— На нашем прошлом сеансе вы уяснили для себя основы технологии Хемисинк и при её активном использовании прошли через некоторые общеизвестные состояния изменённого сознания. Кроме того, у всех членов вашей группы была успешно произведена подстройка частот нейрофизиологических ритмов, что теперь позволяет легко и быстро вводить всех вас в состояние резонансного взаимодействия мозговых волн. Проще говоря, отныне, вы всегда и везде будете находиться, как говорится, на одной общей волне.
Как же, как же! Ну прямо как в большой и дружной семье. Только ить, в большой семье, оно ить, как говорится, э-э-э, короче не щёлкают, тащ инструктор! Сегодня утром вона как дружно все проблемы с пробуждением после очередного застолья решили. Страшненьких дружно выперли, предварительно опохмелив, мы ж не звери какие. Дружно Петровичу с сокрытием прочих следов преступления в его гостеприимном номере помогли. Двойными дозами цитрамона и контрастным душем так же дружно решили вопросы головной боли. Вот только, пока я крайним принимал этот грёбанный душ, они все успели похмелиться, а мне, видите ли, не хватило. Тебя, говорят, только за смертью посылать! И ржут как кони. Довольные такие. Исцеленные. Вот потому-то я сегодня с утра такой злой…
— В свою очередь, состояние резонансного взаимодействия ваших мозговых волн поможет вам сейчас создать ваш общий эгрегор, то есть, некий ментальный конденсат, рождённый вашими близкими мыслями и эмоциями. Самая подходящая аналогия среди животных— это коллективное бессознательное, которое объединяет их в рои, стаи, стада. Самая яркая и наглядная аналогия — это знакомый вам с детства муравейник. Существует мнение, что в среде людей эгрегор возникает как раз тогда, когда их объединяет какая-то общая цель.
Что-то уж больно знакомо всё это! Когда мы с батей по пятницам сидим на кухне и дуем пивасик, то после разговоров о нашей общей работе мы всегда переходим на политику и вот тут-то он начинает сыпать ленинскими цитатами, коих в него вдолбили изрядно в его совковой молодости. А уж про сексуально озабоченную идею, которая вечно овладевает ничего не подозревающими массами и становится при этом непотребстве материальной силой, батяня мне так и вовсе все уши с детства прожужжал!
— Минимальное количество людей, необходимое для создания эгрегора составляет всего лишь два человека, и чем больше людей, тем сильнее их эгрегор. Тем не менее, опытным путём установлено, что многочисленные группы людей порождают плохо управляемые и не синхронизированные эгрегоры, а оптимальная численность — четыре человека.
Странно, тащ инструктор, а чего это вы нам за церкву не впариваете? Или это в научной среде, считается не по понятиям? Или возможность её резиста крайне мала? Помнится, бабушка, когда хотела потихоньку от родаков меня сделать, так сказать, воцерковлённым, любила часто повторять слова из Евангелия, кажется, от Матфея: «Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них». Чем вам не эгрегор? Причём, это синодальный перевод, во многих других вариантах всячески пытаются переиначить в «хотя бы двое или трое». А почему не «хотя бы две или три тысячи»? А то ведь как раз уже даже не приход, а целый избирательный участок получается! Ну уж нет, на по-настоящему святое в нашей стране кадилом замахнуться не дадут, были случаи, знаем!
— Через несколько минут, товарищи курсанты, в наушники ваших шлемофонов подадут комбинацию частот, соответствующих состоянию, в котором тело расслаблено настолько глубоко, что сигналы, поступающие от органов чувств, почти не воспринимаются, но ум остается бодрствующим. Это состояние будет сопровождаться богатыми зрительными и слуховыми образами. В жизни вы, скорее всего, уже проходили через него перед потерей осознанности перед сном, но технология Хемисинк и введённые в вас стабилизирующие препараты помогут сохранить эту осознанность намного дольше. Всё это является частью процесса, синтезирующего ваш общий эгрегор и его перехода во внетелесную фазу.
