отказываются служить мне? Правда, у меня нет с собой очков; но мне, право, кажется, что в этом окне — всего лишь искусно написанный маслом портрет.
Я поспешно обернулся, чтобы взглянуть на окно, но все уже исчезло и жалюзи были спущены.
— Да! Теперь уже поздно удостоверяться в этом,— продолжал старый господин,— ибо слуга, живущий в этом доме, насколько мне известно, в качестве управителя графини 3., только что, обтерев пыль с картины, убрал ее и опустил жалюзи.
— Вы уверены, что это был портрет? — ошеломленно переспросил я.
— Поверьте моим глазам,— подтвердил старый господин,— нет сомнения, что это отражение в зеркале увеличивало оптический обман. В ваши годы и мое воображение, быть может, сотворило бы из картины живое существо.
— Однако же я ясно видел движение руки,— возразил я.
— О! Точно, точно, руки двигались, она вся шевелилась,— засмеялся старый господин и легонько потрепал меня по плечу. Затем он встал, учтиво поклонился и пошел прочь, заметив: "Берегитесь лживых зеркал. Ваш покорный слуга".
Можете представить, каково мне было видеть, что со мной обходятся как с глупым, романтическим мечтателем. Я убедил себя, что старик был прав и что все это было лишь плодом моего неутолимого воображения.
Рассерженный и огорченный отправился я домой, твердо решив выкинуть из головы таинства злосчастного дома и по крайней мере хотя бы несколько дней не ходить по этой аллее. И я следовал своему намерению; днем сидел за письменным столом и трудился над некоторыми неотложными делами, а вечера проводил в кругу веселых и остроумных приятелей и таким образом сумел почти позабыть обо всех этих тайнах. Только изредка случалось, что ночью я вдруг пробуждался, как будто от чьего-то прикосновения, и потом ясно понимал, что меня разбудила мысль о таинственном создании, явившемся мне в окне пустого дома. Часто во время самого увлекательного занятия или в пылу оживленного разговора с друзьями, вдруг безо всякой видимой причины, подобно электрической молнии пронзала меня эта мысль. Впрочем, подобные мгновения бывали непродолжительны. Карманное зеркальце, в котором я столь живо видел отражение прелестного лица, я предназначил для самого прозаического употребления: завязывал перед ним галстук.
Однажды, приступая к этому важному делу, я увидел, что зеркальце несколько потускнело, и, чтобы протереть его, как водится, дохнул на него. Кровь застыла в моих жилах, сердце затрепетало от какого-то неизъяснимо-упоительного страха! Не знаю, как иначе обозначить то чувство, которое охватило меня, когда я увидел в зеркале, едва его коснулось мое дыхание, в голубоватом тумане изображение моего прелестного существа, смотрящего на меня томными, проникающими в душу глазами! Вы смеетесь? Что ж, мне все равно; пускай кажусь я вам неисцелимым мечтателем, говорите, думайте, что хотите: я точно знаю, что пленительное лицо действительно смотрело на меня из зеркала и исчезло в то же мгновение, когда его поверхность снова стала ясной и гладкой.
Не хочу утомлять вас пересказом всех последовавших за этим событий. Скажу только, что я вновь и вновь пытался вызвать чарующий образ, и иногда мне это удавалось. Но случалось и так, что все мои попытки не приносили никаких результатов. Тогда я метался как безумный перед ненавистным домом — но тщетно! Там не было никаких признаков жизни. Время остановилось для меня, я ни о чем больше не мог думать, я забросил все свои занятия и стал избегать друзей.
Порой это состояние сменялось тихой, мечтательной грустью, и тогда прелестный образ, казалось, утрачивал свою власть надо мной; иногда же оно усиливалось и принимало такие размеры, что и сейчас еще мне страшно об этом вспоминать. Не стоит скептически улыбаться и посмеиваться надо мной: это душевное состояние могло стать для меня роковым; лучше послушайте и постарайтесь понять и разделить со мной все, что мне довелось пережить.
