Воины занимали свои позиции в плотном строе на импровизированном городском плацу, часто толкаясь и споря, не совсем понимая, как и где должны стоять. Командир стражи города, новыми обязанностями слишком выбитый из колеи сонных дней по приказу бывшего градоначальника Манне-Дота с командой «на все закрывать глаза», взял на себя обязанность собрать всех остановившихся в городе воинов на том самом плацу, и выстроить их там в соответствии со статьями текущего строевого устава. Недоумение в нем вызывал тот хаос, что создавали Демоны своим присутствием в строю среди прочих воинов. Невзначай он даже попросил совета у своего товарища из числа тех же Демонов, одного из их капитанов, с которым они на пару прошлой ночью допивали последние запасы стражников из тайников самых городских казарм. Капитан только неуверенно качал головой, сам не понимая, зачем его товарищ строит людей перед сценой, тем более с таким неудобным обзором на нее из-за спин товарищей. У них так столетия назад, мягко говоря, было не принято.
Командиры собравшегося на плацу немалого войска на конях обходили строй, давая воинам вечно противоречивые команды, одни требуя спокойствия и покорности, другие указывая им «особо не напрягаться». Даже с хорошим обзором, все это было довольно плохо видно Кайле, стоящей на плацу, все еще протирающей мутные от недосыпа глаза рукавами формы. Тиадрам, стоящий рядом, постоянно прислоняющийся к несущим балкам бывшей крыши эшафота, не протирал глаза, как казалось со стороны, а лишь закрывал их рукой от солнца. Золотистыми лучами небеса заливали весь город, сияющие после полировки ночью доспехи воинов, уже совсем засохшую под их сапогами грязь, и даже вечно закрытые капюшонами головы готовящих свою речь перед большой настенной картой Чеистума и Гоклона, также стоящих на сцене совсем рядом с Кайлой и Тиадрамом. Ранним утром солнце окончательно разогнало облака над городом, с тем заметно перемешав его серые краски с собственным золотом, одним своим видом теперь поднимая настроение, как и боевой настрой, всех людей, собравшихся вокруг, будто освещая для каждого конкретно его светлую голову. Воины прочих фронтов, не участвующие в будущем штурме Эмонсена, уже спешно покидали город, выступая отрядами через дальние правые от эшафота ворота, чаще всего направляясь в сторону Лафена. Северный фронт должен был разделиться между сушей со стороны Кацеры, на песчаной косе, между сушей за Лафеном и Лесом Кортя, а также между самим разделяющим их Морем Орги. Боевые галеоны и фрегаты стояли в порту города уже не первый день, и активно принимали на борт свой экипаж и вооружение. У этого фронта не было главнокомандующего, но за каждую часть его отвечали разные люди. Вернее — люди отвечали только за сушу. По морю войска людей должна была повести лично бывшая Генерал южных имтердов, Муссон. Не без причины корабли, созданные Орденом, занимали тогда именно их собственные воины. Демоны помнили о морских баталиях на Западе и Юге, которые вели с пиратами под командованием Муссон, и вряд ли позволили бы ей теперь собой командовать, даже учитывая, как та изменилась за столетия своего заточения в Храме Актониса, и что своих врагов, что были отважными воинами, они сами немало уважали. Я, ведь, уже рассказывал вам, что пиратами с самого начала назывались именно морские воины имтердов? И все пираты нового времени, разумеется, еще пару недель назад начали пополнять ряды таковых воинов уже людей, к текущему дню окончательно перейдя под командование Муссон, переоборудовав корабли для масштабных сражений.
— Господин Чеистум, разрешите обратиться! — резко выскочил под самой сценой командир стражи города, желая передать Богу Смерти наверняка заранее не интересную ему информацию.
— Только в полнолуние, друг мой блохастый. — не отворачиваясь от карты, с улыбкой тихо отвечал ему Чеистум.
— Я…хотел доложить… — растерялся командир.
— У нас всего хватает, спасибо. — продолжал острить Чеистум, сам так забавляя толпу уже недовольных построением того командира воинов. По всему строю пробежался легкий смешок, а сам командир, чуть опустив голову, все никак не понимал, о чем ему говорил Бог. Он делал что-то не так?
— Когда они уже начнут… — довольно громко зевала искрящаяся золотом расправленных волос на солнце Кайла.
Тиадрам наблюдал за той картиной молча, как и почти все время с самого момента пробуждения. Ночь была правда беспокойной для Кайлы, а постоянный шум никак не замолкающих в зале пятого этажа буянов окончательно не давал ей как следует проспаться. Она засыпала на минуты, иногда даже часы, но все равно просыпалась либо от стороннего шума и выкриков пьяных воинов, либо от собственных невеселых мыслей и снов. Тиадрам всю ночь спал совершенно спокойным, даже мертвым сном, не обращая внимания на иногда шумно проходящих мимо него воинов, не опуская руки с плеча прижимавшейся к нему, голову державшей на груди юноши, Кайлы. Его сны были слишком разрозненными, беспорядочными, даже бредовыми. Он едва ли мог запомнить даже единую долю тех снов по пробуждению, подскочивший над лежаком вместе с Кайлой сразу, как услышал с площади громкий вой военных рогов шофаров. Вой разбудил не только его, но и всех воинов в зале, по всему зданию, да и в принципе во всем едва уснувшем городе. Бурным потоком с немалой толкучкой все они вылились из домов на улицы, кто-то сразу собираясь перед воротами со своими командирами, а кто-то собираясь в одну большую кучу на плацу. В таком количестве людей, тем более октолимов, от ощущения всей той плотной внутренней силы собственной аурой, Кайле и Тиадраму немало поплохело, и в город они вышли уже слегка бледными. Свежий воздух быстро вернул им силы, окончательно разбудив, а солнце пригрело их думы и растопило лед сонливости. Пускай и не целиком. Весь город с самых небес уже обдувал слабый прохладный ветерок, но и солнце прогревало поднебесную еще не слишком активно. Подмерзающие воины тем более были не рады стоять столбом на плацу, и оттого еще больше возмущались действиям современных капитанов армии людей, тем более не советовавшихся с командирами еще выше о таких построениях. Чеистум понимал эту систему, но даже не пытался объяснять ее своим товарищам и даже Гоклону, до сих пор не видящему в ней смысла. Они только теперь оторвались от карты окрестностей Эмонсена, перевернув ее, оставив на всеобщее обозрение уже карту всего Запада, с ссылками на которую и собирались начинать речь.
