Вроде не очень опаздываю, думал я, выскакивая из присланного подполковником чуда немецкого автопрома прямо к входной группе обещанного им кафе. Но ведь, с другой стороны, продолжал я размышлять почти на бегу, точного времени между нами и не оговаривалось. На полном внутреннем автомате промелькнули отмечаемые остаточным боковым зрением начальные обрезиненные ступеньки невысокого крыльца, особые фторопластовые набойки высоких спортивных ботинок отстучали по ним привычное эхолокационное стаккато, после чего я совершенно уверенно прошёл через услужливо разъехавшиеся передо мной створки автоматических дверей. Быстрое движение глаз, мгновенная классификация сидящих за столиками тёмных силуэтов, распознавание и я всё также уверенно двигаюсь к столику пригласившего меня сегодня учёного консультанта.
— А, товарищ маркетолог! — с удовлетворением отметил Тарасов, по всей видимости уже приступивший к намеченной им релаксации, — Садись, мил человек, за стол, мы с тобой выпьем, закусим, о делах наших скорбных покалякаем[i]…
— Товарищ подполковник! — взъярился я, — Давайте с вами с самого начала договоримся, что не будем называть меня маркетологом! А то ведь на Рязанщине, как и где-нибудь в Малороссии, многие, даже вполне интеллигентные, люди гэкают, то есть, произносят фрикативное «Г» вместо взрывного. А фрикативное произношение этой буквы иногда почти не отличается от «Х», понимаете? Таким образом, квалифицированный специалист с дипломом магистра наук в области маркетингового управления превращается…
— В товарища маркетолоха!!! — заржал Тарасов, тут же спешно извинившись, — Простите бога ради, Марк! Но это ведь и впрямь на столько же смешно, на сколько и поучительно. Кстати говоря, Марк, скажу как филолог, а не социолог, что в удалённых друг от друга на тысячи километров Москве и Владивостоке, речь горожан схожа больше, чем в Москве и Рязани, между которыми менее двухсот километров. Удивительно, не правда ли? И ещё вопрос, дабы снова не попасть впросак. Я заметил, ударение в слове «маркетинг» вы на второй слог ставите, как обыватели, а не на первый, как многие профессионалы. Почему?
— Да потому, Вениамин Михайлович, что, несмотря на то, что слово это пришло к нам как и многие другие из английского языка, подчиняться оно будет правилам именно русского языка, для которого такой вариант более приемлем. Вы же, я надеюсь, не говорите такие слова как, например, продукт, процесс, финансы с ударением на первом слоге? По моему личному убеждению, такое ударение в слове «маркетинг» делают исключительно снобы!
— Ну что ж, Марк, очень даже убедительно! — уважительно согласился Тарасов, призывно приподнимая сверкнувший каплями конденсата литровый графинчик, — Вашу рюмочку?
— Я, собственно, водки не пью! — забормотал я, широко раскрывая свои голубые глаза для вящей убедительности образа, но, тем не менее, с готовностью подвигая рюмку навстречу.
— Позвольте, а как же вы селёдку без водки будете есть? — поддержал игру подполковник и, коротко хохотнув, продолжил, — Абсолютно не понимаю! Ну, Марк, за понимание!
Некоторое время мы сосредоточено закусывали, нет, не упомянутой селёдкой, конечно же, из булгаковских «Дней Турбиных», но какой-то рыбой мы точно закусывали. Тарасов глядел только в свою тарелочку, готовясь, по всей видимости к серьёзному разговору, а я воспользовавшись случаем, осматривал окружающий интерьер.
Небольшое, а потому какое-то очень уютное кафе и впрямь оказалось отличным выбором для проведения такого рода встреч в конце рабочего дня, когда, с одной стороны, надо бы немного расслабиться, а, с другой стороны, нежелательно отвлекаться на громкую музыку или пошловатые элементы декоративного оформления.
Кроме того, судя по довольно специфическому контингенту относительно большого числа отдыхающих, сервировке и качеству блюд, владельцу кафе удалось подобрать идеальный баланс между ценовой и ассортиментной политикой верхнего ценового сегмента, что уже само по себе дорогого стоит и вызывает бесспорное уважение.
— Вениамин Михайлович, а как называлась эта рыба? — первым задал я вопрос, лишь бы что спросить и прервать уже становящееся для меня тягостным затянувшееся молчание. В конце-то концов, кто кого пригласил для приватного разговора?
