Кайла не двигалась, лишь с ужасом наблюдая, как с шепотом и треском Черного Пламени поднимается во весь рост убийца ее семьи, замороженная его замораживающим кровь взглядом, скованная по рукам и ногам страхом. Тиадрам продолжал трясти девушку за плечо, пытаясь привести ее в чувства, и сам уже напуганный видом грозно давящего на него злобным взглядом Думы. Враг резко перехватил меч обеими руками, занеся его справа, со взмахом поглотив часть пола под собой рядом Черным Пламенем. Он не мешкал, и вот-вот собирался броситься в атаку. До казни оставались лишь считанные секунды.
— Кайла! — почти в самое ухо девушки отчаянно крикнул Тиадрам, в оборонительной стойке поднимая перед собой мечи, закрывая собой девушку.
Но взгляд Кайлы был прикован к глазам убийцы. Теперь она только всхлипнула.
Не моргнув и глазом, со звоном металла монстр бросился в атаку, в рывке разломав уже потрескавшийся под собой пол, занося меч справа для удара. Тиадрам рванул ему навстречу, зарядив тяжелые мечи мощным слоем Красного Пламени, встречая ими заряженный Черным Пламенем длинный меч Думы. Он ударил двумя мечами одновременно, и Дума ударил ему навстречу, озаряя весь зал собора взрывом двух огней, оглушая своих врагов грохотом и треском, одной ударной волной отталкивая героев назад, еще сидящую Кайлу и вовсе отбрасывая на пару метров. В пыли разрушенного ударом пола Тиадрам с криком собрал новые силы в своем оружии, и, оттолкнувшись обеими ногами от пола в рывке, ворвался в пылевую завесу новым ударом сначала левого меча, затем догнав его правым, используя инерцию тяжелого оружия для разгона замахов. Дума отскочил от первого удара, а во второй подскочил над самым мечом юноши, вращаясь уже в воздухе, завершая вращение ударом при приземлении, разворачивая противника при блоке лишь правым мечом, тут же подскакивая к нему в полуприсяде справа, продолжая атаку. Отброшенная в сторону Кайла с усилием оторвалась от пола, на который была отправлена ударной волной первой атаки врага, но так и не нашла в себе решимости вступить в бой, лишь наблюдая за ним со стороны, пронизанная будто иглами страха, уже буквально прибившими ее к полу. Полыхая Синим Пламенем, глаза Думы бешено дергались под шлемом, сопровождая острым словно бритва взглядом каждое движение противника, сбивая каждую его атаку, ловко сокращая дистанцию, позволяя ему даже перехватывать мечи юноши под самую рукоять гардой своего меча в форме черепа, буквально отталкивая противника назад, проводя атаки с максимальной для своего длинного меча дистанции для большей эффективности. Его удары были чудовищно сильны, и Тиадрам едва ли мог полностью блокировать их мощь. Он едва ли успевал даже уклоняться от тех атак, и тем более не находил времени для контратаки. Дума был минимум на три головы выше своего противника, и втрое его шире из-за толстого доспеха. Даже ранить нечто столь огромное было тяжело, и Тиадрам никак не думал, что подобная туша может быть настолько проворной и подвижной в бою. С каждой секундой он терял все больше сил на использование Красного Пламени, чтобы защищаться от Черного Пламени Думы, и с тем сдерживать ударную силу подкрепленных тем Пламенем атак. С каждой секундой его шансы на победу не таяли, а становились очевиднее, ведь он с самого начала не имел шансов на победу в столь неравной и яростной битве.
Со звоном металла как собственных мечей, так и Красного Пламени, схватка продолжалась всего с десяток секунд, и Тиадрам несколько раз громко повторил имя напарницы, все еще не способной прийти в себя даже при лицезрении подобной звенящей пляски Пламени и искр перед самыми своими глазами. Дума стремительно бросался в атаку, смертоносный и искусный воин, страх всей ее жизни, теперь желающий убить даже ее возлюбленного. Он пытался уничтожить все, что она любила. Даже Тиадрам не мог совладать со шквалом атак этого монстра, сопровождаемых его ледяным тяжелым взглядом, тисками давящим на самое сердце. Юноша буквально не мог коснуться даже его черного доспеха. Даже он горел неуязвимым Пламенем.