— Ну-с. Пора начинать. — не спуская с лица уверенной улыбки, воодушевленно быстро отошел от карты к плацу Чеистум, останавливаясь у края сцены.
Все воины ниже замолчали, чуть разойдясь по строю в ту же старую добрую кучу, пусть уже более прямоугольную, лишь бы хорошо видеть впереди своих Богов и закрываемую теперь Чеистумом позади него карту. Гоклон подошел к тому же месту, встав левее товарища, с такого ракурса новым воинам даже напоминая его брата-близнеца. Их лица были слишком закрыты капюшонами, пусть и не без причины, и внешне они правда были очень похожи. То было не удивительно, учитывая, что они были самыми частыми собеседниками друг друга за всю свою жизнь. Да, это был именно их любимый «кладбищенский юмор», ибо жизнь Чеистума завершилась еще до Великого Спуска, а после него Гоклон просто ни с кем уже не разговаривал во льду Синокина.
— Не думаю, что среди вас есть те, кто никогда не слышал обо мне, или о моем товарище Гоклоне. — особыми командами своему телу через окто многократно усилил громкость своей речи Чеистум, с той же веселой улыбкой поднимая руки как настоящий оратор. — Сотни лет прошли с момента нашей последней встречи в Синокине, и я крайне рад приветствовать вас всех здесь сегодня! Мои дорогие товарищи из далекого прошлого, и отважные воины нового времени — сегодня вы все часть единого целого, объединенной армии людей, что совсем скоро встанет на защиту мира от угрозы имтердов, и покроет себя вечной славой, как сделали это мы столетия назад.
Долго стоять на месте, разумеется, он и сам не собирался. С легким скрипом досок под собой, он начал медленно двигаться по краю сцены от одного угла к другому, заведя левую руку за спину, а правой все так же упираясь в металлический посох, прозванный Завядшей Розой. Как и у чуть отступившего назад, открывая дорогу другу, Гоклона, посох Чеистума был оружием, но куда более изощренным, чем заостренная и зазубренная металлическая палка товарища. Завядшая Роза состояла из множества звеньев, соединенных внутри острой шипастой лозой, тем более пропитанной ужасным нейротоксином. Даже вид сего оружия в руках старого командира воодушевлял лично сражавшихся с ним бок-о-бок Демонов, и от этого, как и от слов речи Бога Смерти, они возбужденным и радостным хором кричали, ликовали, и активно жестикулировали руками.
— Все же, дабы воздать уважение этикету… — на секунду остановился Чеистум, указывая воинам левой рукой на своего товарища, до сих пор соблюдающего тишину, лишь с неприятной, свойственной его страшному лицу, улыбкой наблюдая за плацом. — Сей муж зовется Богом Страха, и имя ему Гоклон. Я же являюсь Богом Смерти, и имя мне Чеистум.
Еще в процессе речи товарища, Гоклон учтиво поклонился, положив левую руку на грудь, улыбаясь теперь еще сильнее, и, оттого, только неприятнее. Демоны, правда, не находили его улыбку неприятной — они и сами часто выглядели не лучше, также потерявшие в Первой Войне то плоть лица, то части конечностей, то вовсе некоторые внутренние органы. Что, конечно, в отличии от уродств Гоклона, отлично закрывали доспехи, и не подчеркивали жуткие белые глаза.
— Как вы все и сами знаете, собрались мы здесь сегодня еще не для битвы с имтердами и ардами, а для сражения с силой куда более страшной и коварной. И об этом вы тоже, наверняка, уже наслышаны. Пусть еще перед Большой Чисткой я просил вас не распространять эту информацию, на ее тему многие из вас уже успели немало повздорить. — уже серьезнее остановился рядом с самыми Кайлой и Тиадрамом, но все еще смотря на строй, Чеистум. Улыбка с его лица пропала, будто ее и не было.
Наши герои также как следует настраивали уши под его речь. Особенно сосредоточена была Кайла, уже потерявшая за началом обсуждения сей темы сонливость, заранее имея к ней великий интерес, теперь подавляющий даже ее зевоту, замещая легкую тряску от холода дрожью возбуждения сим интересом.
— Чеисом Дума. — тяжелым ударом отдались в сердце Кайлы слова Чеистума. — На момент начала вашей гибернации наш главнокомандующий считался погибшим в Бездне Марконнор. Спустя десятилетия, или даже столетия, он, все же, вновь вернулся на Запад, но отказался с нами сотрудничать. Для спасения из Бездны, он заключил союз с коварным Дораном, Правителем Бездны, с которым тот не мог принимать чью-либо сторону в еще продолжавшемся конфликте людей и имтердов, но и сам Доран обещал ему не мешать людям в подготовке к будущей войне.
Чеистум снова, в раздумьях немного опустив голову, тщательно подбирая слова перед бывшими воинами войска самого Думы, продолжил ходить от одного края сцены к другому.
— В каком-то смысле, Дума принял это решение во благо людям, и, став орудием воли самого Дорана, участвовал в его программе создания сильных героев для нас. Разрушение судеб людей, дабы болью распалить их Зеленое Пламя, создать могущественных октолимов, что однажды встанут на защиту нашей расы, как и мы когда-то.
Кайла чуть опустила голову, с особой неприязнью и болью в сердце принимая те слова, лишь чудом удерживая язык за зубами, открыто не называя Думу монстров, коли пошел на такие меры, тем более так безжалостно и хладнокровно. Она уже знала об этой системе, созданной Дораном, от своего дяди Корима, и это уже не удивляло ее. Пускай и все еще заметно ее злило.
— Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что Дума уже дважды пожертвовал собой ради нас, как это когда-то сделали Нис и Корть, пускай от старого Думы теперь и остались лишь одни злобные доспехи. И коли судьба распорядилась так, и наш герой окончательно потерял личность за Черным Пламенем, мы должны оказать ему последнюю услугу. Мы атакуем его вотчину, и подарим ему достойную смерть в бою. Из уважения к его подвигам. — снова остановился, серьезно кивнув воинам, Чеистум. — Из уважения к его жертве.