Ух ты! Это они собираются нас в, так называемую, точку десять погрузить? Читал про это состояние, но, честно говоря, при всей моей увлечённости сам так и не сподобился на себе опробовать. Правда, если они к этому делу ещё и эгрегора пристегнули, то это явно что-то новенькое! Посмотрим-посмотрим… Чу, как пишут классики, пошёл белый шум, схожий со звуками проливного дождя. Ну хорошо, постараемся ещё больше расслабиться, как нам предписывал инструктаж. Ой, какая приятная тяжесть в теле образовалась! Тепло пошло в конечностях, даже жарко стало, шорт поберьи! Но нет, теперь приятная прохлада! Короче, я запутался, тащ инструктор, как я смогу объективно комментировать свои ощущения?..
* * * * *
КТО Я? ГДЕ Я? И НАКОНЕЦ КОГДА Я? НЕТ, КАК МЕНЯ ЗОВУТ, Я ЕЩЁПОМНЮ, МОЁ ИМЯ — НИКОЛАЙ, ВПРОЧЕМ, НУ ЧТО Я ЭТО ГОВОРЮ, МЕНЯ ЖЕ МАРКОМ ЗОВУТ! ИЛИ ВИТАЛИЕМ? МИХАИЛОМ? КАК ТАКОЕ ВОЗМОЖНО, РАЗВЕ МОЖЕТ БЫТЬ НЕСКОЛЬКО ИМЁН У ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА? А ЧЕЛОВЕК ЛИ Я ВООБЩЕ? НО ЕСЛИ Я НЕ ЧЕЛОВЕК, ТО КТО? ВОТ ЧТО ЗНАЧИТ ПРАВИЛЬНО ЗАДАТЬ ВОПРОС! ВО МНЕ СЕЙЧАС НЕСКОЛЬКО ПАРАЛЛЕЛЬНЫХ МЕНТАЛЬНЫХ ПОТОКОВ И ВСЕ ОНИ В КАКОМ-ТО ВОСТОРЖЕННОМ УПОЕНИИ КРИЧАТ, ЧТО МЫ — ОДНО ЦЕЛОЕ!
* * * * *
Господи, прости меня грешного, ибо не верую я в тебя, ну или почти не верую, но что это было?! Нет, не так, а вот так: ЧТО ЭТО БЫЛО?!!! Это был одновременно и я, и не я, а кто-то такой большой, можно сказать, огромный. И, в то же время, ОН носил все наши имена, ОН одновременно был всеми нами, но ОН не был никем из нас в отдельности. Пожалуй, нечто подобное я иногда ощущал во время проведения мозговых штурмов у нас в нашем семейном маркетинговом агентстве. Нечто, находящееся на грани восприятия, когда тебе кажется, что за столом совещания сидит кто-то ещё один, и именно этот кто-то большой и мудрый даёт идеи, которые никогда бы не возникли ни у кого из присутствующих. Точно, здесь тоже был кто-то пятый, такое же ощущение и точно так же щемит сердце грусть по утерянному единению наших четырёх душ после неизбежного разрыва контакта.
— Прекрасно понимаю ваши чувства, которые вы все, уверена, испытываете в эту минуту, товарищи курсанты! Вам теперь потребуется некоторое время для того, чтобы полностью успокоить свои возбуждённые чувства и разум, а также до конца осознать, что же такое с вами сегодня произошло, понять величие духа вашего эгрегора…
Да-да, тащ инструктор, простить, понять и вытащить свирель! Эгрегор-то наш ушёл, ясен пень, а свирель-то ваша, в смысле, это вконец задолбавшая пищалка бинауральных ритмов в наших ушах так и осталось звенеть, хоть как жвачку её выковыривай! Но вот по поводу понимания ты загибаешь, как мне кажется, тащ инструктор, это надо прочувствовать…
— Потому, товарищи курсанты, наш сегодняшний сеанс окончен ввиду вашего досрочного успешного завершения программы подготовительного курса, с чем вас всех и поздравляю от имени руководства и инструкторско-преподавательского состава проекта 630! Начиная со следующего понедельника ваша группа продолжит работу с эгрегорами и осуществит с их помощью попытки темпорального перехода в заданную точку пространства и времени. Прошу приготовиться покинуть капсулы! Никто и ничего, товарищи курсанты, не пробует отключать самостоятельно, дождитесь полного автоматического отключения всех систем!