Одна неудачная атака за другой, и руки юноши заметно ослабли от блокирования атак противника, с чем скорость его реакции на новые атаки падала, а в глазах место рядом с Красным Пламенем все больше разделяли страх и отчаяние. Мощный толчок закованного в броню плеча Думы сбил последнюю атаку Тиадрама, как раз поднявшего в рывке мечи над собой, открывая всю его грудь для новой атаки врага, которую тот тут же обрушил на юношу ногой с разворота, оттолкнув его еще дальше, отчего тот едва не потерял равновесие. Не теряя концентрации, он успел поднять мечи в обороне, и так заблокировал последующий колющий удар меча Думы в самое свое лицо, тут же оттолкнув оружие врага в сторону, с замаха на развороте желая не только ударить того мечами, но и залить его мощным слоем Красного Пламени, дабы прожечь защиту врага под удар самих мечей. Маневр юноши не удался, ибо первым свою атаку закончил куда более проворный и сосредоточенный Дума. Воспользовавшись инерцией своего оттолкнувшегося от оружия Тиадрама меча, он скакнул к тому вперед, в окончании поворота острия меча назад атаковав вперед лишь рукоятью, как следует прицелившись при этом в лицо на секунду открывшегося юноши.
С отвратительным хрустом из вспышки Черного Пламени раздался резкий крик боли, и заливая собственную одежду и лицо кровью Тиадрам отскочил назад. В его глазах заиграли зайчики, а от боли трещали зубы, с чем сердце его забилось в разы быстрее, и выдохнуть он смог лишь ртом, ибо носом дышать больше не мог. Всего одного ловкого удара Думы хватило, чтобы вдребезги разломать переносицу юноши, сломав ему нос, и едва ли не пробить сам череп. Теперь он был в ярости, и проскользнувшая под веки от разбитого носа кровь окончательно залила его глаза.
— Чтоб ты сдох! — в гневе злобно скрипя зубами, хрипло от сломанного носа, вытер с лица текущую из раны кровь Тиадрам.
Дума продолжал наступать, и время даже на пару слов юноши использовал для новой атаки в прыжке, ударив того со всей силы сверху. Силы Тиадрама таяли, но враг ни на секунду не останавливался для передышки. С хрустом и вспышкой Черного Пламени меч Думы ударился о поставленные в защите крестом над головой юноши мечи, заливая воздух вокруг него жутким шепотом будто самой смерти, топя Пламя врага будто в самой Бездне. Разница в силах между ними была слишком велика, и, тем более будучи настолько высоким, сверху мечом Дума давил на мечи Тиадрама обеими руками с невероятной силой, и мечи его врага постепенно и быстро опускались, занося меч Клинка Бездна, как топор палача, над самой чернявой головой его жертвы. С тяжелейшим дыханием и дрожью, краснея от напряжения, всей силой своих мускулов юноша давил снизу мечами на горящий тьмой меч врага, с тем заливая всю свою куртку, как и весь рот, кровью из перенапряженного носа. Он понимал, что ему не выдержать подобного напора, и бесчеловечный взгляд Думы висел уже в сантиметрах над самой его головой, давя еще сильнее, разжигая в юноше все больший ужас.
— «Н-нет…» — через стиснутые до предела зубы разносился тихий и злобный крик никак не сдающегося юноши. — «Только не так!»
За спиной врага мелькнуло Зеленое Пламя. Реакция Тиадрама выдала всевидящему взору врага появление второго его противника позади себя, и он лишь чуть наклонил голову, зажигая в глазах будто новую злобу и ненависть, даже сильнее таковых в бою с одним Тиадрамом, ей подкрепляя желание убить всех, кто посмел бросить вызов его террору. Но и в глазах Кайлы за его спиной отчетливо полыхала злоба. Вид ее друга был слишком ужасен, и картина его окровавленного лица плотно засела в ее голове, что и смогло вырвать ее из лап страха, бросая само ее тело с дрожью в бой. В Лесу они с Тиадрамом уже бывали в подобной ситуации, и знали, что нужно было сделать. Единственное «но» — их врагом был уже не глупый ард, а совсем другой, куда более подготовленный к бою монстр, и их маневры заранее продумывались им на несколько шагов вперед.
