Одни говорили, что Фокину просто повезло - на какой-то экзамен в партийную школу вдруг заявился сам хозяин области и будто бы ему так понравился ответ Фокина, что он сказал: "Нечего тут штаны протирать. В район".
По другим рассказам, Фокина подняли за его выступление на каком-то теоретическом совещании в области - всех покрыл, всех посадил в лужу, даже преподавателей, у которых учился.
Лично Лукашину более правдоподобной казалась третья история, та, которую он сам слышал от Митягина, заместителя председателя райисполкома.
По словам Митягина, все началось с болезни жены Фокина, у которой неожиданно открылся туберкулез легких. В городе оставаться нельзя - врачи категорически запретили. Что делать? Куда податься? И вдруг, на счастье Фокина, в область приезжает Подрезов. На какое-то совещание.
Фокин к нему в гостиницу: так и так, Евдоким Поликарпович, выручай крестника! А Фокин действительно у Подрезова в районе боевое крещение получил: одно время комсомолом командовал, потом начальником лесопункта был и особенно отличился на сплаве - по суткам мог вместе с мужиками не спать.
- Да, - говорит Подрезов, - крестника выручить надо. А какую бы ты работенку хотел? Ну-ко, дорогие товарищи, подскажите.
Это Подрезов к секретарям райкомов обращается, которые в ту пору в номере у него сидели. А секретарям - что? Какое им дело до какого-то Фокина? Слава богу, своих забот хватает.
- Ну, а язык как у тебя? Подвострил тут в школе? - спрашивает Подрезов.
- Да вроде бы ничего, - отвечает Фокин. - Кроме пятерок, других оценок покамест не имею.
- А мне не оценки твои нужны, а то, как ты с народом будешь разговаривать. Секретарь тебя устраивает?
Фокин, понятно, сразу скис - невелика должность быть партийным вожаком в каком-нибудь колхозе или лесопункте. Какие это масштабы для человека, который в партийной школе учился?
- Охота бы, - говорит, - Евдоким Поликарпович, поближе к районной больнице, поскольку у меня жена больна...
- Да уж куда ближе, - говорит Подрезов, - от райкома до районной больницы. Непонятно? Секретарем по пропаганде будешь.
Тут, конечно, все секретари за столом так и подскочили:
- Как, Евдоким Поликарпович, ты серьезно это? Да кто тебе позволит в области шуровать как у себя в районе?
- А это уж моя забота, - отвечает Подрезов. - Неделю на сборы хватит? Это опять Фокину. - Ну а насчет всяких бумажек и прочих формализмов не беспокойся. Я завтра же договорюсь с кем надо.
Вот так и стал Фокин третьим секретарем райкома, если верить, конечно, Митягину. А Лукашин верил: больно уж все это походило на Подрезова. Любил Подрезов показать себя, свою силу, особенно на людях. А кроме того, ему в то время действительно нужен был третий секретарь (прежнего забрали на повышение), и мог, мог он сам подыскивать для себя подходящего человека. Потому что с кем, с кем, а уж с ним-то, чуть ли не первым лесным тузом в области, наверху считались.
Лукашину за эти два с лишним года, что работает в райкоме Фокин, не раз приходилось слушать его выступления и на районных совещаниях и у себя в колхозе, и, в общем-то, ничего плохого о третьем секретаре он сказать не мог. Речист. Людей не боится - сам прет на них. И ловок, конечно, - знает, где можно прижать человека, а где надо приласкать. Но на этом его знакомство с Фокиным, пожалуй, и кончалось, ибо по всем сколько-нибудь серьезным делам председатели колхозов шли к Подрезову - он был всему голова в районе.
В то время, когда Лукашин переступил за порог кабинета, жаркого, душного, выходящего окнами на юг, Фокин разговаривал по телефону.
На мгновенье вскинул черные прямые брови - не ожидал такого гостя! - но тут же заулыбался, закивал на стул возле стола и даже подтолкнул свободной рукой пачку "Беломора": кури. Это уже совсем по-подрезовски. Подрезов любил угощать своих подчиненных табачком, особенно в командировках - специально возил с собой курево, хотя сам и не курил.
Разговор у Фокина был с областью - Лукашин сразу это понял по той особой, можно сказать, государственной озабоченности на его молодом румяном лице и по тем особым словечкам, которые употребляют лишь в разговоре с высоким начальством: "Так, так... вас понял... будет сделано... не подведем..." Зато уж когда повесил трубку, дал себе волю: наверно, с минуту прочищал легкие шумно, как конь после тяжелой пробежки.