В этот раз ложементные капсулы покидали молча, привычных шуток ни от кого из нас так и не донеслось. Все члены группы специального назначения до сих пор ещё находились в синхронизированном друг с другом состоянии и безо всяких приборов, буквально каким-то совершенно неведомым и совершенно неважно каким по счёту внутренним чувством ощущали всеобщее подавленное настроение, которое бывает только после потери очень близкого человека или после потери частички своей души.
— Думаю, мужики, — мрачно изрёк Петрович, — Да какого хрена, ребята, не думаю, а вы же и сами без меня прекрасно знаете, что я знаю, что вы знаете… Короче, пацаны, я ПРОСТО ЗНАЮ, что от основательной выпивки никто из нас сегодня не откажется, друзья мои, ибо тоскливо мне как-то сейчас, пацаны, честное слово, тоскливо!
— Да не вопрос, Петрович! — так же угрюмо поддержал его на редкость грустный сегодня Михаил, — Только, мужики, давайте сегодня всё-таки где-нибудь в баре, что ли, посидим, а не в чьём-то номере. Не хочется сегодня возиться ни с поляной, ни с её уборкой. И, тем паче, с Виталькиными девицами. И где он их таких, кстати, только находит?
Всё нужное было уже озвучено, а потому мы с Виталием лишь молча кивнули, и через три минуты вся мушкетёрская братия сидела за столиком в самом тёмном углу нашедшегося неподалёку (а чего далеко ходить, когда надо пить?) малоприметного бара, напомнившего мне своим аскетическим минимализмом родные рязанские закусочные.
— За эгрегора! — буркнул Михаил и, как все остальные, не чокаясь, метнул стакан ко рту,
— За эгрегора! — повторили мы, глухо стуча о столешницу опустошёнными стаканами.
Не задавая риторически лишних вопросов и не спрашивая нашего ненужного в данный момент мнения, Петрович всё так же храня траурное молчание, тут же вновь наполнил наши стаканы повторными обманчиво прозрачными бульками, каковые без излишней суеты и волокиты немедленно постигла печальная участь предыдущих.
— Слушай, Петрович, а что же это вообще такое сегодня с нами было? — спросил Виталий, которого, судя по всему, так же, как и всех остальных, но в особенности, после выпитого, начало уже тяготить наше общее молчание, — Я сейчас не про эгрегора, Петрович, с ним-то как раз, в принципе, всё вроде понятно. Я про наше физическое состояние.
— Ну тогда уж, скорее физиологическое состояние, чем физическое. — охотно подхватил профессионально близкую ему тему Петрович, — Да здесь, Витёк, всё просто, я как медик группы проходил отдельный от вас инструктаж, но особой тайны в этом нет, равно как и чего-либо для вас действительно интересного. А все те явления, о которых ты говоришь, относятся к предварительным физиологическим реакциям при проведении наших сеансов. Сравнительно небольшое понижение кровяного давления, замедление ритма сердечных сокращений, незначительное, всего лишь где-то на полградуса, падение температуры тела, некоторое ослабление мышечного тонуса…
— И сфинктера тоже?! — в притворном ужасе прикрыл я салфеткой рот, — Ну, ослабление?