Одним мощным движением своего оружия Дума окончательно пробил защиту мечей Тиадрама, рубанув вниз, вместе с мечами оттолкнув и его попавшую под удар голову, тут же разрубленную мечом на пару сантиметров. Толчок мечем вниз Дума сопроводил и движением вниз всего своего тела, так подстроившись под высоту направившей свой удар ровно в спину чуть выше пояса врага Кайлы, чуть отскочив назад под самую грудь девушки, одной только оторванной от меча рукой перехватывая удар под правую руку противника. Железная хватка Думы на мгновение парализовала обозленную Кайлу, в злости потерявшую важную миллисекунду своей реакции, теперь совсем бессильную против новых действий врага. Резко разгибаясь во весь рост, он рванул ее за руку вверх, поднимая ее в воздух словно перышко, затем с грохотом ударив ее всем телом о пол впереди.
Вскрикнув от боли, ударившаяся от пол спиной плашмя Кайла приземлилась частично на Тиадрама, той прибитого самым сломанным носом снова к земле, в боли от того едва, на мгновение, не потеряв все тело в болевом шоке и анемии. Глаза Кайлы мелькнули Зеленым Пламенем на тут же поднявшийся над ними обоими меч Думы, готовый вот-вот пригвоздить их вместе одним ударом к земле. Тиадрам резко толкнулся руками назад о пол перед собой, выскакивая из-под уже приподнявшейся на месте Кайлы, избегая атаки врага. Но удар все равно был нанесен, и зал вибрирующим на стенах эхом залил душераздирающий крик Кайлы, даже извиваясь в уклонение получившей удар меча в плечо рядом с горлом, куда изначально целился Дума, пропуская в собственное тело холодную сталь оружия и холод Черного Пламени врага.
— Кайла!
Забыв в ярости боль и упадок сил, Тиадрам рванул на помощь подруге, из плеча которой Дума уже достал свой жуткий меч, тут же занесенный над головой девушки снова, уже готовясь пробить ее прямо между яростных изумрудных глаз.
Тиадрам ударил Пламенем вперед, понимая, что не успевает сбить атаку врага собственными мечами, растворяя на секунду неподвижного Думу в яркой алой вспышке, готовясь уже из последних сил атаковать его теперь, защищая Кайлу хоть ценой собственной жизни от страшной судьбы. В рывке он нанес мощный удар по только проявившимся в Черном Пламени на фоне алой вспышки доспехам врага справа, вложив в один удар все свои силы, будто добавив им сил из собственной злобы. И, коли он ударил по Думе через собственное Пламя чистой злобой, он тут же оказался ей ослеплен, и не успел понять, почему враг не отразил его атаку, ведь наверняка прекрасно ее видел даже через Пламя юноши. Красное Пламя было в миг поглощено Черным только в доспехах самого Думы, и новая атака мечами Тиадрама слишком растворилась в его собственной прошлой атаке, чем и воспользовался Дума. В мгновение ока он резким рывком подскочил под правый бок противника, сверкнув на того Синим Пламенем своих глаз, мгновенно одолевая в сердце юноши злобу, на мгновение пронзая его испугом, от которого тот и попытался тут же уйти новой атакой. Оба его меча были слева, и он был растерян, в то время, как враг его был до предела сосредоточен, и его непоколебимо безжалостный взгляд сопровождал всю новую атаку противника от момента удара одного меча в голову врага, до момента, который хотел использовать себе во благо сам Дума. Тиадрам использовал в бою тяжелые мечи, но с текущим уровнем сил, подкрепленным кровопотерей, не мог быстро бить сразу двумя мечами без использования инерции от их массы. Удар левым мечом мог только сопровождать удар правым. Едва правый меч прошел над головой Думы, и за ним юноша увидел его глаза, его сердце остановилось. Меч монстра уже был занесен снизу, удерживаемый обеими руками, на мгновение останавливая время, позволяя юноше самому осознать свою судьбу во взгляде врага. И через это же мгновение зал залил отвратительный визг боли.