С лиц всех Демонов уже давно пропали улыбки, но свет доблести и чести в их глазах светил даже ярче висевшего над их головами солнца, а руки крепко сжимались уверенностью и мужеством. Как по команде они крикнули «Да!», уже совершенно серьезно, громко, и невероятно энергично. Даже Чеистум был опечален тем, что, совсем скоро, им всем придется сделать, и с тем сам от волнения крепко сжимал кулак левой руки, а правой рукой сжимал посох. Только Гоклон продолжал молча улыбаться, глядя на людей впереди, как и на самого Чеистума. Он чувствовал будоражащее их разум волнение, но совсем не чувствовал страха. Под командованием Бога даже новые воины в том строю впереди не чувствовали страха перед именем Думы, которым уже столетия люди по всему миру пугали своих детей. Это воодушевляло и радовало Бога Страха. Пускай он еще изредка поглядывал в сторону двух героев, с которыми, также молчаливыми, они с Чеистумом делили сцену. Волнение девушки переплетал почти подсознательный страх, пускай сама она по-прежнему старалась не выдавать волнения перед куда более спокойным юношей рядом. Но и в нем Гоклон чувствовал страх, и был то страх неизведанного перед собственным прошлым, которого он никак не мог, а иногда и боялся вспомнить.
— Мы выступаем немедленно через правые ворота города, на тропу, что ведет к Лесу Кортя. — уже оживленнее, пусть и так же серьезно, поднимая посох, отправился к огромной карте на двух тонких балках позади Чеистум.
Воины замолчали и начали вглядываться в карту, пытаясь понять, куда там теперь вдруг вышедшим из бутона Завядшей Розы острием указывал сам их командир.
— По этой дороге мы пройдем до этой развилки, и повернем налево, в сторону деревни Кирпичники. Это ближайший к городу населенный пункт, и там мы сможем закончить последние приготовления к штурму. Это родные земли Гоклона, и мы можем использовать часть его информации о них себе во благо. На основе этой информации мы разработали план не штурма, а осады, и для того же я заранее распорядился спрятать под деревней составные части крупных осадных механизмов.
Воины с большим интересом начали перешептываться между собой, чаще всего спрашивая, что это вообще за механизмы, и как они работают. Простые катапульты уже использовались некоторыми Демонами в древние времена, но совсем редко. Всегда было проще ломать стены имтердовых укреплений собственными лбами, чтобы лишний раз не думать о тактиках и стратегиях, все равно не позволяющих людям вести долгие осады на оккупированных врагом землях. Принцип работы баллист был им, наверняка, и без того понятен, сравниваемый с обычным луком, бьющий по баллистической траектории. С требушетами было уже сложнее.
— Среди вас уже присутствуют специально приглашенные мной осадные мастера. Кому из вас будет интересно, что такое требушет, ибо не застал их появления столетия назад, и чем они отличаются от катапульт — спросите у товарищей. — поддев уголок карты снизу острием посоха, с шелестом бумаги перевернул карту Чеистум. — Это карта Эмонсена. Но нас интересует не сам город, а его подступы. В первую очередь, обратите внимание на эти ворота.
На карте город напоминал строением нечто очень похожее на Ренбир, с той лишь разницей, что холм был не в центре города, а ближе к его дальним стенам, совсем не такой большой, и возвышалась там над городом не Пирамида, а огромных размеров хотя бы в высоту собор. Большая дорога шла напрямую от ворот к тому собору, и именно на эти ворота указывал теперь посохом Чеистум.
— Здесь довольно густая лесополоса. — обводил кругом зеленый простор перед воротами слева и справа Бог. — Мы возведем механизмы за деревьями на заранее подготовленных пустырях, и подготовимся к осаде уже там. Снаряды накроют улицы, выходящие из главной дороги, а мы сами отправимся на штурм центральных и боковых ворот, чтобы привлечь все внимание врага к себе. Наша задача — вести не прорыв вглубь города, а показательный штурм без продвижения.
Воины в недоумении начали чесать затылки и бороды.
— Видите ли, дорогие друзья… — решил подать голос и все последнее время молчавший Гоклон, чуть обходя Чеистума сбоку, подходя к карте с другой стороны. — Сражаться с Думой столь обширными силами будет невозможно, и центральная армия имтердов в Первую Войну это отлично показала. Но наша задача заключается именно в победе над Думой, а не в захвате города. Эмонсен — мой родной город, старательно возведенный имтердами, затем захваченный нами. В свое время враг строил под городом дренажную систему, еще сохранившуюся у правых ворот города. Вход в нее можно откопать вот здесь.
Строй смотрел на указанное Гоклоном место уже с большим интересом, предвкушая сбор диверсионной группы, уже заранее желая в нее попасть. Диверсия в тылу врага — для закаленного в боях воина это было даже лучше, чем атака в лоб, ибо сопровождалась большим риском.
— Именно для поддержки диверсионного отряда, который войдет в город этим путем, мы с вами и будем отвлекать внимание врага на штурм городских ворот.
— Задача диверсантов также проста, пусть и не так проста в исполнении. — продолжил уже Чеистум, наконец отходя от карты, подходя уже ближе к краю сцены, глядя на солдат. — Они установят местоположение Думы, и уничтожат его. Так просто звучит, не правда ли? С тем осада города будет завершена, ибо без Думы пораженные Черным Пламенем жители сражаться не будут, и так нами будет достигнута победа.
Кайла и Тиадрам оттолкнулись спиной от опор, на которые опирались, и встали ровнее, даже с некоторым волнением перед подобной публикой ожидая дальнейших слов Богов, которые уже точно будут связаны с ними.
— Это Кайла и Тиадрам. — уверенно указал рукой в сторону наших героев Чеистум, мгновенно переведя так изучающие и заинтересованные взгляды публики к ним. — Они возглавят диверсионный отряд, и лично вдвоем сразятся с Думой.
«Вдвоем?», «Почему они?» — пошел по строю неуверенный шепот.
— Вижу, вы в замешательстве. — перебил шепот толпы Чеистум, так же мгновенно его почти упредив. — Я понимаю. Но уверяю вас, что эти люди единственные среди здесь присутствующих имеют шансы одолеть Думу в равной схватке. Девушка совсем недавно сражалась с Самумом, и, как видите, стоит на этой сцене живая и здоровая. Не многие среди нас могут похвастаться, что, хотя бы, видели сего монстра сами. И лишь единицы пережили с ним бой.
Все поняв, в изумлении многие воины уважительно закачали головой и тихим монотонных «Ооооо» между собой выразили почтение сей храброй и могучей, даже прекрасной в глазах вечно страшноватых Демонов, девушки. Кайла, разумеется, лишь неуверенно кивнула им головой, отвечая на дарованное ими ей внимание. Она понимала, о чем они думали, услышав слова Чеистума о ее бое с Самумом. Лучше было не уточнять, что произошло тогда в Храме Актониса на самом деле, и чем на самом деле кончилась та схватка.