— Лабардан-с, — машинально ответил тот, рассеяно ковыряя трезубой вилкой мастерски ускользающий от неё по всей тарелочке золотистый маринованный ломтик. На его месте я бы уже давно плюнул на все приличия и взял ложку с кусочком хлеба для подгребания.
— К чёрту рыбу! Честно говоря, я и сам не помню, как она тут называется, Марк. Давайте-ка, если вы, конечно, не возражаете, перейдём лучше к нашему делу наконец-то!
— Наконец-то! — с готовностью подхватил я, — А то я, грешным делом, подумал, что мы с вами, тащ подполковник, сегодня просто так нажрёмся за государственный счёт! Я ведь не этот вам, как его, Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей, и не смогу в таком случае сам справиться с вашим делом, ибо это мне Заратустра не позволяет!
— Господи, прости мя грешного, ибо второй раз поминаю тя всуе! Но, Марк, вам никогда не надоедает постоянно цитировать классиков? Сколько же мусора в голове у нынешней молодёжи, вот что значит поверхностные дети Великого и Ужасного Интернета! Знаете, что по этому поводу сказал, надеюсь, небезызвестный вам, Артур Конан Дойл?
— Да уж просветите, пожалуйста, тёмного представителя потерянного поколения!
— Извольте-с, молодой человек, цитирую дословно: «Общество мертвых писателей может оказаться настолько притягательным, что человек станет слишком мало думать о живых». И Далее там же: «Многим из нас следует всерьез опасаться, что, погруженные в наследие мертвецов, мы никогда не узнаем собственных мыслей и чувств». Тоже классика, Марк!
Тарасов снисходительно взглянул на меня поверх оправы своих очков, слегка обозначив напряжённую улыбку, но, ведомый, то ли возрастной неуступчивостью, то ли первыми признаками лёгкого алкогольного опьянения, я не собирался уступать.
— Что ж, круто, Вениамин Михайлович! У вас тоже неплохая память. Только знаете ли, все эти англичане крайне противоречивые натуры и великие путаники. Даже сам Конан Дойл с его дедуктивным методом не стал среди них каким-то исключением: «Прекраснее всего, когда мудрость мертвых и их пример дают нам силу и терпение, чтобы пережить тяжкие дни нашей собственной жизни». Это ведь тоже он писал, вот и пойми его после этого!
— Да ну! — искренне изумился Тарасов, — Это надо же! Обязательно перечитаю старика как-нибудь на досуге. Тем не менее, Марк, мне, как, надеюсь, интеллигентному человеку, вполне понятно, когда такое избыточное цитирование служит средством самовыражения. Однако же в деловой сфере, где больше ценится самостоятельное мышление и разумная инициатива, такой, с позволения сказать, догматизм, как мне кажется, даже вреден.
— Э, нет, дорогой Вениамин Михайлович, вот тут вы как раз и неправы! Так уж в России сложилось, но как ни странно, знатоками в области маркетинга и, в особенности, рекламы, считает себя каждый завалящий менеджер, если не сказать — уборщица. В таких условиях, именно подобные дословные, не оставляющие оппонентам малейшей возможности для их манёвра, цитаты, в данном случае, классиков маркетинга, вкупе с чёткими дословными же определениями, оставляют за мной широчайшее поле для управления процессам деловых переговоров и обсуждений. Вспомните, Вениамин Михайлович, первый и самый важный закон логики гласит, что любое утверждение должно быть тождественно само себе, иначе в процессе обсуждения будет возможна подмена схожих понятий. Кстати говоря, сегодня мы наблюдаем это сплошь и рядом в современных гибридно-информационных войнах.
Я видел, насколько мучительно трудно подполковнику начать по-настоящему предметный разговор, и, пытаясь ему помочь, плёл свою неспешную и ни к чему не обязывающую его беседу. В конце-то концов, у меня тоже были и свои нерешённые дела, время на которые я потратил бы с большей пользой.
— К примеру, — продолжал я настраивать конторщика на деловой лад, — Я знаю наизусть что-то около сотни самых различных определений маркетинга, который до сих пор так и не стал наукой, а потому и изобилует огромным количеством словарных статей.
— Это-то вам зачем?! — не выдержав, выпучил глаза подполковник, — К чему столько-то?
— Как это зачем? — изумился я в свою очередь, — Клиенты-то у меня тоже разные бывают! Вот весной был у меня один батюшка, так ему для начала надо было просто на пальцах объяснить, что такое маркетинг, чтобы дальше вести более предметный разговор.