— Слушай, — сощурился Михаил в приступе пьяной агрессии, — Прости, братан, но ты у нас часом не засранец какой, случаем? То, понимаешь, на толчок ты не успеваешь ещё только перед самым первым сеансом погружения, то за свою жопу ты боишься, как бы она у тебя ненароком не расслабилась где-нибудь не вовремя…
— Ну а ты, Миха, — уставился я на него в упор невидящими зрачками, — Ты, Миха, никогда ещё и нигде за свою жопу не очковал? Мы ведь сегодня с тобой, Виталием и Петровичем были единым целым! Памятью мы с тобой, правда, при этом не обменялись, насколько мы это поняли, но кто чего стоит, мы всё-таки поняли. Не так ли, Мишаня?
— Я н-н-не… — смертельно побледнел заикающийся Михаил, — Я был вынужден оставить его, ребята! У нас ведь приказ был один на двоих, я не имел права его не выполнить! Ему обе ноги ещё при самом десантировании перебило и я обязан был его ликвидировать, а я, а я, я ему аж четыре тримеперидина вкати-и-ил!!!
Здоровенный, под два с лишним метра ростом, совсем ещё молодой мужчина с заметной проседью на его коротко стриженых висках самым натуральным образом рыдал навзрыд, периодически обиженно всхлипывая и захлёбываясь слезами, словно какой шестилетний ребёнок, которого, по его мнению, незаслуженно наказали исключительно из-за неверия.
— А что это за тримеперидин такой, Петрович? — заговорщицки поинтересовался Виталий, даже и в такой весьма деликатной ситуации не постеснявшийся воспользоваться удобным случаем, чтобы лишний раз пополнить свой инженерно-технический чердак информацией из смежной области, — Что-то на основе триметила или пиперидинола?
— Опиоидный наркотический анальгетик, — механически ответил военврач, — Химическое название: один-два-пять-триметил-четыре-фенил-четыре-пиперидинол пропаноат… Да промедол это, короче! Должен знать, если сам служил. Только не в этом дело. Кажется, я кое-что знаю про это… Слышь, Миха? А у твоего напарника фамилия не Ткач была?
— Ну да, Ткач! — слегка приподнял голову от скрещенных на столешнице рук зарёванный Михаил, — А ты-то откуда знаешь? У операции-то вторая форма допуска была. Не первая, конечно, но ведь и не ДСП даже! Колись давай, Петрович!
— Такой не слишком высокий, но довольно толстый крепыш? — продолжал допытываться Петрович, не обращая особого внимания на яростное сопение Михаила, эмоции которого, похоже, перешли уже в совсем иную плоскость.
— Что ты про это знаешь?! — вскочил угрожающе набычившийся Михаил, — Говори!!!
Вместо ответа Петрович невозмутимо разлил всем по третьему стакану и, приподняв свой в каком-то намечающемся тосте, так же спокойно и выжидающе глянул на Михаила. Ещё недолго простояв перед столом нараскоряку в странной боевой стойке, тот наконец-то взял себя в руки и плюхнулся на своё место, что-то недовольно бурча под нос.
— Ну, — разродился и Петрович, — Тогда, за здоровье твоего радиста! — и опрокинув стопку, тут же смачно захрустел ядрёным бочковым огурцом, демонстративно чавкая и щурясь от якобы охватившего всё его внутреннее естество крайнего удовольствия.
Мы с Виталием без излишних слов только повторили вслед за Петровичем весь нехитрый ритуал за тем лишь исключением, что я терпеть не могу бочковых огурцов, а Витёк так и вовсе, как выяснилось на предыдущей попойке, до четвёртой никогда не закусывает. Но уж после четвёртого стакана начинает метать яичницу, которую любит во всех её видах.
Что же касается Михаила, то он просто сидел, растеряно замерев и глядя на Петровича как глупый бандерлог на умудренного жизнью удава. Который, кстати, вовсе даже и не удав, а питон, а если быть совсем точным, то тигровый питон. Короче, питон — это не удав!