— Юноша многие годы обучался боевому ремеслу лично у нашего старого товарища, Бога Природы Серпиона. Он входит в число воинов, специально подготавливаемых нами для уничтожения сильнейших имтердов, их Генералов и Военачальников. Помимо того, он унаследовал и Красное Пламя, что принадлежало самому нашему герою Кортю.
С примерно той же реакцией, что и на слова о Кайле, уважительным взглядом, уже с немалой радостью и улыбками, воины смотрели на Тиадрама, для вида даже зажегшего в руке небольшой сгусток Красного Пламени, сам воодушевленно улыбаясь, чувствуя себя тогда не иначе, чем вторым солнцем.
— Это первоклассные воины, и мы полностью можем им довериться. — теперь упираясь обеими руками в Завядшую Розу перед собой, кивал Чеистум, пока Гоклон сзади возвращался на свое старое место чуть поодаль. — Им в помощь для нахождения Думы мы хотели отправить еще одного героя, но…
— Он ушел вчера ночью на северный фронт. — не прекращая неприятно улыбаться, договорил Гоклон.
— Для сопровождения наших героев нужны еще четыре человека, которые помогут им найти Думу и добраться до него. Кто из вас желает…
Не дождавшись последних слов своего оратора, воины подняли руки. Не четыре, конечно. Около четырех человек из всей толпы руки, скорее, как раз не подняли.
— Нам нужны воины, способные передвигаться бесшумно и незаметно.
Еще четыре воина опустили руки. Осталась еще сотня.
— Хорошо, хорошо. — с ухмылкой качая головой чуть отошел обратно к карте Чеистум. — Решим все на месте с помощью жеребьевки.
Воины недовольно опустили руки. Кайла и Тиадрам были даже смущены подобным вниманием, и тем более подобным желанием стольких людей составить им компанию, и пойти с ними в бой. Они даже не думали о том, что воины хотели только поучаствовать в диверсии, ибо то наверняка было опаснее, а оттого и интереснее, чем лобовой штурм. Об этом думали только Демоны. Современные воины, поднимавшие руки, скорее, просто желали получить признание то ли Богов, то ли своих товарищей из прошлого или самих, описанных великими воинами, Кайлы и Тиадрама. Тем более учитывая, что кто-то из толпы уже знал наших героев по Большой Чистке, и активно уверял товарищей вокруг в их доблести. Те, кто рук не поднимали изначально, о славе и радости битвы не думали вовсе. Они думали о выживании.
— Это будет долгая дорога. — обращаясь к Чеистуму, задумался Гоклон.
— Да. Я рассчитывал привести войско в город за восемь часов. — продолжая неподвижно осматривать карту, думая, не забыл ли он чего-нибудь, кивал Чеистум. — Но у нас правда не было времени, чтобы научить Демонов обращаться с конями.
— В наше время никто не разводил этих животных, как ты помнишь.
— Пеший ход затянется. Пускай было бы лучше начать атаку при свете дня, но, если мы прибудем на место к вечеру или ночи, ждать утра мы все равно не сможем. Помни, что у нас еще есть, чем заняться после штурма. Нас ждут на южном фронте.
Гоклон лишь, грустно качая головой, ухмыльнулся.
Солнце над городом еще лишь только поднималось, и воины уже заканчивали свои сборы, готовясь отправляться в путь. Дорога могла быть не столь долгой, как об этом думали Чеистум и Гоклон, и все же, их небольшое войско могло посетить Эмонсен лишь ночью, и на то причины были уже у самого мира. Поскольку речь Богов была уже закончена, а большинство вопросов воины задавали уже из интереса друг другу, сбор сил у нужных дальних ворот города также не заставлял себя ждать, и, уже через всего десяток минут, все они собрались вместе, подготовив к бою свое снаряжение, тело и дух, тем более еще до конца не оклемавшись после сна. Часто люди переговаривались между собой о словах Чеистума о Думе, не до конца веря, что их величайший воин сошел с верного пути, и стал им врагом. Собираясь в не слишком длинный, но весьма широкий, строй перед самыми городскими воротами, они часто обсуждали между собой тех диверсантов, назначенных на бой с Думой Чеистумом, теперь стоящих впереди на конях, вместе с самими Чеистумом и Гоклоном. Гоклон и сам был не слишком искусен в обращении с лошадьми, как и не был достаточно хорош в общении с любыми животными из-за своей вечной жутковатой ауры. Разумеется, Чеистум специально подобрал товарищу непростую лошадь, с октовыми шорами, закрывающими почти всю ее морду. Кайла и Тиадрам также получили отличных вороных коней, пусть юноша также не был хорошим наездником, но изо всех сил старался не показывать этого перед подругой и всем войском, взгляды которого постоянно чувствовал на своей спине.
Все еще с легким шумом собираясь в централизованный строй, до сих пор не до конца понимая, как и зачем это делать, воины думали, правда ли в современном мире среди людей есть воины достаточно могучие, что смогли бы победить Думу в равной схватке. Что там — в этом не были уверены даже сами Кайла и Тиадрам, как бы они не старались мысленно уверять себя в обратном. Единственным человеком, что был способен сражаться с главнокомандующим Демонов на равных, был сильнейший среди людей, от природы могущественный октолим и воин Корть. Тиадрам слышал много легенд об этом великом человеке, неспроста прозванным Фениксом, способным сгорать в Красном Пламени и перерождаться из пепла, как это делала та самая мифическая птица. Даже без поэтических приукрас история этого человека звучала достаточно эпично, пускай и самому Тиадраму не казалась достаточно правдоподобной. Юноша правда владел тем же Пламенем, которым, когда-то, владел и сам Корть. Но он не нашел в нем подобной силы, описываемой легендами о Человеке-Фениксе. Возможно, все это была лишь выдумка? Но какова же на самом деле была история величайшего героя людей? Этим вопросом задавался не только Тиадрам, но и, во время бунта в тюрьме Шегральминни, сам Корть. Та история уже была описана учеником Чеистума в книге «Падение Преисподней Шеагральминни», и вы уже наверняка с ней знакомы. Все же, даже она не давала ответов на все вопросы о судьбе величайшего героя людей. Пожалуй, сегодня вам повезло, и вы сможете узнать о нем еще больше, чем из той книги. Нам временно придется покинуть Манне-Дот, чтобы спросить обо всем самого Кортя. Не волнуйтесь — мы совсем скоро вернемся.