— Ну и как же вы выкрутились, Марк? Нет, мне и в самом деле интересно это знать, ведь в духовных семинариях, насколько мне известно, ничего даже близкого к этому не дают.
— Элементарно, Ватсон! Просто вспомнил нечто похожее у некоего Игоря Намма. Как мне кажется, только практик мог так цинично определить маркетинг, но, знаете, прокатило!
— Не томите, Марк! — не выдержал Тарасов искусственной паузы в моих словах.
— Так вот, Вениамин Михайлович, этот самый «Мастер», как он требовал себя называть, по крайней мере, на том семинаре, где присутствовал и я, ляпнул буквально следующее: «Маркетинг есть процесс получения овеществлённой в прибыли божьей благодати через любовь к ближнему своему». Вот так, ни больше ни меньше! Однако же, как я уже сказал, прокатило, и именно в таком виде до батюшки быстрее всего дошло достаточно непростое определение понятия «маркетинг».
Подполковник некоторое время дико таращился на меня, а затем внезапно расхохотался, откинувшись на спинку своего диванчика. Однако, через непродолжительное время взял ситуацию под контроль и вскинул руки в извиняющемся жесте начинающим недоумённо оглядываться на нас отдыхающим посетителям ведомственного кафе.
— Ну надо же, — выдавил он из себя, отсмеявшись, — Батюшкина прибыль! Впрочем, Марк, так всегда было есть и будет, пока есть на свете столь подверженное алчности существо, как человек! Весной, перед ЕГ, сам видел в церкви самый настоящий прайс-лист на их услуги. А что, маркетинг и в самом деле определяется как процесс извлечения прибыли?
— Вениамин Михайлович! — укоризненно посмотрел я на этого социолога, — Уверен, вы и без меня прекрасно знаете, что такое маркетинг и с чем его едят! К примеру, для опросов во время проведения всякого рода маркетинговых исследований, если это необходимо, я чаще всего привлекаю студентов именно социологического факультета, как наиболее для этого подготовленных. А один профессор социологии у нас, кажется из педуниверситета, если только память мне до сих пор ни с кем не изменяет, так и вообще своих студентов эксплуатирует и в хвост и в гриву именно на полевых маркетинговых исследованиях!
— Простите, Марк! — посмотрел на меня подполковник глазами кота из Шрека, — А всё же?
— Ну хорошо, Вениамин Михайлович, — сдался я с обречённым вздохом, — Тогда давайте для начала вспомним определение маркетинга, в котором один из его основоположников Филипп Котлер толковал его как один из видов человеческой деятельности, направленной на удовлетворение нужд и потребностей посредством обмена.
— Да, — согласился подполковник, — Это классическое определение даже я знаю!
— Тащ подполковник! — вновь укоризненно глянул я, — Так вот, прошло совсем немного времени и появилось огромное множество, по некоторым сведениям более пары тысяч, других определений, авторов которых почему-то не устраивает мнение классика.
— Сколько?! — вновь вытаращил глаза подполковник, — Я думал их не более пары сотен!
— Как видите, Вениамин Михайлович, их теперь стало на целый порядок больше. Начали всю эту катавасию тогдашние экономисты, для которых рождающаяся бесхозная наука стала как, прошу прощения, прыщ на заднице. В своём благородном стремлении прибрать сиротку, они оказали тому медвежью услугу, назвав процессом, при котором повышается ценность товара и происходит выгодный обмен между покупателем и продавцом. Однако, понятие ценности и выгоды каждый понимает в меру своей испорченности…
— Ну, Марк, экономистов прошлого ведь тоже можно понять! — поощрил меня к развитию темы чему-то явно обрадовавшийся подполковник, исподволь ведущий беседу пока в не очень-то понятном для меня направлении, но, видно на что-то решившись, в кои-то веки, попытался осторожно приступить к своей целевой сути.
— Да, Марк, честное слово, я очень рад, что не ошибся в вас. Мы, разумеется, тщательно изучили ваше, э-э-э, скажем так, досье, которое собирали с миру по нитке почти целый год. Фактографического материала, причём, самого и самого различного свойства там, само собой, хватает, но, сами понимаете…
— Ну да, — довольно невежливо перебил его я, которому до невозможности надоели все эти интеллигентские рефлексии, — Одно дело шпицштихель и совсем другое — больштихель!
— Во-во, Марк, — горячо поддержал меня Тарасов, словно не замечая моей иронии, — Одно дело документ, какой бы исчёрпывающий он ни был, и совсем другое дело — пусть даже короткая беседа с живым человеком. Так выпьем же за человека, Марк!