Левый меч Тиадрама упал на пол чуть приглушенным на рукояти звоном металла, а из самой левой руки юноши фонтаном ударила кровь. Всего в одно мгновение подловленная на атаке мечом Думы кисть левой руки его жертвы была отсечена по самое запястье вместе с удерживаемым ей мечом. Заливаясь раздирающим уши криком нестерпимой боли, едва не теряя сознания в агонии, он упал на колени, бросив меч из правой руки рядом, самой рукой хватаясь за левую руку, в напряжении всего тела крепко ее пережимая. Его в миг потухшие угольные глаза бешено бегали в орбитах от боли, и, с тем, под слоем крови из носа хрустели от боли его раньше белоснежные, теперь залитые кровью зубы. Кровь уже не так струилась из руки, как в мгновения после удара, но поток ее все равно был очень силен, и от ее потери юноша лишь чудом не терял сознание, пускай и было оно уже окончательно ей поглощено. Потерянным в пропасти ужаса взглядом он взглянул вперед, над собой, под самой луной окна далеко позади, встречая хладнокровный и расчетливый взгляд Думы, потопая в ледяном море его вечной жажды крови. Все тело бедолаги было парализовано, сковано отчаянием, без проблем читаемым в дрожащем взгляде его совсем пропавших в крови глаз, уже не способных больше излучать Красное Пламя. Меч Думы, как настоящего инквизитора Бездны, мгновенно поднялся над его врагом, и он явно не собирался ждать с исполнением своего приговора. У Тиадрама больше не было сил сражаться, и воля его была уничтожена. В жизни у него было невероятно много желаний, и только одно из них сбылось, когда он встретил еще тихо лежащую на полу рядом Кайлу. Но он так и не узнал, кем был, пока не потерял память. Теперь это было не важно, тем более, что в смерти, как говорят, все мы равны. Его звенящее в ушах дыхание остановилось, как и его сердце, принимая свою судьбу. Его ждала смерть.
Потонувшей во тьме вспышкой Пламени зал залил гул эха всего одного мощного удара, с чем по полу его разлилась кровь, ударами ее капель нарушая покрывшую его теперь глухую тишину. Но кровь не только капала на пол, но и кипела внутри того, кто ее терял. Вовсе не свет в конце туннеля осветил глаза Тиадрама, возвращая им собственный едва заметный свет. Лишь через пару секунд он разобрал в звуке треска металла и ударов капель крови совсем перед собой злобное шипение будто дикого зверя, чувствуя и прикосновение к своей груди чьей-то спины. Он тут же потряс головой, воспаленным от страха мозгом понимая, что еще жив, и удар меча Думы вовсе не причинил ему вреду. Все еще остекленевшими глазами он смотрел вверх, на застывший в воздухе над ним меч Думы, дрожащий на месте с напряжением от давления вниз, сдерживаемый мечом его врага. Кайла смогла сдержать его атаку секунды назад, пускай и не смогла ее отразить. Черное Пламя проскользнуло вниз при столкновении их мечей, и девушка никак не смогла от него защититься. Кровь стекала от самой ее груди к полам формы, там же капая на пол.
Едва заметный от сил врага свет Зеленого Пламени еще сопротивлялся непроглядной тьме Черного Пламени Думы, рождая в его глазах удивление, пусть и не развеивая в них тьму. Удар врага был принят девушкой в присяде на меч, удерживаемый справа за рукоять, а слева рукой толкаемый в кромку клинка. Ее сил было недостаточно, чтобы отразить всю его мощь, и инерция бросила ее на колени, с чем сами их мечи застыли в воздухе под давлением рук своих хозяев. Лицо девушки выглядело ужасно, будто сама она была уже не человеком, а настоящим монстром, до жара во всем теле кипящим от злобы и ненависти, чуть приоткрыв рот, открывая своему врагу злобный оскал. Кровь покрывало все ее тело от груди до живота, неумолимым потоком бегущая из будто разлома своего тела под формой, вызванного прикосновением к ней плотных сгустков пропущенного при ударе вниз Черного Пламени. Ранение лишь выглядело страшно, но в действительности было не слишком серьезно, пусть и при ранении плеча грозило Кайле возможной смертью от кровопотери. Нечто белое под кровью краешком выпирало из левой части ее груди, где и собрал большую свою мощь удар Думы. Внутренние органы и важные кровеносные сосуды, в отличии от того ребра, были не задеты. Если бы она могла быстро перевязать себя, остановить кровь и обработать рану…Но она не могла. У нее просто не было времени, и уже почти не было сил.