С момента бунта в тюрьме Шеагральминни, спланированного заранее силами командования всей человеческой расы, включая Мерсера и самого Кортя, прошло уже более двух лет. На самом деле, не многое за это время успело произойти, и никто не приближался лично к горящим изнутри Красным Пламенем мрачным руинам. Снаружи здание патрулировали живые доспехи, контролируемые издалека окто Лиисеркима Одержимого, в отличии от своего наставника получившего силы контролировать не только мертвые тела, но и вообще любую неживую материю. В целом, их присутствие было не обязательно. Красное Пламя вырывалось в холлы и помещения тюрьмы, даже камеры на верхних этажах, прогрызая себе путь через пол от самого хранилища, там собираясь в эпицентре вокруг одного-единственного воина. В ходе бунта Шеагральминни, с поддержкой своих товарищей, он должен был вернуть себе память, некогда утерянную благодаря Проклятью Забвения Красного Пламени, и, сделав это, вспомнил нечто такое, о чем почти никто в мире даже не подозревал, и потому на два года по своей воле заточил себя в хранилище той тюрьме, Красным Пламенем собирая по всему зданию новые силы. Растворенная его Пламенем материя являлась гармонийной формой того же Пламени, и он мог спокойно растворять ее в нем, забирая ее в личное пользование. Но с материей он получал и часть ее памяти. Для того, на самом деле, он и провел столько времени в том месте. Мир вокруг него помнил совершенно необычные вещи, о которых мало кто знал, и знание о которых могло на самом деле подтолкнуть весь мир к победе над Проклятьем Забвения, что и было его главным злом. Он узнал уже достаточно, и в этот самый день должен был вернуться в строй своего войска, как и договаривался с братом Мерсером еще перед началом бунта в Шеагральминни. Время наконец пришло, и он не скрывал улыбки.
В слабо освещенном небольшими сгустками Красного Пламени зале он мирно сидел на полу, скрестив перед собой ноги, спиной облокотившись на воткнутый в пол сзади драконий меч, прижав золотистые крылья к центру спины, так все равно упираясь ими уже в алый плащ своих сияющих золотом доспехов. Его уверенная улыбка мелькнула под шлемом, в форме головы благородной птицы, с таким же клювом на лбу, вместе со светом собственного Красного Пламени в прежде черных глазах. По-прежнему величественный человек, в красивом доспехе, с не менее красивым грубым бандитским лицом, покрытым легкой щетиной, но, в остальном, совершенно чистым. Собирая в себе мощь Красного Пламени, он укреплял им материю своего тела, своего доспеха, оттого становясь сам крепок словно алмаз, воистину непобедимый и могучий воин. Он был очень высок и коренаст словно гротвалл, но был не обделен и острым умом, а его слуху и зрению позавидовали бы даже дикие звери. В окружающей его звенящей тишине огромного, облизанного Пламенем, а оттого волнистого, зала, он отчетливо и издалека слышал звуки ударов о пол толстых сапожных каблуков, которых сам ждал в тот же день, и для того еще несколько часов назад погасил во всем здании свое Пламя, позволяя предначертанному судьбой гостю его, наконец, найти. Он смотрел направо, к пробитой еще давно возле двери хранилища стены, откуда он и сам два года назад, вместе с товарищами из числа будущих Героев Шеагральминни, ворвался в само хранилище, приняв участие в последнем крупном сражении за время всего бунта. Теперь стены на десятки метров были съедены Красным Пламенем, частично покусан им был пол, а потолки, оттесненные от пола им еще дальше, уже почти касались пола первого этажа выше, пускай окончательно Пламя до туда так и не дотянулось, а оттого внутрь не попадал солнечный свет. Иногда острые языки Пламени частично прорывались на поверхность, но делали это под углом, так и не открывая света самому хранилищу. Вокруг все еще было очень темно, и не удивительно, что первый гость этого места за столь долгое время ступал теперь по окружающему волнистому полу с немалой осторожностью, освещая себе дорогу светом горящего факела, изредка звеня колчаном со стрелами и луком на спине. В этом свете достаточно заметно блестели глаза Кортя, и гость отлично видел их блеск в той темноте. Но до самого его ему, или же ей, еще нужно было добраться.
— Я уже начал скучать. — спокойно, пусть и так же улыбаясь, привычным своим басом проговорил Корть.
— Прошло два года, знаешь ли. — по голосу явно счастливо, пусть и так же спокойно, не останавливаясь вздохнула Филони.
— Знаю. Очень хорошо знаю.
Она подошла чуть ближе, но Корть еще не спешил вставать. Только когда девушка, едва различимая от угольных волос на фоне окружающей тьмы, все же выделяющаяся прекрасными и глубокими аметистовыми глазами, подошла к нему достаточно близко, остановившись всего в паре шагов перед самым его улыбающимся лицом, одним ловким движением всего тела он поднялся на ноги, поднимаясь над девушкой во весь свой немалый рост, прикрыв глаза от удовольствия наконец снова разгонять по жилам кровь, даже потягиваясь, широко и с хрустом на два метра в стороны расправляя свои огромные крылья. С тем вокруг него, по всему хранилищу, забегали огненные зайчики, с каждой секундой увеличиваясь, все больше освещая девушке лик своего возлюбленного, величайшего героя человечества Кортя. Он ничуть не изменился за те годы, что они не виделись, но лишь внешне. Едва он открыл глаза, посмотрев на нее, она с радостным трепетом в сердце, едва не пустив слезу из прекрасных глаз, поняла, насколько преисполнился уверенности и мощи его взгляд, насколько выгорела в нем тень отчаяния, с которой она столкнулась в нем два года назад. Он полностью исцелился от своего Проклятья, и вновь стал тем человеком, о котором ей так усердно рассказывали прочие Герои Шеагральминни, даже Боги. Он вновь стал собой.
— Пожалуй, было больше некуда тебе хорошеть. — любящим взглядом смотрел в уже влажные глаза девушки Корть, ласково проводя рукой по ее волнистым смольным волосам. — Но ты все равно с этим справилась.
— Я очень… — тут же, скрипнув крепким нагрудником героя, крепко уткнулась в его могучую грудь девушка, все равно, даже подняв голову, едва ее достигая. — Очень по тебе скучала.
Из ее прикрытых большими ресницами глаз уже текли слезы, но она даже не думала их останавливать, как делала это раньше, скрывая ото всех вокруг свои глубокие чувства. Перед ним ей нечего было скрывать. Тем более, что он уже итак все о ней знал.