— Да жив твой Серёга! — сдался, в конце концов, Петрович, сжалившись над потерянным видом Михаила, — Жив и, как говорила героиня Веры Алентовой, по-прежнему довольно упитан. И даже на своих ногах бегает где-то там в Москве. И, это, в общем, на счёт формы допуска ты как раз тоже не прав. Разумеется, сам проверишь и перепроверишь, но теперь ваше дело даже «для служебного пользования» не тянет, ибо уникальный случай с твоим не менее уникальным обалдуем уже попал по воле одного молодого профессора в анналы не только нашей отечественной, но и общемировой медицинской практики.
— Почему это вдруг обалдуем? — неуверенно улыбаясь и кое-как вытирая рукавом своего комбинезона заплаканное лицо, спросил Михаил, — И куда это он попал? В какой такой ещё анал-манал? Вроде бы, никогда не водилось за ним, гм, такого!
— Куда, куда… — недовольно проворчал Петрович, — Куда надо, туда и попал! В учебники по военно-полевой хирургии он попал! Я ведь твоего Серёгу лично оперировал в наскоро развёрнутом полевом госпитале под… Ну, да ты, Мих, и сам, в общем-то, знаешь под чем, когда и где. Подробные детали проведённой тогда хирургической операции тебе вряд ли что смогут рассказать, если только ты сам не сможешь представить себе методы лечения костей конечностей с использованием минимально инвазивных технологий остеосинтеза интрамедуллярными гвоздями с блокированием и пластинами с угловой стабильностью винтов. Ну, это такой метод внутреннего остеосинтеза, мужики.
Пожалуй, не менее десяти минут над уставленным разнообразными бутылками, стаканами и закусками столом висела ошарашенная поболее нас самих всеобщая недоумённая пауза, по окончании которой Виталий снова молча разлил всем по привычной дозе и осторожно прокашлялся, как наиболее продвинутый из нас в техническом отношении.
— Что это было? — задал он мучавший всех нас сакраментальный вопрос голосом Алексея Булдакова из «Особенностей национальной охоты», — Минимально… инвазивно… Не, ну, что это про кости, нам это понятно. Про понятие технологии тоже понятие имеем. Какие-то там пластины, винты, блокирование и даже стабильность, Мы, Петрович, как мужики, тоже на троих сообразим. Но что это за интрамедуллярные гвоздики такие, Петрович?!
— Гвозди? Ну, это, скорее, шурупы. Такие анатомичные шурупы из титанового сплава. А всё вместе представляет собой один из методов внутреннего остеосинтеза, — отмахнулся, было, военврач, но заметив наши поморщившиеся фейсы, попытался исправиться, — Ну, это метод обездвиживания костных отломков для сращения огнестрельных переломов. Вам, мужики, наверное, лучше знаком наружный остеосинтез, когда костные отломки соединяют с помощью дистракционно-компрессионных аппаратов внешней фиксации.
— О как! — крякнул я, — Так бы и сказал сразу, а то гвозди какие-то он… Ну, за понимание!
— За понимание! — понимающе ухмыльнулась прочая братия, со звоном сдвигая стаканы.
— А обалдуй он, — продолжил Петрович после того, как основательно закусил, — Обалдуй, потому как он цельную фляжку спирта успел накатить, прежде чем под мой нож попасть. Принесли его ко мне, а он песни орёт, что-то из Есенина, кажется, и, самое главное, всё про какого-то Миху через раз добавляет, типа, промедолу пожалел и весь кайф сломал.
— Да я ему, мля, и без того по два тюбика засадил в каждую ногу, — искренне возмутился Михаил, оскорблённый в своих самых лучших чувствах, — А как же его вытащили? Там…
— А ничего там уже больше не было! — довольно резко оборвал его Петрович, — Как только ты, гм… сделал своё дело и оставил там лазерный маячок, сразу же после твоей эвакуации по тому месту наши ВКС штатно отработали ракетой морского базирования. Серёга твой только слегка оглох, окосел и Есенина громко читал. Ох и матерился наш анестезиолог!
