Луг был небольшой, гектаров восемь от силы, и Лукашин спросил у Чугаретти, есть ли еще домашние покосы у шайволян, то есть покосы возле деревни.
- Нету. Всё тут. О, кабы у них были такие сена, к примеру, как у нас, Худяков раздул бы кадило. А то у них за пятьдесят верст ехать надо, да и то какие это сена - кот наплакал. Ну, Худяков нашел выход. Раньше у них сено гужом добывали да зимой - чистый разор. Просто съедали лошади колхоз. А Худяков пришел: "Не будем возить сено к скоту. Скот погоним к сену". Мой-от шуряга круглый год живет на Богатке, телят кормит. Там у них дело поставлено...
За лугом, при выходе с поля, Чугаретти свернул налево - шурин его жил в нижнем конце деревни, - и Лукашин вздохнул с облегчением. Он любил ездить с Чугаретти - не соскучишься, но сколько же можно - Худяков, Худяков...
День был теплый, безветренный, душно и сытно пахло нагретой на солнце рожью, через которую шла дорога.
Рожь была неплохая, но и не лучше, чем у них в Пекашине. Капустник под самой горушкой тоже не удивил Лукашина - кочаны как кочаны, - а вот деревня его поразила.
Ни одного заколоченного дома (по крайней мере в середке, которой он проходил), а главное, и жилые-то дома выглядят как-то иначе, чем в других деревнях. У них, к примеру, в Пекашине какие дома уделаны? Те, где живет мужик. А на вдовьи хоромы, а их большинство, и смотреть страшно: как Мамай проехал.
Тут же вдовья нищета и обездоленность не бросались в глаза, и Лукашин, хоть и не без некоторой ревнивости, должен был признать, что это дело рук председателя. Его, Худякова, заслуга.
Присмотрелся Лукашин и к конюшне, которая встретилась на пути. Сперва показалось диким - грязь и базар посреди деревни, чуть ли не под самыми окнами правленья (спокон веку хозяйственные постройки в колхозах на задворках), а потом подумал и решил: здорово!
Лошадь зимой, когда все тягло на лесозаготовки забирают, на части рвут, нигде не бывает столько ругани и скандалов, как на конюшне, А тут, когда председатель под боком, много не поскандалишь, не покричишь. Да и конюх всегда на прицеле - поопасется самоуправничать. Худяков встретил его у колхозной конторы.
- Долгонько, долгонько, товарищ Лукашин, попадаешь, я уж, грешным делом, едва не маханул в поле. - Худяков указал рукой куда-то на задворки, очевидно, там были тоже поля. - Как насчет чаишка? Не возражаешь? Солнце-то, вишь, где на обед сворачивает.
Лукашин не стал возражать - он теперь, как истый северянин, не меньше трех раз на дню пил чай, - и Худяков повел его домой.
Ничего особенного Лукашин как раньше не находил в Худякове, так не нашел и сейчас. Мужик как мужик.
Правда, сколочен крепко и надолго. Ему уж было за пятьдесят, а в чем возраст? В глазах? В походке? Ногу в кирзовом сапоге ставит неторопко, твердо - хозяин идет. Да и вообще по всему чувствовалось - корневой человек. Вагами выворачивать - не вывернуть... Глубоко, как сосна, в земле сидит.
Лукашин все время думал, кого же напоминает ему Худяков, и, только когда тот стал расспрашивать его о райкоме, решил - Подрезова. Вот у кого еще самочувствие и хватка хозяина.
Раскаленный самовар стоял уже на столе, когда они вошли в избу.
Лукашин поздоровался со старухой, сидевшей за зыбкой, и посмотрел на хозяина. Тот отвел глаза в сторону, и Лукашин понял: его ребенок, а не дочери или сына, который был в армии.
М-да, с новым удивлением посмотрел Лукашин на хозяина, у него везде жизнь на полном ходу...
Закуска к водке (Худяков выставил непочатую бутылку) оказалась самой обычной, по сезону: молодые соленые грибы и лук - свежие головки с пером, только что выдернутые из грядки, - зато житник, пестрый, мягкий, хорошо пропеченный, был на славу.