— Выпьем за человека, барон! — вновь невнятно пробормотал я, но Тарасов меня услышал.
— А вы оказывается и Горького читали? — спросил он после того как мы опрокинули свои рюмки, — Весьма странный выбор для молодого человека в наше время. Впрочем, хватит ходить вокруг да около! Марк, прежде всего, я хотел бы вас спросить о литературе совсем иного рода. Как вы вообще относитесь к литературе в жанре альтернативной истории? Ну, или к фантастической литературе о так называемых попаданцах? Вы понимаете, о чём я? Вы ведь тогда в аудитории так и не ответили мне на этот вопрос за нехваткой времени!
— Попаданцы, вселенцы, засланцы… — недовольно проворчал я, — Ах, да, я ведь пользуюсь цепочками прокси-серверов и вы вряд ли в курсе моих литературных предпочтений. А к провайдерам обращаться, скорее всего, либо бесполезно, либо режим секретности не даёт. А слабо было на выходе из квартиры, к примеру, петлю связи накинуть? Или проникнуть в квартиру и там понаставить программно-аппаратных шпионов?
— Послушайте, Марк, я был о вас гораздо лучшего мнения! Вы что, голливудских фильмов пересмотрели? Или шпионской литературы обчитались? Что бы там о нас не говорили, но у нас ведь и в самом деле правовое государство! Бывает, конечно же, всякое кое-где у нас порой, но в общем и в целом… И кроме того, поймите правильно, СФБ — это, как там ни крути, но всё-таки бюджетная организация, а денег как и у всех постоянно не хватает. В том числе и на специальные технические средства.
— Хорошо-хорошо, успокойтесь, тащ подполковник! Считайте, что я вас уже пожалел. Ну а если серьёзно, Вениамин Михайлович, то давайте начнём с того, что как и в анекдоте про чукчу, альтернативная история и попаданцы — это, на мой взгляд, совершенно разные жанры. Вы так не считаете? А по поводу моих литературных предпочтений, так это они, то есть, эти самые попаданцы, и есть! Было бы странно, если бы я написал десятки статей на сопряжённые с этим темы и хотя бы не интересовался подобным чтивом.
— Прекрасно, Марк! — подавшийся было в мою сторону и напряжённо ожидавший ответа Тарасов снова расслаблено откинулся на спинку своего диванчика.
— Я, Марк, хотя и был в известной степени почти уверен в вашем ответе, но, тем не менее, слегка таки опасался услышать нечто прямо противоположное вами сказанному, мало ли. В таком случае, Марк вопрос второй, не возражаете?
— Ну куды ж я от вас денусь, тащ подполковник! Только давайте дождёмся, когда горячее расставят, вон уже девушка несёт. А то ведь разговор-то у нас сугубо конфиденциальный, как я понимаю, а официантка кажется мне крайне подозрительной, вы не находите, тащ…
— Марк, ради бога давайте хотя бы чуточку посерьёзней! Официантку, кстати, Ксюшей зовут, я вас потом познакомлю, а подозрительной она вам кажется, только, потому, что вы ей явно нравитесь, вот она и старается обратить на себя ваше внимание!
В следующий момент я, не оглядываясь, крутанулся в левую сторону и распластавшись на диванчике в каком-то даже для себя немыслимом броске, левой рукой поймал падающую с подносом девушку, а правой едва успел подхватить почти у самого пола и сам поднос.
— Простите, — с наигранным испугом пролепетала официантка, невинно хлопая длинными от природы ресницами и сидя непосредственно на моей левой руке, почему я, собственно, и смог её хотя бы немного рассмотреть вблизи.
— В нашем кафе такие скользкие полы, а меня, кстати, Ксюшей зовут! — совсем некстати представилась девушка, не спеша, впрочем, слезать с моей многострадальной вытянутой руки, — Вот я и споткнулась, ой, то есть, в том смысле, что поскользнулась!
Не торопясь со своим ответом, я легонько, но выразительно подёрнул рукой, тем самым обозначая, что и любому мужскому долготерпению тоже иногда приходит, гм, конец. Будто спохватившись, Ксюша ещё раз на всякий случай ойкнула, перехватила у меня свой поднос и, сноровисто расставив принесённое горячие блюда, тут же убежала.
— А с каких это пор, разлюбезный Вениамин Михайлович, официантками ведомственного общепита подрабатывают мастера спорта по спортивной гимнастике? — поинтересовался я не без иронии, — такую изумительную координацию скрыть, знаете ли, очень трудно!