— Я тоже. — так же улыбаясь и прикрыв глаза, сильными руками прижимал ее к своей груди Корть.
Какое-то время их уши заливал треск окружающего, пляшущего по углам, Пламени. Но даже тот металлический треск не заглушал их собственного дыхания.
— Ты уже знаешь… — грустнее шептала девушка.
— Знаю. — также грустно кивнул Корть.
— Я…Я пыталась…
— Тише. Я все знаю. Ты не виновата в ее гибели. — все-таки чуть отходя назад, отпустил девушку он.
— Не понимаю, почему он на нас напал. Мне говорили, что вы о чем-то договорились, и он нарушил договор. — также отойдя чуть назад, вспоминая страшный пожар имения Кацер два года назад, с тем вспоминая и лишивший ее сестру Термисорру жизни клинок Думы, с болью в глазах опустила голову девушка.
— В неведении сила Бездны. Никто не должен знать ее планов, и Доран пользуется этим.
Филони не шевелилась, вспоминая тот страшный день. Она помнила, сколько бед причинил Дума только ей и ее сестре, и никак не понимала, чего он пытается добиться, так и не получив даже от Мерсера ответа на вопрос, о чем же ее возлюбленный договаривался с этим монстром.
— Но Доран тоже не знает планов Бездны. — уверенно поднял голову Корть, так переводя на себя и удивленный взгляд девушки. — Эти два года я пытался сжечь завесу тайны, приоткрытую мне Думой в наш последний разговор. О том, что случилось со мной 400 лет назад в Храме Актониса, и что я вспомнил два года назад, едва не потеряв жизнь.
Его голос заметно изменился. В нем одновременно смешались нотки сомнения и уверенности, а взгляд выдавал в нем немалое волнение. Он положил руки на плечи девушки, теперь только с большим изумлением наблюдая за оживлением глаз своего возлюбленного, уверенная, что герой постиг невероятную тайну, и вот-вот раскроет ее ей, как сделал бы это уже давно, если бы его не мучало Проклятье Забвения.
— Послушай меня, Филони. Я нашел эту связь. Два года назад я переродился, когда услышал твой голос, назвавший мое имя. То же было 400 лет назад, когда его прошептала умирающая у меня на руках Джефф. Но два года назад я вспомнил не то, что произошло тогда. И два года назад, и 400 лет назад, я вспомнил одно и то же. Чего просто никогда не было.
Он отпустил ее плечи, и отошел в сторону, взволнованный и серьезный, продолжая метаться от стороны в сторону, рассуждая о том, чего девушка совсем еще не понимала, но чем уже была до огня в глазах заинтригована.
— Я испытал боль, сродную той, что уже чувствовал когда-то, но не понимал, когда. Теперь я понял. Это были чувства не из этого мира, а из другого. Я вспомнил их, как и то, что произошло тогда, и мир вокруг меня дрогнул. Тот, кто погиб тогда от руки чудовища, в миг исчез, а с его исчезновением Земли Марконнор вернулись…
Он вдруг осекся, с тяжелым и аритмичным дыханием глядя в пустоту перед собой. Его губы дрожали, и он не мог проговорить и слова, вернувшись к раздумьям, дававшим ему точный и очевидный ответ.
— Лорд Винторис исчез? — вспомнила Филони причину Великого Спуска, спустившего Земли Марконнор в Бездну, рассказанную ей когда-то Серпионом.
— Да. Да, он исчез, потому что так было в прошлом мире. Потому же запечатался Храм Актониса, а Земли Марконнор ушли в Бездну. Тогда все было так же.
Теперь он, чуть напуганный истиной, которую частично раскрыл уже раньше, но обдумывал только теперь, повернулся обратно к девушке.
— Тогда весь мир должен был спуститься в Бездну, но его удерживала граница из Синего Пламени, разделяющая…миры…
— Миры? Так Бездна… — вздрогнула сама Филони.
— Все прошлые миры, сгоревшие и потерявшие краски, и ставшие Черным Пламенем. — уверенно кивнул Корть. — У Земель Марконнор не было границы, отделяющей его от Бездны, и потому они вернулись туда, откуда пришли. Поскольку Синее Пламя продолжало поддерживать связь между новыми и старыми мирами, часть их памяти она проецирует на нас. Это и называется Проклятьем Забвения. Именно эту память из другого мира я получил 400 лет назад и два года назад. Через меня мир вспомнил то, что происходило с его предшественником, и изменил себя, стерев того, кто должен был умереть. Два года я сидел здесь, собирая из материи тюрьмы осколки памяти самого мира, собирая фрагменты прошлого, что уже произошло когда-то в тех мирах, и которое еще ждет нас впереди.
Незаметно за проходом на поверхность из хранилища мелькнул темный силуэт. Слишком заговорившийся и взволнованный Корть его не заметил, а девушка и вовсе изумленным взглядом следила лишь за движениями уст героя.
— Что же нас ждет? — уже с дрожью губ не меньшей, чем у Кортя, спросила Филони.
— Я расскажу позже. Сейчас мы должны идти в Синокин. Там…
По залу со стороны входа раздался шаг и хруст босой, костяной ноги.
— Кацеры погибнут.
Чуть отскочив назад, Корть одним движением мощной руки вынул из земли свой большой меч, рубящим движением махнув в сторону внезапно пронзившего сам его могучий дух хриплого и хитрого голоса, со звуком шагов медленно приближающегося к ним. Филони перепугалась настолько, что сама чуть не отскочила назад, тут же скованная по рукам и ногам испугом, все же кое-как доставшая из-за спины лук, и даже левой рукой уже думая зарядить его стрелой из колчана.
— Ч-что это? — чувствуя легким морозом бегающий по коленям страх, сама перескочила за самые крылья Кортя она.
— В чем дело, человек? Впервые видишь брата своей сестры? — развел совсем закрытыми под рукавами драной вуали, но наверняка ужасными и костлявыми, руками стоящий лишь в десятке метров впереди монстр.
— Хемирнир. У меня нет времени на распри. Но твое убийство вряд ли займет много времени. — зло прищурился Корть, не опуская меча.
— Даже для вас, глупцов, тем более глупо думать, что со смертью Верховного Властителя с его расой ничего не произойдет. — под капюшоном насупил страшную морду Верховный Властитель ардов. — Что ничего не поменяется в гармонии мира, и не изменятся те, кто с ней связан. В вашу ложь столетия назад поверили такие же глупцы, но мы…знали.