Лукашин, с аппетитом уминая его за обе щеки, подмигнул:
- Поучил бы, Аверьян Павлович, как такой хлеб делать.
- А это уж к хозяйке надо адресоваться. Она у меня мастерица.
- Да хозяйка и у меня не без рук, сказал Лукашин. - С хозяином загвоздка.
- У нас на Севере, товарищ Лукашин, всему голова - навоз. Наши пески да подзолы без навоза не родят... И я первым делом, когда встал на колхоз, взялся за навоз...
- Ну, у меня навоз тоже не валяется. Но живем вприглядку. Хлеб видим, покуда он на корню...
- Везде порядки одинаковы, - уклончиво ответил Худяков и посмотрел на старинные ходики, висевшие на печном стояке, за зыбкой, потом для полной ясности взглянул за окошко, в поле.
Лукашин нисколько не обиделся: к делу так к делу - он и сам был не очень-то рад, что в такой день сидит за рюмкой. И потому начал прямо, без всяких подходов: выручай, мол, Аверьян Павлович, соседа. У тебя сенокос закончен, вся техника брошена на поля - чего тебе стоит дать одну жатку хоть на недельку?
Худяков махнул рукой:
- Ну, это пустое дело. Давай об чем-нибудь об другом.
- Да почему пустое? - загорячился Лукашин.
- А потому. Коня отдай соседу, а сам пешком - так, что ли? Да меня за такие дела колхозники со свету сживут. Скажут: из ума выжил старый дурак...
Лукашин попробовал припугнуть райкомом - разве не звонил ему только что Фокин? Получилось еще хуже: Худяков посмотрел на него с откровенной усмешкой: неужели, мол, ты это всерьез?
- Не по-соседски, не по-соседски, Аверьян Павлович, - заговорил другим голосом Лукашин. - Вон я недавно кино видел - "Кубанские казаки" называется. Так там, понимаешь, дружба у председателей - не разлей водой.
Худяков рассмеялся:
- А председатели-то кто там - забыл? Мужик да баба...
Шутка, видно, размягчила немного прижимистого хозяина. Он стал заметно разговорчивее и даже раза два выразился в том смысле, что помогать надо, без подмоги не прожить, а после того как Лукашин сказал, что он не задаром просит жатку, заплатит что положено, Худяков и вовсе запоглядывал весело.
- Ну, а что бы ты, к примеру, мне отвалил, а? - спросил он. - Я ведь такой купец: деньгами не беру.
- А чем же берешь? Натурой?
Худяков кивнул.
- Ну, насчет натуры извини. Сами вприглядку живем.
- Есть у тебя натура, - сказал Худяков. - Та, которая на лугах да на пожнях растет.
- Сено? - удивился Лукашин. - Нет, Аверьян Павлович, плохо ты районку читаешь. У меня сенокос, знаешь, на сколько выполнен? На шестьдесят пять процентов.
- Знаю. Да я не сено у тебя прошу. Ты мне покосишко какой уступи. К примеру, озадки на Марьюше. У вас они все равно под снег уйдут.
В общем-то, это верно - невпроворот у пекашинцев всяких сенокосов, в то время как Шайвола испокон веку обделена ими. Но легко сказать - уступи. А что скажет райком? Разбазаривание колхозных земель - так это называется?
- Ты бывал на войне? - спросил Худяков, глядя прямо в глаза. - Забыл, что там без риска не только дня, а и часу одного не проживешь?
- То на войне.
- Ну, как хочешь. - Худяков опять посмотрел на ходики. - А я тебе вот что скажу: чистеньким на нашем месте - не выйдет. А что касаемо этих самых покосов, то я их каждый год покупаю у соседей. И в районе, кому положено, знают это...
В конце концов Лукашин принял условия Худякова - другого выхода у него не было.
- Жатка у меня на той стороне, на вашей, сказал Худяков, - хоть сегодня забирай. Только без шуму. Не к чему на весь район звонить.
ГЛАВА ШЕСТАЯ