Похоже, в нашем Петровиче пропал великий психолог. Хотя и врач-хирург он, наверное, тоже от Бога. Но надо было видеть выражение безмерного и опять же какого-то детского счастья на морде лица Михаила, с ещё не совсем обожжённой души которого буквально сняли неведомую, по крайней мере, нам с Виталием тяжесть.
— Ну так что, товарищ военнослужащий, мировую? — вполне миролюбиво спросил я у Михаила, продолжать дуться на которого было бы просто глупым ребячеством.
— Прости, брат! — всего-то и ответил тот, подходя, склоняясь и обхватывая меня своими бревноподобными ручищами. Одарив каждого из нас такого рода телячьими нежностями, как ворчливо обозвал искренние порывы его души Петрович, Михаил сел на своё место и торжественно поднял кем-то заботливо наполненный почти до краёв стакан.
— Братья! Да-да, именно так, не побоюсь теперь этого святого, но через край замыленного, но так до конца и не отмытого слова! Пусть и не участвовали Виталий с Марком в боевых действиях — это не плохо и не хорошо, это просто есть. Я успел повоевать, Петрович более моего насмотрелся всякого, и это тоже ни плохо, ни хорошо. Но одно я сегодня понял во время сеанса нашего общего единения — отныне мы братья, всегда и везде. За братство!
— За братство! — повторили мы вразнобой, вставая и пряча непривычное нам смущение за гораздо более привычными для всех циничными ухмылками и беззлобными подначками.
— За наше молочное братство! — хихикнул Виталий, намекая на наши предыдущие оргии, за что тут же отхватил не по-братски болезненные тычки от других «молочных братьев».
В чём тут было дело, в ежедневной ли синхронизации полушарий нашего головного мозга или в банально целебно тонизирующем воздействия окружающей нас сибирской тайги, но к себе в номер я шёл практически трезвым, несмотря на изрядный объём выпитого.
Придя к себе, стащил обувь, швырнул на кровать тактическую поясную сумку и планшет, скинул усеянный многочисленными биоэлектронными датчиками комбинезон и, пройдя в ванную комнату, с наслаждением принял обычный, а не контрастный, душ.
Не смотря на ранний час, улёгся в кровать, закинув руки за голову, поскольку засыпать пока ещё не собирался, а вот подумать надо было про много странных вещей. К примеру, про нашего эгрегора, явление, чего уж скромничать, космического масштаба, сравнимое с полётом Юрия Гагарина, компьютерной революцией и расцветом мобильных технологий.
Однако же, если признать значение этого действительно уникального события, то, в таком случае, у достаточно опытного и квалифицированного маркетингового аналитика, коим я, надеюсь, вправе себя считать, неизбежно просто обязан возникнуть совершенно логичный вопрос. Почему я вплоть до сегодняшнего дня об этом ничего не знал? Это я-то, который, несмотря на всю свою вполне понятную занятость молодого амбициозного человека, живо интересуюсь всем, что мало-мальски касается вопросов человеческого сознания?
Столь интереснейшее применение технологии бинауральной синхронизации, защищённой множеством патентов, а потому, помимо всего прочего, имеющей и вполне коммерческий характер, в любом случае должно было бы иметь адекватное отражение не только где-то в малоизвестных специализированных изданиях, но и хотя бы мелькнуть в Сети.
Готовый, можно сказать, продукт, способный перевернуть всю современную философию и прочие человеческие воззрения не только наиболее общего, как философия, но и сугубо утилитарного, как, например, психология или социология, характера, и ту вдруг на тебе!
В противовес данному факту, вспомним, хотя бы, на мой взгляд более чем сомнительные, смахивающие на откровенную дезинформацию не столько потенциального противника, сколько собственного населения, заявления президента о создании некоего супероружия.
Ракета с ядерной энергоустановкой, неограниченной дальностью и, гм, непредсказуемой траекторией, вместо которой нам демонстрируют анимацию студенческого уровня на том основании, что даже истинный внешний облик новой ракеты показывать нельзя.