Корть оцепенел, услышав те слова, пускай и не сразу понял их суть. Лишь единицы знали эту истину, и даже они с трудом могли в нее поверить. На то надеялись Мерсер и прочие владыки людей. И, тем более, они до последнего надеялись, что иллюзия, которую так старательно они поддерживали уже столетиями, в первую очередь обманет не их союзников, а их врагов.
— Впрочем, эта ложь бы никогда вас не спасла. Как и ты не спасешь Кацер. — заметно растянул в улыбке горящий в уголках Пурпурным Пламенем рот Хемирнир, ныне один из Военачальников имтердов.
— Боюсь ты не тот, кто сможет встать у меня на пути, подделка. — цыкнул Корть, крепче сжимая меч уже обеими руками в стойке у себя над правым плечом.
— Мы оба знаем, что ты бахвалишься. Секунда промедления, и Дума в Эмонсене убьет Джефф.
Даже могучее сердце Кортя на мгновение встало, когда он услышал те имена. Джефф, или же Термисорра. Сестра Филони, и частица его собственной души.
— Она преследует его уже два года в поисках мести за то, что тот сделал с тобой перед Шеагральминни. И чему мы способствовали. — продолжал ард.
— Что!? — широко выпучив глаза и нервно дыша, резко выскочила из-за спины возлюбленного шокированная Филони.
— Но я видел… — сам будучи в шоке, дрожа, медленно опускал голову и меч Корть. — Видел в прошлом, как он убил ее.
— То был обман, на который вы все ведетесь уже столетия. Вы все еще не понимаете, в какую игру с вами играет Доран? И моя сестра никогда не умирала от руки Думы. Ему просто незачем ее убивать.
Корть крепко сжал зубы, теперь разбито и зло смотря в черный, едва заметный от темноты даже в свете чуть уже погасшего Красного Пламени пол под собой. Как бы там ни было, он как никто другой понимал, что Доран не был личностью Черного Пламени. Даже поглощенный Бездной, он сохранял собственную личность Клинка Власти Дорана, пусть и будто не себя самого, а такового из другого мира. Одного существа из всех прошлых миров, именованного Дораном.
— Кацеры, или Дума с Джефф. Теперь ты понимаешь, что слаб, если не можешь спасти их всех. В этом мире есть силы куда могущественнее…
— Заткнись, чудовище. — злобно махнул рукой Корть. — Не тому меня учить, кто создал собственное Пламя, чтобы подражать сильнейшим мира, но так слабым и остался.
— Вы такие дерзкие, носители чужих даров. — с явным хрустом напрягся под рукавом вуали костяной кулак монстра. — Вымещаете свою боль на слабых, но лишь потому, что внутри слабы сами. Ты тратишь свое время понапрасну. В сию секунду есть лишь две вещи, которые ты можешь попытаться изменить. И мое восприятие отбросов сего мира в них не входит.
Корть не шевелился, злобным раскаленным взглядом смотря в пустые прорези глаз объятого драной кожей черепа Хемирнира, на угольки догорающих в них огоньков, на его злобную и хитрую, как и всегда, гримасу. Он понимал, что в словах монстра был смысл, и, как бы он не пытался уговорить себя в обратном, даже его сил могло не хватить, чтобы изменить хотя бы одно из уготованных ему испытаний, что говорить сразу о двух. Геллар или Дума — не важно, с кем бы ему пришлось сойтись в бою, он чувствовал, что даже его сил теперь может быть недостаточно для победы над ними. Ему может не хватить решимости убить брата, но и может не хватить сил убить такого могущественного Актониса, как Геллар, собиравший силы для войны с людьми уже несколько столетий.
— Что произойдет в Синокине? — решила, на всякий случай, убедиться Филони.
— В прошлых мирах Кацеры сражались там с Гелларом. Соккон погиб, а имтерд забрал его Душу Россе. С его помощью потом он убил моего брата Мерсера. — продолжал следить за своим врагом впереди Корть.
— Этот мир отличается от прошлых, не так ли? — чуть наклонил голову вбок Хемирнир.
— И что с того?
— Геллар отказался помогать Дорану в добыче Души Россе. Он не станет ни с кем сражаться.
— И я должен тебе поверить? — зло ухмыльнулся Корть. Даже учитывая, что Джефф в облике Термисорры вернулась к нему в мир именно благодаря Хемирниру, он наверняка сделал это не из братских чувств. Все это был холодный расчет, пускай пока и не ясно, какой.
— Мы все равно победим. Мерсер все равно умрет, даже если его убьет не Геллар. И Вильфеоренама все равно уничтожит мир.
— Или в твоих интересах посещение мной Эмонсена. — понял герой.
Хемирнир промолчал. Так казалось.
— Не думай, что что-то обо мне знаешь, человек. — через несколько секунд все-таки злобно зашипел он, хрустя металлическими позвонками, что в бою он нередко вырывал из тела через рот, преобразуя его в меч.
— Что нам делать? — из-за спины возлюбленного смотрела на его лицо Филони.
Корть и сам был растерян, и не понимал, что будет правильнее и важнее. Он помнил, сколькими бедами вылилась прошлому миру гибель Соккона и получение Гелларом новых сил. Пускай даже в этом мире все могло пойти иначе. Но на какой исход в прошлых мирах повлияла гибель Термисорры? Ответ был вопрос — в прошлых мирах девушки просто не существовало. Джефф переродилась в другого человека, который и без того теперь стоял у Кортя за спиной. Тогда у нее не было сестры, а ее брат, теперь стоящий впереди со злобной гримасой, до последнего не признавал своих родственных связей с предательницей, а забравшего ее под свое крыло Кортя до сих пор называл вором.
— Похвально, что ты научился думать дважды, прежде чем сжигать жизни своим Красным Пламенем. — хитро улыбнулся Хемирнир, наконец выждав нужный момент для наведения смуты. — Но в Эмонсене может погибнуть не только Термисорра. Тот, кто некогда участвовал в последней битве прошлого мира, также может погибнуть там.
— Тиадрам? — вспомнил Корть.
— Искусственные Клинки Власти, Кайла и Тиадрам. Если Дума не обуздает их мощь, то и сам может погибнуть. И тогда некому будет биться с Совенраром. Вы проиграете.
— Не думал, что ты тоже раскроешь память прошлого мира. — скрипнул зубами Корть.
— Я пытался. Но то, что я говорю, не мои слова. Об этом нам поведал Доран.
