- А-а, нет, не закатали. Это у нас уплотнение теперь по всем линиям. Я-то еще хорошо. А есть по две, по три семьи вместях. Сам директор в конторе живет.
- Да ну?!
- Так, так. Видишь, навербовали людей отовсюду - с Белоруссии, с Украины, со Смоленщины, а жилья не подготовили. Сам знаешь, много ли у нас бараков. Тесень, тесень... В бане уж которую неделю не моемся - и там люди живут. А многие в соседних деревнях приютились - мотаются взад-вперед. Не продумали. С самого начала леспромхоз на живу нитку тачали...
- А почему? - Лукашину давно хотелось хоть немного разобраться в сотюжских делах, о которых теперь даже в областной газете пишут.
- А потому, перво-наперво, - начал с обычной своей рассудительностью объяснять Илья, - что леспромхоз затеяли, а леса вокруг вырублены. Значит, выход какой - железная дорога. А она у нас еще на десятой версте...
- Ну, а как новый директор?
- Евгений-то Васильевич?
Илья и тут подумал - не из тех, кто попусту сорит словами.
- Характеристику со всех сторон не дам, меньше году человек работает. Да и часто ли его я вижу из своей кузницы? Ну, а против прежних директоров - чего говорить? Голова. Все знает, во всем разбирается. Трактор, к примеру, поломался - механики копаются-копаются, все ничего, покуда директор сам не возьмется. Ну и об людях заботу имеет. Мы тут до него месяцами зарплату не получали, банк все какие-то тормоза ставил как предприятие, не выполнивши план, а Евгений Васильевич живо порядок навел. И в столовой с кормежкой получше стало...
С улицы донеслось тревожное ржанье и перебор копыт. Лукашин высунулся из открытого окошка, погрозил неуемным бесенятам Ильи, которые, конечно же, вились вокруг Тучи, привязанной к сосне.
- А я про самовар-то и забыл, - спохватился вдруг Илья, но Лукашин наотрез отказался от чая и снова стал пытать Илью про сотюжское житье-бытье.
- А я думаю, ежели Евгений Васильевич по молодости не сорвется да кое-кто не обломает ему рога, дело будет.
Лукашин вопросительно скосил глаз:
- А кто ему может обломать рога? Подрезов? Да, скучать нам, кажется, не придется. Ну, а сам-то ты как, Илья Максимович? Не раздумал насчет переезда?
- Нет, решено - на зиму домой. В думках-то хотел еще к уборочной, да, вишь, Зарудный, Евгений Васильевич, стал упрашивать: постучи, говорит, еще недельки две в кузнице...
Лукашин, кажется, впервые за все время, что сидел у Ильи, вздохнул полной грудью. Его всегда занимали сотюжские дела, он с неподдельным интересом расспрашивал Илью про молодого директора, но если говорить начистоту, то затаенная мысль его все время, пока они разговаривали, вертелась вокруг самого Ильи: не передумал ли? Вернется ли в Пекашино? И дело было не только в том, что Илья - кузнец каких поискать. У Лукашина во всем Пекашине не было человека ближе его. Первая опора во всяком деле. Уж на него-то можно положиться. Не за Петром Житовым пойдет - за ним.
Все же Лукашин решил прямо и честно предупредить Илью:
- Не знаю, Илья Максимович, может, тебе и не стоит спешить. Леспромхоз против колхоза - сам знаешь...
Илья ничего не ответил. Он только тяжело вздохнул и посмотрел в красный угол, туда, где у верующих висят иконы. У него там висела увеличенная фотография покойной дочери. Под стеклом, в еловом веночке, перевитом красной лентой.
Лукашин обвел глазами другие стены.
- Нету Марьиной карточки, сказал Илья. - Всю жизнь прожила, а так ни разу и не снялась...
Да, подумал Лукашин, вот она, жизнь человеческая. Будет, будет сытно в Пекашине, обязательно будет, может, рай даже будет. А только будет ли счастлив в этом раю Илья Нетесов? Без Вали, без жены...
- Ну, ладно, Илья Максимович, завтра к вечеру буду в Пекашине, зайду к твоим на могилы. Что передать?
Илья опять ничего не ответил.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Веселая, речистая река Сотюга.
Ясным страдным вечером едешь - заслушаешься: на все лады поют, заливаются пороги. А сегодня сколько километров отмахали - и полная немота. Захлебнулись пороги. Начисто. Как в половодье.
- Может, повернем обратно? - сказал Лукашин. - Какая уж рыбалка в такую воду...
Подрезов вместо ответа огрел коня плеткой.
Они гнали вовсю. До Рогова, старых лесных бараков, где их ждала лодка и сетки, оставалось еще километров восемь, а солнце уже садилось - красной стеной возвышался на той стороне ельник.
- Поедем мысами, - предложил Подрезов, когда впереди на голой щелье замаячила сенная избушка. То есть той дорогой, которой в страду ездят косари, - вдвое ближе.
Лукашин махнул рукой: согласен. Правда, ехать мысами - значит, раз десять пропахивать вброд Сотюгу, но что делать? Ведь если они и смогут добраться до Рогова засветло (а в темноте там и лодки не найти), то только этим путем.
Первый брод - под Еськиной избой - проскочили легко, только воду взбурлили, за второй тоже не плавали, а под Лысой горой едва не утонули. И все, конечно, из-за упрямства Подрезова.
Лукашин ему доказывал: выше брод, у черемушника, там, где две колеи сползают в речку, а Подрезов - нет и нет, везде под Лысой горой брод.
Коня вздыбил, на стремена привстал - Чапай да и только, - а через минуту пошел пускать пузыри, в самую яму втяпался.
- Ноги, ноги высвобождай! - заорал что есть силы Лукашин и, ни секунды не раздумывая, кинулся на помощь.
Деликатничать было некогда - он схватил первого секретаря за шиворот и просто стащил с коня.
После этого Мальчик быстро выбрался из ямы, а кобыле Лукашина пришлось туго: двух человек вытаскивала одна.
О том, чтобы ехать дальше, не могло быть и речи: вымокли до нитки, и надо было немедля разводить костер.
На их счастье, дрова разыскивать не пришлось: березовый сушняк белым частоколом стоял в покати холма, напротив брода. А вот насчет огня хоть караул кричи. Спички у обоих превратились в кашу, изба сенная, где наверняка последними ночлежниками по обычаю Севера оставлен коробок со спичками, за рекой.
Снова стали перебирать и выворачивать карманы, и вот повезло - у Подрезова в пиджаке оказалась светленькая зажигалка: давеча, когда ехал в Пекашино, взял у шофера из любопытства - новая, - да и сунул по рассеянности к себе в карман.
Руки у обоих ходили ходуном, стучали зубы - от сырости, от вечернего холода, а еще больше от страха: а вдруг и зажигалка подведет.
Нет, есть, есть бог на свете: проклюнулся огонек. С первого щелчка.
Подрезов прямо в руки Лукашина - он пытал счастье - начал совать берестяные ленточки, и скоро забушевал огонь.
Первым делом они просушили одежду - наверно, целый час два голых мужика скакали вокруг жаркого костра в алом березовом сушняке, - потом принялись за обогрев изнутри. Крутым пуншем - полкружки горячего, с огня, чая и полкружки водки.
Подрезов мало-помалу стал приходить в себя. Еще недавно белое, как береста, лицо его раскалилось докрасна. Громовые раскаты появились в голосе.
- Жалко, что здесь застряли, сказал он. - А то бы мы сегодня с рыбой были.
- А по-моему, нечего жалеть, - возразил Лукашин. - Кто по такой воде за рыбой ездит?