- Первый мылил, - с улыбкой сообщил Фокин. - Насчет первой заповеди... А как у тебя? Начал жать?
- Начал.
- И сенокос не забываешь?
- Кое-кого отправил на Синельгу.
Фокин кивнул за окно на солнце.
- Надо не кое-кого. Не прозевай. Бог для тебя специально не будет это колесо выкатывать. А как коровник? Покрыл?
До сих пор Лукашин отвечал и слушал как бы по обязанности: секретарь. Положено интересоваться. А тут вскинул голову: откуда Фокин такие подробности знает про ихний коровник? Вспомнил, как его, Лукашина, в прошлом году на бюро райкома песочили за то, что он сорвал обязательство, не закончил коровник к сроку?
- Ну-ну, по глазам вижу, - подмигнул Фокин своим черным хитроватым глазом. - Приехал насчет техники клянчить, так?
Лукашин только плечами пожал: Фокин ну просто читал его мысли! Именно за этим, насчет жатки, тащился он в район, ибо, раздобудь он эту самую жатку, меньше людей потребуется на поля, а раз меньше - значит, можно не прерывать работы на коровнике...
- Смотри, смотри, товарищ Лукашин, - сказал Фокин и кивнул на дверь, в сторону кабинета Подрезова, - с огнем играешь. До самого дойдет, какие ты художества в период уборочной вытворяешь, не поздоровится. В деле Евдоким Поликарпович отца родного не пощадит. - Это уже намек на его, Лукашина, близость с первым секретарем.
Солнце било Фокину в глаза, жарило черноволосую голову, синий китель застегнут на все пуговицы, да еще от раскаленного стекла на столе поддавало, а он только зубы скалил от удовольствия - белые, крепкие, какие не то что на севере, а и на юге не часто встретишь.
- Мне бы жатку, Милий Петрович, раздобыть, - вдруг заговорил напрямик Лукашин. - Вот бы что меня выручило.
Фокин ухмыльнулся:
- У тебя губа не дура, товарищ Лукашин. Только где же сейчас жатку возьмешь?
- Я думал, что, поскольку у меня строительство, райком пойдет навстречу...
- Ты думал!.. Сколько этой весной нам жаток завезли, знаешь? Пять. Из них четыре мы дали самым отстающим, а одну нашему показательному.
- Вот показательному-то можно было не давать. И так все добро туда валят.
- Ну, это ты с Евдокимом Поликарповичем толкуй, ежели такой смелый... Опять намек на его близость с Подрезовым.
Фокин прошелся по кабинету, тяжело, по-подрезозски ставя ногу в ярко начищенном хромовом сапоге, затем решительно взял телефонную трубку:
- Барышня, дай-ко мне "Красный партизан". Да побыстрее... Товарищ Худяков? Здравствуй. Вот не думал, что ты в правлении загораешь. - Фокин по-свойски подмигнул Лукашину. - Почему не думал-то? Да погодка-то, видишь, не конторская вроде. Косой надо махать... Чего-чего? Все давно смахал? Верно, верно, я и забыл. Слушай-ко, Аверьян Павлович, пожурить тебя хочу... За что? - Фокин опять подмигнул Лукашину. - А за то, что ты соседа своего обижаешь... Какого? Соседа-то какого? А того, у которого великая стройка... Да, да, у болота, захохотал Фокин. - Ладно, ладно, не прибедняйся. Жатку ему надо. Да, да... Нету? Брось, брось - нету... Откуда? А оттуда, что у тебя все косилки на полях. Правильно? А у него сенокос, сенокос в разгаре... Понял? Понял, говорю?
Фокин еще несколько минут, то весело похохатывая, то наседая на Худякова, разговаривал по телефону, а когда кончил, сказал:
- Поезжай. У твоего соседушки всякой всячины толсто. Да присмотрись хорошенько. Худяков - замок с секретами...
Лукашин крепко, с чувством пожал протянутую короткопалую руку в черном волосе. Все-таки это была помощь.
- Да, - окликнул его Фокин, когда он был уже у дверей, - с осени тебе дадим комиссара...
- Парторга?
- Да. Негоже приход без попа. Есть решение райкома: у вас теперь будет освобожденный парторг.
- А кто он?
- Парторг-то? А вот это покамест секретец. - У Фокина во все полное румяное лицо просияли белые, молочные зубы. - А в общем, пройдись по райкому он тутошний...