— А с каких это пор, Марк, — передразнил меня подполковник, — С каких пор инвалиды по зрению, пусть даже и второй группы, так чётко контролируют окружающее пространство? Такие таланты ведь скрыть, знаете ли, не менее трудно! А Ксения действительно является нашим сотрудником, правда, она не спортсменка, а из цирковых. Так вот, Марк, только не подумайте чего и поймите меня правильно, я ведь ничуть не сомневаюсь в корректности заключения медико-социальной экспертизы, однако же…
Безнадёжно вздохнув, мне всё-таки пришлось рассказать подполковнику краткую версию своей такой печальной, но очень даже жизнеутверждающей истории борьбы не столько за угасающее с каждым годом зрение, сколько за его замену другими органами чувств.
— Понятно, Марк, — задумчиво протянул подполковник, — Что-то из вами мне поведанного я, конечно же, уже знаю из материалов собранного на вас досье… Да не морщитесь так, вы же взрослый человек, Марк! Я продолжу, что-то я уже знал, но теперь, вместе с тем, что узнал ещё и от вас, у меня наконец сложился ваш цельный портрет. Второй вопрос…
Мой собеседник или, скорее уже собутыльник, отвлёкся на пополнение наших рюмок.
— Итак, Марк, второй мой вопрос является логическим продолжением первого. Скажите, пожалуйста, Марк, а какой временной период, с точки зрения альтернативной истории, привлекает вас больше всего?
— О, Господи! — теперь взмолился уже я, — Вениамин Михайлович, а вам не кажется, что постановка ваших вопросов слишком сильно напоминает, простите уж, самую заурядную анкету обычного социологического опроса? Нет, в самом деле!
— Вы это серьёзно, Марк? — растерялся Тарасов, — Неужели это так заметно? Видите ли, я ведь в своё время пришёл в органы как раз прямо с кафедры социологии одного из наших педагогических вузов. Однако же, давайте вернемся к моему опро…, тьфу ты, вопросу!
— Ну, за солидное мужское молчание пить, я уверен, вы мне сегодня не позволите, а потому я скажу просто, ваше здоровье, Вениамин Михайлович, горячее стынет!
И вновь я не почувствовал вкуса водки, и вновь мы угрюмо закусывали, и вновь я хрумкал нечто непонятное, меня никак не тянуло на откровенность, а Тарасов всё больше мрачнел.
— Ладно, товарищ учёный консультант! — недвусмысленно потянулся я к графинчику с не менее мрачной, чем гримаса Тарасова решимостью, — Вениамин Михайлович, вы ведь от меня ждёте, чтобы я вам указал период так называемого позднего застоя? Причём, вы ведь уже давно просчитали меня по содержанию моих статей и прекрасно понимаете, что как маркетингового аналитика меня интересует именно период всеобщего дефицита товаров народного потребления. Всё верно, Вениамин Михайлович, практически идеальная среда для любого автора учебной литературы по экономике. Вот вы меня сегодня чуть ли не в начётничестве обвинили. Было такое дело, Вениамин Михайлович? Было-было, товарищ учёный консультант, было! А хотите, я вам ещё одно определение из бездонного чердака моей памяти зачитаю? Поверьте, это очень занимательно! Ну так слушайте: «структура рынка, описывающая идеализированное состояние рынка, когда отдельные покупатели и продавцы не могут влиять на рыночную цену в одиночку, но формируют её своими суммарными вкладами в рыночный спрос и в рыночное предложение. Другими словами, это такой тип рыночной структуры, где рыночное поведение продавцов и покупателей заключается в приспособлении к существующим рыночным условиям». Каково? Вам это ничего не напоминает, а, товарищ учёный консультант?
— М-да, Марк, — восхитился Тарасов, — Как там про ваш, простите, чердак, сказал в своё время один любитель трубочного табака и скрипичной игры: «Человек должен держать маленький чердак своего мозга полным того, что может срочно понадобиться, а остальное убрать в просторный чулан своей библиотеки, откуда может его достать, когда пожелает». Но какое странное определение эпохи товарного дефицита в СССР у вас, Марк! Правда, с той оговоркой, что всё это говорится исключительно о теневом рынке ТНП в Союзе.
— Вообще-то, товарищ учёный консультант, это определение совершенной конкуренции, которое принадлежит одному американскому экономисту и лауреату Нобелевской премии Джорджу Стиглеру. Иногда это называется ещё и чистой или свободной конкуренцией.