Хватка меча Думы крепла с каждой секундой, пускай само оружие его еще не двигалось, тем более не способное быть отброшенным назад даже всей силой Кайлы. Силы покидали руки Кайлы, и оружие ее врага постепенно приближалось к ее голове, взор злобных глаз которой еще был устремлен только в глаза ее врага, все еще больше всего на свете желая его смерти, но уже не способный даже сопротивляться его силе. Дума не боялся злобы Кайлы. В нем уже не было ничего от человека, и его взгляд точно человеку не принадлежал. Это был одержимый злобой монстр, желающий убивать, ломать судьбы, весь мир скрывая под пеленой своей ненависти к нему, отвергнувшему бывшего героя людей, сделавшего из него врага собственного рода. Он был слишком расчетлив, чтобы мучать своих жертв, и всегда наносил удары мечом лишь с целью убить врага. Даже теперь он жал на оружие со всей своей силой, возвышаясь над Кайлой с и без того немалым преимуществом, постепенно со звоном сдвигая ее меч вниз, готовясь в любой момент нанести ей последний удар. Заливая плечо девушки кровью, поврежденная рука Тиадрама прижала ее к груди юноши, и с тем, ударом будто новой надежды, вспышкой Красного Пламени меч из его правой руки ударил по мечу Думы снизу, останавливая его движение. Его глаза уже не горели никаким Пламенем, и даже злоба Кайлы быстро испарялась вместе с ее силами. Ее все больше поглощали печаль и боль, а с тем на глаза ее медленно наворачивались слезы отчаяния. Она больше не видела надежды на спасение, и только печальнее был в ее размывающихся слезами глазах образ Пламени ее друга.
— Прости, любимый. — тихо шептала она, опустив глаза, теперь не выдерживая взора смерти сверху Синего Пламени глаз своего палача.
Слезы бежали по ее щеке, и руки ее уже начали медленно опускаться.
— Ты не должен был…умереть здесь из-за меня.
— Время умирать еще не пришло. Не этого я тебе обещал…
С хрипом он дышал совершенно сбито и тяжело, с каждой секундой только сильнее нажимая на оружие, сдерживая натиск Думы, левой рукой крепко обнимая Кайлу между раненным плечом и грудью, лишь бы не нажимать на ее раны. Недавно он думал, что может позволить умереть себе. Пускай так, но он не мог позволить умереть Кайле, и вовсе не для того он ее встретил, чтобы так просто все потерять. Красное Пламя на его мече гасло, с чем гасло и сознание. Лишь крохотная часть его сил уцелела, и он с самого начала боя ждал момента, когда сможет использовать их с максимальной выгодой. Так, как его учил Серпион. Он чувствовал жар, что все время приближался к месту схватки откуда-то издали, подкрепляя его последней надеждой. Он был уже совсем рядом. Перед самыми дверьми собора.
— …Давай, чтоб тебя! — со всей своей злобой мелькнул остатки Красного Пламени в глаза юноша, с криком окончательно теряя сознание.