Как я уже сказал, когда зеркало не отзывалось на все мои усилия, я физически заболевал, а волшебный образ так завладевал моим воображением, так живо и блистательно являлся мне, что казалось, я могу прикоснуться к нему. Но тут же возникало отвратительнейшее чувство, будто этот образ — я сам, будто это мое собственное отражение выступает из голубого тумана на стеклянной поверхности. Такое состояние обычно имело своим следствием жестокую боль в груди и глубокую депрессию, после которой я чувствовал себя совершенно обессиленным. В такие минуты зеркало было глухо к моим мольбам; когда же я ощущал прилив сил, пленительное лицо глядело из зеркала как живое, и меня охватывало — не буду лукавить — какое-то особенное, ранее неведомое мне чувство физического наслаждения.
Постоянное напряжение, в котором я пребывал, пагубно влияло на меня, бледный как смерть, рассеянный и потрясенный, я не замечал ничего вокруг, друзья полагали, что я болен, их неутомимая забота и уговоры заставили меня всерьез обратить внимание на свое здоровье. Наверное, неслучайно один из моих друзей, изучавший фармакологию, как-то оставил у меня книгу Рейля об умственных расстройствах. Я начал ее читать и в описании навязчивых состояний узнал себя! Представьте себе, какой глубокий ужас охватил меня при мысли, что я близок к сумасшествию! Это заставило меня принять твердое решение, и я сразу же приступил к его исполнению.
Я отправился на прием к доктору К., известному психиатру, который весьма успешно лечил душевнобольных, глубоко проникая в то психическое начало, которое обладает способностью не только вызывать физические болезни, но и излечивать их. Я рассказал ему все, не умолчав ни о малейшей, далее незначительной детали, умоляя спасти меня от грозящей мне жуткой участи. Он выслушал меня, оставаясь внешне совершенно спокойным, но я прочел в его глазах глубокое изумление.
— Пока еще дело обстоит не так скверно, как вам кажется,— вынес свое суждение доктор.— И я убежден, что смогу отвести от вас эту угрозу. Несомненно, вы стали жертвой сильнейшего психического воздействия, по, так как вы ясно осознали это воздействие как нечто враждебное, то есть все основания полагать, что мы сможем с успехом ему противостоять. Отдайте мне ваше зеркальце и займитесь каким-нибудь делом, которое потребует от вас напряжения всех сил — умственных и физических, а потом отправляйтесь на прогулку и к друзьям, с которыми вы так долго не встречались! Подкрепите свое здоровье хорошей пищей, пейте крепкое вино. Вы видите, я хочу в корне уничтожить вашу навязчивую идею — завораживающее вас лицо в окне пустого дома и в зеркале, я хочу обратить ваш ум к другим предметам и укрепить ваше тело. От вас же требуется всячески мне содействовать.
Нелегко мне было расстаться с зеркальцем, доктор заметил это, и взяв зеркальце у меня из рук, подышал на него, а затем подмес к моему лицу:
— Вы что-нибудь видите? — спросил он.
— Ничего,— ответил я, и это была истинная правда.
— Подышите теперь сами,— сказал доктор, протягивая мне зеркало.
Я исполнил это — и волшебный образ выступил гораздо более отчетливо, чем когда-либо.
— Она здесь! — воскликнул я.
Врач бросил взгляд на туманное стекло и слегка вздрогнул:
— Я ничего не увидел, но, не скрою, когда я заглянул в зеркало, то ощутил необъяснимый страх, впрочем, он сразу же прошел. Видите, я откровенен с вами, и вы вполне можете мне доверять. Попробуйте-ка еще раз.
Я повиновался. Доктор стал сзади меня, я почувствовал его руку на своем позвоночнике. Лицо проступило снова, доктор, который из-за моего плеча тоже смотрел в зеркало, побледнел, затем взял у меня зеркало, еще раз взглянул на него, запер в свое бюро и несколько минут стоял молча, приложив руку ко лбу. Затем повернулся ко мне:
— Точно следуйте моим предписаниям. Признаться, мне не совсем ясно то состояние, когда вы, как бы отделившись от своего "я", ощущали его только как физическую боль. Но я надеюсь в скором времени в этом разобраться.
