Наконец-то я добрался домой. В прихожей старое зеркало в овальной раме, по привычке в него смотрюсь. Рубашка в пятнах, бумажный квадрат в засыхающих брызгах. Дверь открыта, но потихоньку пройти в комнату не удается.
– Ты пришел? – Мать с огорчением разглядывает мою одежду, однако в голосе ее радость.
Я в этот момент думаю почему-то об экзистенц…ме: даже в уме не могу выговорить это слово, и зачем оно мне только сдалось? Вот что значить пить поверх самогона коньяк.
– У тебя вся спина в грязи! Переодевайся немедленно! – Мать заглядывает мне в лицо, забирает из моих окоченевших рук пластинку.
– Опять что-то принес?.. Вечно ты собираешь разный хлам!
– Это не хлам, это “Путники”. Сейчас заведу…
Раздеваюсь догола, мать тем временем приносит сухие трусы, я с трудом надеваю их. Достаю из-под кровати проигрыватель, с энной попытки втыкаю вилку в розетку, подключаю самодельный усилитель, звуковые колонки, щелкаю тумблером, и вот уже светятся радиолампы, в динамиках гудение. В молодости я своими руками спаял эту громоздкую аппаратуру, и она все еще работает!
– Что ты собираешься включать? – Мать с озабоченным видом заглядывает в комнату. – Опять соседей разбудишь?
– Нет, я потихоньку.
– Да ты на ногах еле держишься!
– Прости, так получилось.
Мое вечное незаменимое “прости”.
Мать сказала, что греет ванну, спросила, буду ли ужинать?
– Купаться буду, ужин долой! – Хочу навсегда остаться пьяным лирическим человеком.
Неожиданно вспомнил, что в проигрывателе сломана игла, а новую сейчас купишь разве что на барахолке.
С огорчением снимаю пластинку с диска, смотрю на угольный блеск бороздок. Пластинка, словно живая, выскальзывает из моих пальцев и начинает плашмя падать на пол. У меня есть целое мгновенье на то, чтобы поймать ее. Падаю вперед всем телом, как в юности, когда был вратарем молодежной команды района. И я бы ее поймал, если бы не пил коньяк поверх самогонки. Пок! – четкий ужасный звук, ладонь загребает шуршащие осколки. Собираю в недоумении блестящие треугольники, машинально ломаю их на куски – порезал ладонь, из пальцев течет темная кровь, мне совсем не больно.
Снова пришла мать:
– Опять намусорил? – Она осторожно принюхалась. – Ты был с кем-то?..
Взгляд ее остановившихся глаз делается презрительно-ревнивым, она с гневным видом отступает на два шага, морщинистое лицо краснеет:
– Господи, с рукой-то что случилось!.. Пойду искать бинт…
Вернулась с бинтом, пузырьком зеленки, усадила на диван, туго, с раздражением перевязывает, ворчит: бродишь по ночам неизвестно где… Затем принесла веник, подметает звенящие осколки.
Я лег на диван и в тот же миг заснул, чувствуя, как мать укрывает меня одеялом. Мне снилась большая металлическая бабочка, летящая над выгоном: крылья гремят, всем страшно. Бабочка с треском падает на лужайку, где пасется коза Марфы. Из нутра бабочки живой и невредимый выскакивает Вадим, пританцовывает:
“Я всё в этом мире соберу заново, по винтику!” – напевает он на мотив “Путников”, затем быстрыми шагами уходит в сторону кладбища – поднимать из могил наших несчастных мертвецов и проводить с ними агитационную работу.