— Вот даже как! Тогда у меня третий вопрос, Марк. Ваш профессиональный интерес мне теперь вполне понятен, а как вы относитесь к эпохе застоя, вообще?
— Вениамин Михайлович, помилуйте, я вообще не отношусь к эпохе застоя! Я тогда ещё просто не жил, мне ведь, сами знаете, в этом году только двадцать шесть лет стукнуло. А если серьёзно, то моё отношение лучше всего отражает одно из определений этой эпохи: «время в развитии Советского Союза, характеризующееся относительной стабильностью всех сфер жизни государства, достаточно высоким уровнем жизни граждан и отсутствием серьезных потрясений». Как-то так, Вениамин Михайлович!
— Ох, Марк! Послушал определение эпохи застоя в вашем изложении и сразу вспомнился анекдот тех ещё советских времён. Ну, значит, воспитательница в детском саду говорит детям, типа, дети в Советском Союзе живут в прекрасных квартирах, дети в Советском Союзе хорошо кушают и красиво одеваются, у всех детей Советского Союза куча разных игрушек… И тут Вовочка расплакался: — Хочу в Советский Сою-у-уз! Короче, Марк, мне после ваших слов захотелось вернуться в эпоху застоя!
— А что, Вениамин Михайлович, вам разве не хотелось бы вернуться в те годы? Это ведь ваше время, ваша молодость! Вот мои родители частенько с теплом вспоминают те годы. А бабушка так и вообще сырость разводит, как только начинает вспоминать…
Не спеша с ответом, Тарасов достал сигарету из лежащей перед ним пачки и, всё так же молчаливо испросив моего согласия, чиркнул явно дареным золотым «Ронсоном». вкусно затянулся и, ещё некоторое время щурясь и задумчиво попыхивая, смотрел на меня.
— То же самое, Марк, я хотел бы для начала спросить у вас! — как-то внезапно по-еврейски разродился Тарасов, — Только ради бога не спешите с ответом, Марк, от вашего ответа в нашей сегодняшней беседе будет зависеть очень и очень многое.
Мысли в голове к этому моменту уже роились что спутники Юпитера. Сколько их там? Вроде около восьмидесяти, то есть, раз в десять больше, чем планет в солнечной системе. Опять меня не туда заносит, вот же шорт поберьи! Ближе к телу надо думать, ближе! Чего ради он эту тему вообще поднимает? Не из праздного любопытства же, фирма у него для этого уж чересчур серьёзная. Вот только тема какая-то более чем не серьёзная для такой серьёзной организации. И почему это в голову опять лезет Артур наш Конан Дойл? Как там у него: «Если исключить невозможное, то, что останется, и будет правдой, сколь бы невероятным оно ни казалось». Нет, ну не на должность же маркетингового аналитика эпохи всеобщего дефицита он хочет меня пригласить! Нет, бред, бред и ещё раз бред!!!
— Знаете, товарищ учёный консультант, — медленно заговорил я после столь длительного внутреннего монолога, — Коль уж мы с вами сегодня так часто поминаем бедного Конана, который Дойл, думаю, совершенно к месту будет вспомнить ещё одно его высказывание: «Никто не понимает истинного значения того времени, в котором он живет. Старинные мастера рисовали харчевни и святых Себастьянов, а Колумб на их глазах открыл Новый Свет». Это я к тому сказал, что меня вполне устраивает и то время, в котором мы с вами сегодня живём… Но, тем не менее, я отвечу вам — да, да и ещё сто раз да! Ваше здоровье!
Тарасов абсолютно спокойно, по крайне мере, внешне, выслушал мой ответ, и, также как и я не чокаясь, поскольку было уже, ясен пень, не с кем, опрокинул и свою рюмку. После чего быстро оглянулся и подался ко мне, нарушая все мыслимые и немыслимые пределы моего личного пространства.
— Марк, страшные подписки о неразглашении государственной тайны давайте оставим для дешёвых шпионских боевиков, соответствующие статьи действующего законодательства в нашей стране пока никто ещё не отменял! Но, как говорится, находясь при исполнении своих прямых служебных обязанностей в не совсем трезвом уме, но твёрдой памяти, я вам ответственно заявляю, возможность такого переноса личностной матрицы у нас есть!
[i] Цитата из 5-серийного советского телефильма «Место встречи изменить нельзя», снятого режиссёром Станиславом Говорухиным по сценарию Аркадия и Георгия Вайнеров в 1978–1979 годах на Одесской киностудии.