Во взгляде Думы мелькнуло удивление. Пламя его врага разожглось с новой силой, взрывом развеивая Черное Пламя, с хрустом отбрасывая меч Думы назад, на мгновение поднимая его с руками в воздух, скрывая его целиком за алым светом. Руки Кайлы с мечом упали, и в след за ними на землю упал меч Тиадрама, тут же с закатившимися без сознания глазами скатившегося по спине девушки на пол, издавая свой последний затерявшийся глубоко в черепной коробке сдавленный вздох. Громом сотрясая еще разносящий эхом на все свое протяжение крик юноши зал, двери собора взорвались новым светом, и Дума едва успел бросить напряженный взгляд в ту сторону, как за еще не выгоревшей вспышкой Красного Пламени Тиадрама под самыми его ногами огромный меч проскочил к его голове, только в последний момент остановленный оружием убийцы. Удар того меча был настолько чудовищен, что одной ударной волны его удара хватило, чтобы вдребезги разорвать пол вокруг, грохотом взрыва, будто ударом молнии, вибрациями треснув и лопнув все окружающие его в десятке метров поодаль на стенах стекла окон. Силой удара отброшенный назад, Дума, отбивая искры, прокатился металлическими сапогами по полу, оставляя за собой черный шлейф, уже останавливаясь в ударе спиной о постамент огромной статуи позади себя, на секунду скрывая глаза за удерживающими меч руками. Он поднял голову, опуская и махая в сторону мечом, встречая еще более сосредоточенные, пламенеющие злобой в Красном Пламени, обращенные к нему под золотистым шлемом феникса глаза нового врага. И он был в бешенстве.
— Ребята! — раздался уже от самых дверей собора быстро приближающийся к Кайле и Тиадраму, взволнованный и испуганный мягкий женский голос.
Но ребята уже не могли ответить на тот зов. Их состояние было ужасно, и со стороны совсем не было ясно, были ли они вообще еще живы. Кайла сидела на коленях, еще капая кровью с живота на пол, лишь бессильно дрожа, глаза опущенной к полу головы поднимая на колыхаемый сквозняком снаружи алый плащ своего спасителя, даже его уже видя совсем размыто от слез. Тиадрам лежал левее, и из-за спины девушки его глаза также смотрели в ту сторону, пускай и совсем не шевелясь. Они ничего не видели, ибо юношу уже окончательно покинуло сознание.
— Филони, займись Кайлой и Тиадрамом. — уже быстро приближающейся к друзьям девушке, не отрывая глаз от врага, серьезным басом скомандовал Корть.
С хрустом наплечника закинув свой меч из драконьей кости на плечо, он сосредоточился на восприятии родного ему Красного Пламени, из которого состоял весь материальный мир вокруг него, через эту связь быстро проверяя весь собор вокруг себя во избежание новых сюрпризов, тем более заранее им ожидаемых. Дума стоял неподвижно, также сверля брата злым взглядом, ясно давая понять, что уже давно не воспринимает его как союзника. То было справедливо и для самого Кортя по отношению к Думе. Их предыдущая встреча за две недели перед Шегральминни едва не закончилась для Кортя смертью, и, пусть он сам еще не до конца понимал, как выжил, с тех пор ему было очевидно, что с Думой ему никак не договориться, и о прежних братских узах он уже не думает. Теперь в дело вступали другие узы, за защитой которых Корть и Филони прибыли в город на самом деле. Как и говорилось раньше, только одно живое существо во всем мире могло бы так замедлить путь героев от ворот до собора, из-за чего те едва не позволили умереть своим друзьям. Только от этой силы у Филони по пути шла кровь из носа. И, пока обладатель этой силы не появился рядом, коли Корть его присутствия не чувствовал, они должны были решить все насущные проблемы с Думой раньше, чем произойдет неизбежное.
— У Кайлы есть целебное зелье. — вдруг заявил он, удивляя уже остановившуюся на одном колене перед друзьями Филони. — Помоги ей его выпить.
Но Кайла и сама тянулась к полам своей формы, где и выпирало из внутреннего кармана то Зелье, для безопасности содержимого залитое в металлическую флягу. Никто не говорил девушке, что подобные вещи нельзя заливать в сосуды из подверженных коррозии материалов. Только октолиму могло быть плевать на это правило. Но октолиму явно не в текущем состоянии Кайлы, не способной теперь ни к какому метаболизму.
— Я помогу. — остановила трясущуюся руку девушки Филони, тем более что той даже не хватало сил вытянуть зелье из кармана.