Несмотря на то, что это было необычайно трудно, я начал с той же самой минуты вести жизнь, сообразную предписаниям доктора, и скоро ощутил благотворное влияние предписанных мне режима и диеты. Вместе с тем я не освободился от мучительных приступов, которые обычно случались со мною около двенадцати часов дня и были гораздо более сильными около двенадцати часов ночи. Нередко даже в самой веселой компании, где пили и пели, я вдруг чувствовал, как все мои внутренности будто пронзают раскаленные острые кинжалы, и тогда, не в состоянии превозмочь эту боль, я должен был удаляться и возвращался не прежде, как по прекращении некоторого обморочного состояния.
Однажды мне случилось присутствовать на вечерней беседе, где разговор шел о психических влияниях и о темном, непостижимом могуществе магнетизма. Всего более толковали о возможности психического воздействия на расстоянии, в подтверждение чего были приведены многие примеры. Один молодой, приверженный магнетизму врач утверждал, что он, как и многие другие или, вернее, как все сильные магнетизеры, может воздействовать на своих сомнамбулических пациентов издали, посредством только целенаправленной мысли и твердой воли. Было упомянуто все, что говорили об этом предмете Клуге, Шуберт, Бартелъс и многие другие.
— Наиболее важным из всего этого,— утверждал один из собеседников, проницательный и наблюдательный медик,— по моему мнению, есть то, что магнетизм объясняет, по-видимому, некоторые таинства, которых мы не хотим признать таковыми. К этому, конечно, нужно подходить с осторожностью. Каким образом случается, например, что безо всякого внешнего или внутреннего известного нам повода, часто разрывая цепь наших мыслей, перед нашим внутренним взором вдруг возникает изображение какого-либо лица или даже целого происшествия и овладевает всеми нашими чувствами с такою силой, что мы сами тому удивляемся? Всего замечательнее, что мы иногда вскакиваем во сне. Сновидение погружает нас в темную бездну и там со всей живостью являет нам видение, которое переносит нас в какую-то далекую страну, где перед нами возникают лица, которые давно уже стали для нас чужими и о которых мы на протяжении многих лет далее не вспоминали. Скажу больше: нередко в сновидениях необычно отчетливо являются нам лица, с которыми мы знакомимся лишь некоторое время спустя. Всем нам известно чувство: "Боже мой, как знакомо мне лицо этой женщины или этого мужчины, словно я с ним где-то встречался!" — есть, может быть, не что иное, как воспоминание о таком сне. Что ежели это внезапное появление незнакомых образов в ткани нашего мозга, которое с какой-то особенной силой поражает нас, есть результат воздействия чужого психологического начала? Что ежели чужой дух при известных обстоятельствах может безо всякой подготовки установить магнетическую связь такой силы, что мы против воли должны подчиняться ей?
— Отсюда, — перебил со смехом один из присутствовавших, — всего один шаг до учения о волшебстве, магии, зеркалах и прочих глупых и суеверных бреднях, бытовавших в невежественное старое время.
— Прошу прощения, — возразил медик своему оппоненту, — время никогда не бывает ни старым, ни невежественным; в противном случае так можно назвать любое время, в котором человек начинает мыслить, а следовательно, и то, в котором мы с вами живем. Нельзя же начисто все отвергать, и в особенности вещи, которые нередко подтверждаются самыми строгими юридическими доказательствами. Я не берусь утверждать, что в темной, таинственной обители нашего духа мерцает хотя бы маленький огонек, доступный для наших слабых, беспомощных глаз, но все же трудно предположить, чтобы природа отказала нам в способностях, которыми наделила кротов. Несмотря на свою слепоту и на темноту, окружающую нас, мы тщимся продвинуться вперед. Но подобно слепому, который по шелесту листьев, по журчанию и плеску воды узнает близость леса, в котором надеется найти прохладительную тень или ручей, который утолит его жажду, и достигает таким образом цели своих желаний, подобно этому слепому мы, прислушиваясь к тихому шуму крыльев витающих вокруг нас неведомых существ, предчувствуем, что странствие наше ведет нас к источнику света, перед которым глаза наши прозреют!