Угольные глаза Кортя вновь полыхнули решимостью.
— Чтоб тебя! — напряженно от злости крикнул он. — Филони, мы должны сейчас же лететь в Эмонсен!
— Ле…лететь? — чуть испуганно от столь резкого крика, одной ногой отступила назад девушка.
— Мы должны успеть, если будем двигаться по небу. Ну же!
Он резко сорвался с места, махнув золотыми крыльями и плащом, закидывая меч на плечо, бегом отправляясь в сторону выхода как раз за спиной стоящего теперь неподвижно Хемирнира.
— Конечно! — так же за ним сорвалась с места Филони. — Ты же расскажешь мне, что все это значит?
— Ты же слышала, что раньше Доран был другим? — стрелой пролетев мимо врага, лишь колыхнув ветром его изодранную бесконечными боями на Севере и временем вуаль, мчал уже только наверх, к поверхности, Корть.
Огни Красного Пламени за его спиной в хранилище уже медленно догорали, оставляя помещение в полной темноте и тишине, также оставляя наедине с самим собой уже последнего его посетителя, даже не смотрящего в сторону убегающих наверх двух людей, больше всего на свете им ненавидимых.
— Моя память полностью восстановилась, и теперь работает лучше, чем когда-либо. Я помню, что встречал Дорана в первые дни своего появления в мире. Он надолго пропал, и появился вновь уже совершенно другим, куда более гадким и хитрым, какой он сейчас. — ведя за собой Филони, Корть бежал по уже пустым коридорам, где его Пламя давно съело тела всех заполонивших его некогда мертвых стражей и заключенных, с чем сам он получил часть их памяти. — Я был прав, думая, что его изменила Бездна. Но я так и не мог понять, принял ли он личность, которой обладал в прошлых мирах, и которую запомнила Бездна, или же он сам стал личностью Бездны. Хемирнир частично подтвердил мои догадки. Если он рассказал ему о том, что происходило в прошлом мире, значит он получил из Бездны какие-то знания о нем, и может теперь ими пользоваться.
— Это очень плохо! — и сама понимая суть проблемы, продолжая бежать вслед за Кортем, волновалась Филони.
— Если это так, то мы должны всеми силами помешать ему исполнить свой план, каким бы он ни был. Два года назад Доран приказал Думе создать событие, при котором он сможет отвлечь всех нас от Кацер, на которых хотел напасть. Тогда я не понял его плана, и он обманул меня. Теперь мы сведем счеты, и я спрошу его, чего Доран хочет на самом деле. Если он ответит — мы решим эту проблему раз и навсегда.
Пусть Красное Пламя освещало им дорогу, даже оно рассеивалось впереди, в уже последнем коридоре, куда из дыры наверху, ведущей в холл самой тюрьмы, веселыми и беззаботными лучами било золотистое солнце. Позади них расстилалась тьма, и была она уже непроглядна. Только Хемирнир, пусть и ни на что конкретное не смотрел, свойственным монстру высшей формы жизни всевидящим зрением пробивался через тьму, все же направляя взор больше не в то, что видели глаза, а в картины, что рисовал перед ними мозг. Невозможно нашим языком точно описать его чувства, для человека просто не свойственные, но, все же, имеющие связь с таковыми у нас. Волнение, грусть, злость — эти чувства лишь немного отличались от наших. Он и сам терялся в них теперь, вспоминая слова Дорана о том, что на самом деле должно было произойти в Эмонсене, и почему на самом деле он просил Хемирнира увести Кортя подальше от Синокина, чтобы тот ни в коем случае не успел туда вернуться, когда узнает уже от Думы истинные планы Бездны. Ведь Дума прибыл в Эмонсен по своей воле, а не по воле Дорана. Правитель Бездны ему лишь помогал, пусть и пытался извлечь из планов своего подопечного максимальную выгоду.
— «Сколь же ты глуп, вор. — опустив голову, одновременно хитро и грустно кривил в улыбке лоскуты губ он. — Моей сестре незачем убивать Думу, и ловушка Эмонсена возведена вовсе не на такую мелкую дичь. Даже не на этих Кайлу и Тиадрама. Он ждет в городе тебя, и никого другого. Или, вернее сказать, «они ждут вас»?»
От тюрьмы уже почти ничего не осталось за два года, и Красное Пламя Кортя было тому не единственной причиной. Вернее сказать — оно рушило тюрьму не всегда напрямую, но лишь подъедало фундамент, стены, несущие конструкции, и оттого потолки и прочие стены рушились, а завалы ниже доедало уже само Пламя. Корть очень ловко перескакивал через завалы, двигаясь по замусоренному холлу налево, желая выйти из здания через уже свободные от трупов, не как раньше, заваленные лишь камнями и собственными обломками, южные ворота. Потолка над прежним третьим этажом тюрьмы уже совсем не было, и солнце активно разгоняло застоявшийся во всей тюрьме холод, с тем развеивая и ее вечную тьму.
— Солнце уже поднялось. Мы точно успеем? — взволнованно следуя за Кортем, не менее ловко пробиралась вперед через обломки бывшего потолка и стен Филони.
— К ночи до Эмонсена мы точно доберемся. — не отвлекался Корть.
— Кайла и Тиадрам должны были переночевать в Манне-Доте, и оттуда утром выступить в город. От нас до города почти два дня пути.
— Тогда поднажмем.
Войско Чеистума и Гоклона уже и вправду выдвинулось из города, и активно, с немалым шумом старых строевых песен, двигалось по лесу вперед, к развилке возле Леса Кортя на деревню Кирпичники. Воины двигались довольно быстро, ведомые хорошо заметными даже из-за спин товарищей своими командирами верхом на конях. Только сами командующие штурмом Чеистум и Гоклон, как и командиры еще не собранного диверсионного отряда, Кайла и Тиадрам, получили коней. У Кортя и Филони были все шансы догнать не слишком быстрый строй на подступах к городу. Никто не ждал их появления, как и никто не ждал ловушки в самом городе. Слишком сильное давление Черного Пламени на мир в эту Эпоху давало о себе знать, и планы всех сторон немного смещались во времени. Это было не заметно глазу обычных существ Гармонии, сколь бы велика не была их власть над Первородным Пламенем. Как никто из тех людей не ждал вмешательства со стороны, так никто тем более не ждал, как в планы их вмешается сам мир. Не зря солнце над их головами так быстро уходило с небосвода. Со всем миром вокруг них происходило нечто зловещее.