Боевые лазерные комплексы, больше напоминающие декорацию к очередному эпизоду из «Звёздных войн», причём выполненных не кудесниками Джорджа Лукаса, а где-нибудь под Москвой, престарелыми декораторами киностудии «Мосфильм».
И наконец, если разве что забыть ещё и про взлетающие с первой космической скоростью сверхзвуковые ракеты, то никому не нужный подводный дрон по кличке Батон, Ядрёный Батон. Бонд, Джеймс Бонд. Не нужный, ибо это — оружие возмездия, а не сдерживания.
Батя, правда, всегда переходит на ор, каждый раз, когда в очередную пятницу я из какого-то мальчишеского озорства начинаю его провоцировать этой тематикой после нескольких банок креплённой «Охоты». Вскакивает, по кухне бегает, кричит, что я типа не фига и ни разу ни в теме. Мол, на самом деле, всё это ещё старые разработки, чтобы там президент ни говорил, но именно потому и очень даже возможные. Вот только, всегда добавлял он смущённо, как лазерщик советской школы, он знает, что боевой лазер — это полный бред, и, что предел возможностей современного лазера является ослепление людей или средств оптико-электронного наблюдения. Даже, несмотря на достигнутый уровень их мощности и широкое применение компьютеризированных технологий фокусировки и наведения.
Впрочем, не в том дело, насколько всё это реально или не реально, а в том, что все эти не готовые к массовому применению разработки, распиарены и разрекламированы выше всякой меры, в то время, как даже о мирном применении эгрегоров ничего не известно.
К тому же, крайне напрягает меня и небывалая и явно избыточная ментальная мощь нашего эгрегора, синтезированного всего лишь из четверых, пусть даже молодых и сильных, мужчин, для декларируемых нам целей заведомо наблюдательного и, если можно так выразиться, информационно-посреднического характера.
И, опять же, крайне странный подбор членов нашей группы специального назначения, в которую вошли два, по всей видимости, уже заранее списанных неудачника из непростых военных, а также двое гражданских специалистов, жертвы среди которых, насколько я это правильно понимаю, вообще никто и никогда всерьёз не воспринимает…
То есть, иначе говоря, где фотогеничность гагаринских улыбок? Где выверенный подбор образов для потенциальных покорителей пространственно-временного континуума? Где, шорт поберьи, заготовленная речь о маленьком шаге одного эгрегора и гигантском скачке для всего человечества? Да, хотя бы, то же гагаринское «поехали»?
Где-нибудь в штатах, нас бы уже знала вся страна, да что там страна, нас бы уже весь мир знал как облупленных! Притом, задолго до нашего реального темпорального перехода. А в состав группы обязательно бы включили женщину, негра и педика, дабы не оскорбить чувства, по крайней мере, представителей хотя бы данных социальных групп… Так что же это тогда получается, если группа должна состоять из четырёх человек, то в нашей группе остался бы только один нормальный мужик?! Или в таких случаях можно объединить все политкорректны е признаки в одной чёрной женщине нетрадиционной ориентации?
Ладно, это всё, конечно же, очень хорошо, что мы не в Америке какой-нибудь, однако, по совокупности всех выявленных мною за эти дни странностей, сам собою напрашивается один не очень таки приятный для всех нас логический вывод.
И этот нехороший вывод состоит в том, что, скорее всего, вся наша группа специального назначения в своём полном составе и с самого начала существования проекта 630, если не с самого начала его разработки, считается одноразовым расходным материалом со всеми вытекающими из этого заключения фатальными для нас последствиями.
И тогда встаёт правильно поставленный вопрос, который по определению включает в себя и часть правильного ответа. В чём состоит фатальность этих неприятных последствий? В том, что нам предстоит дорога в один конец? Или в том, что наше возвращение просто не предусмотрено? Или и того и другого, и можно без хлеба?