Я не мог дольше молчать.
— Итак, вы утверждаете, — обратился я к медику,— возможность влияния постороннего, чужого духа, начала, которому мы против своей воли вынуждены покоряться?
— Да, я полагаю, что такое влияние не только возможно,— подтвердил медик,— но и сходно с другими способами психического воздействия, которые проявляют себя через магнетическое состояние.
— Вы считаете, что и демонические силы могут иметь над нами власть?
— Проказы падших духов? — улыбнулся медик.— Нет! Им мы не поддадимся. И вообще прошу мои высказывания принимать всего лишь как предположения, к которым я еще могу добавить, что отнюдь не признаю безусловной власти одного духовного начала над другим. Скорее, я готов допустить существование какой-то зависимости, слабости внутренней воли или некоего их взаимодействия.
— Вот теперь только,— вступил в разговор очень пожилой господин, который до сих пор молчал и только внимательно слушал,— теперь только я начинаю соглашаться с вашими странными суждениями о таинствах, которые от нас сокрыты. Ежели и существуют таинственные силы, угрожающие нам нападением, то в нашем духовном организме мы должны находить крепость и силу, способные эти нападения отразить. То есть только болезнь духа подчиняет нас злому началу. Примечательно, что с самых древних времен из-за душевной неустойчивости люди подвержены влиянию демонических сил. Я имею в виду любовные заговоры, о которых так часто рассказывают старинные хроники. В магических действах ведьм нередко присутствуют такие вещи, и далее в законах одного весьма просвещенного государства упоминается о любовных зельях, имеющих будто бы способность посредством психического влияния привораживать человека, вызывать в нем желание любви.
Разговор этот напомнил мне одно трагическое происшествие, случившееся недавно в моем собственном доме. В то время, когда Бонапарт наводнил своими войсками нашу землю, на квартире у меня стоял полковник итальянской гвардии. Он относился к числу тех немногих офицеров так называемой великой армии, которые отличались тихим, скромным поведением. Лицо его было покрыто мертвенною бледностью, мрачные глаза говорили о болезненной, глубокой меланхолии. Однажды, когда я находился в его комнате, он вдруг со стоном схватился за грудь, будто ощутил сильнейшую боль. Не будучи в состоянии произнести ни слова, он упал на софу, потом взор его словно застыл, а сам он одеревенел и уподобился бездушной статуе. Спустя некоторое время он вздрогнул, как будто внезапно пробудился ото сна, и пришел в себя; но был так слаб, что еще долгое время не мог пошевелиться. Мой врач, которого я к нему прислан, безуспешно испробовав все известные медицинские средства, стал лечить его посредством магнетизма; похоже, это на него подействовало, но, к сожалению, врач вскоре вынужден был прекратить лечение, ибо, магнетизируя больного, сам почувствовал крайнее расстройство здоровья. Однако же он успел завоевать доверие полковника, и тот поведал ему, что во время подобных припадков ему является образ девушки, с которой он был знаком в Пизе; и тогда ему кажется, что ее пламенные взоры пронзают его сердце, вызывая невыносимую боль, которая терзает его до тех пор, пока он не погрузится в беспамятство. От этого состояния остается тупая головная боль и слабость во всех членах. Он никогда подробно не рассказывал об отношениях, в которых, быть может, находился с этой девицею.
Войска должны были выступить в поход, повозка полковника, уже уложенная, стояла у дверей, а сам он завтракал; и вдруг в ту самую минуту, когда он подносил ко рту стакан мадеры, он вдруг с глухим вскриком упал со стула замертво. Врачи нашли, что с ним сделался удар. Несколько недель спустя мне принесли письмо, адресованное полковнику. В надежде узнать что-либо о родственниках полковника, чтобы сообщить им о его внезапной кончине, я решился распечатать письмо. Оно было из Пизы и состояло всего из нескольких слов без подписи: "Несчастный! Сегодня, 7-го числа, ровно в полдень, Антония, прижимая к себе твое вероломное изображение, скончалась!" Я посмотрел в календарь, в котором записал день смерти полковника, и обнаружил, что Антония и он умерли в один и тот же час.
Я уже не слышал ни слова из того, что далее рассказывал старик, ибо вместе с ужасом, объявшим меня при мысли, что мое собственное положение сходно с положением полковника, во мне вспыхнуло такое непреодолимое влечение к таинственному предмету моих мечтаний, что я не мог более ему противиться, вскочил со стула, выбежал вон и помчался к роковому дому.
Издали мне показалось, что сквозь спущенные жалюзи мелькает свет, но когда я подошел ближе, он исчез. В исступлении неутолимой любви я с силой толкнул дверь; она отворилась, и я очутился в слабо освещенной передней. Меня обдало душным, спертым воздухом; сердце мое, охваченное тревогой и нетерпением, сильно билось; внезапно раздался протяжный, пронзительный женский крик, отозвавшийся во всем пустом доме, и я, сам не знаю каким образом, вдруг очутился в просторной, ярко освещенной множеством свечей зале, обставленной в старинном духе раззолоченной мебелью и украшенной причудливыми японскими вазами. Густое синее облако курящихся благовоний окутало меня.
— Здравствуй! Здравствуй, дорогой жених! Настал желанный час, пора к венцу! — женский голос звучал все громче, пока наконец не перешел в крик, и точно таким же непонятным для меня образом, как я оказался в зале, вдруг явилась передо мною из тумана, наполнявшего комнату, молодая, высокая женщина в богатых блестящих одеждах. Повторив еще раз пронзительным голосом: "Здравствуй, дорогой жених!" она двинулась ко мне, раскрыв объятия. И обманутые глаза мои увидели вместо прелестного лика желтое, искаженное старостью и безумием лицо. Потрясенный, объятый ужасом, я отступил назад. Будто загипнотизированный горящим взглядом гремучей змеи, я не мог ни отвести свой взор от жуткой старухи, ни сдвинуться с места. Она приблизилась, и тогда мне показалось, что ужасное лицо ее — всего лишь маска из прозрачной вуали, а сквозь нее просвечивают черты прелестного лица, являвшегося мне в зеркале. Я уже чувствовал прикосновение руки этой женщины, как вдруг она истошно вскрикнула и упала передо мной на пол, а сзади меня раздался голос:
— Эге-ге! Что, бес опять вселился в вас, сударыня? Прошу покорно убираться спать, спать, а не то я вас, сударыня, попотчую плетью!
Я обернулся и увидел старого управителя в одной рубахе, размахивающего большущей плетью. Он собрался ударить старуху, но я схватив его за руку, удерживая, он же отшвырнул меня и закричал:
— Прочь! Ежели бы я не подоспел вовремя, эта старая ведьма отправила бы вас на тот свет; извольте, сударь, скорее выйти вон, вон!
Я опрометью бросился из залы, тщетно стараясь найти в потемках дорогу к выходу. Тем временем в зале послышались удары плети и вопли старухи. Я хотел закричать, позвать на помощь, но вдруг оступился, упал, покатился вниз по лестнице и так сильно ударился об какую-то дверь, что она распахнулась и я очутился в маленькой комнатушке. Увидев измятую только что оставленную постель и лежащий на стуле коричневый сюртук, я тотчас догадался, что это жилище старого управителя. Через несколько минут на лестнице раздались шаги, в комнату вбежал он сам и бросился мне в ноги.