— Ти…адрам. — дрожал бессильный шепот Кайлы, обращенный будто в никуда.
Филони без труда достала флягу из кармана подруги, открыв его одним движением руки, все время и сама дрожа, стараясь делать все максимально быстро, но и аккуратно. Кайла выглядела не так плохо, как могло показаться издалека, тем более учитывая, что она была еще в сознании, и даже частично могла говорить. Филони дрожала по другой причине. Два года они были почти неразрывны с Тиадрамом, вместе решая многие вопросы в Ренбире, вместе обучаясь и сражаясь с Серпионом, являясь настоящими друзьями, дорогими друг другу людьми. Она часто помогала ему с перевязками после особенно жестоких тренировок своего наставника, и не раз тогда видела его кровь. Но то, что она видела теперь в его мертвых глазах, не шло ни в какое сравнение с тем, до чего его боями доводил Бог Природы. Впервые от вида этого к горлу черствой и недружелюбной Филони, прошедшей когда-то Шеагральминни, подкатывался ком. Она была в ужасе.
— Парнишка тоже жив. — на мгновение тяжелым и не менее взволнованным голосом отвлек Филони от скованных страхом мыслей Корть. — Залей в него зелья из моей крови, которое я дал тебе перед взлетом.
Корть приготовил это зелье у самой Шеагральминни, заранее предвидя подобный исход, тем более помня, кем на самом деле является Тиадрам. Только его могла спасти от забвения кровь владельца Красного Пламени, очищенная от Проклятья Забвения. Кровь его дяди, брата его отца Мерсера, о чем тот много раз думал, но чего так и не вспомнил. Даже это должно было измениться, когда он выпьет кровь Кортя. Это понимал и все еще молча сверлящий врагов взглядом молчаливый Дума, сопровождая холодными огоньками глаз каждое движение помогающей его жертвам Филони, будто желая им препятствовать, но останавливаемый на месте раскаленным взглядом готового защищать свою возлюбленную Кортя. Так или иначе, пока все шло согласно плану, и во вмешательстве Думы не было смысла.
— Переигрываешь, братец. — сильно напрягая лицо от злости, обратился уже к Думе Корть. — Мы оба знаем, что их смерть не входит в планы Дорана. Тебе незачем было доводить их до такого состояния.
— Нам обоим нет до них дела. — пронзил разум всех своих врагов металлический и тяжелый, до боли в ушах звенящий, злой баритон Думы. — Твой брат Дума сотни лет назад погиб в Бездне, и больше тебя не слышит. Как и его армия.
— Так, значит?.. Вот уж не думал, что услышу это от тебя. — крепко сжал зубы Корть.
— Не знаю, чему ты удивляешься. В прошлый раз ты пропустил мои слова мимо ушей, и я отсек те уши вместе с одурманенной головой. — взял меч в правую руку, и со звоном воткнул его в пол, Дума.
— Я страдал от Проклятья Забвения, которое с самого начала создавала Бездна. Но по-настоящему одурманен ей был ты! — удерживая меч на плече правой руки, указательным пальцем левой руки указал на брата Корть. — Мы были одинаково почитаемы, и одинаково бравы в бою. Ты был единственным живым существом во всем мире, кто мог бы сражаться со мной на равных. Даже Мерсер и Нис мне всегда уступали.
— Бахвалишься. — холодно ответил Дума.
— И из зависти ты принял сторону Дорана!? — махнув дрожащей от злости сильной рукой, продолжал свою пламенную речь Корть. — Чтобы отомстить Лорду Винторису за то, что он одарил тебя меньше нас!? Ты предал дар Дилион, данный тебе для защиты людей!
— Если бы ты открыл глаза пошире, ответ бы возник перед тобой сам. — медленно поднял левую руку тыльной стороной к врагам Дума.
— Ни один ответ не оправдает того, что ты сделал.
Дума молчал.
Филони уже успела помочь Кайле, и взяла на руки Тиадрама. Левой рукой она обхватила его спину, принимая самую его голову на своем плече, с болью в сердце разглядывая страшную рану на его лице. Перелом перегородки носа был внутренним, и вызывал, также, внутреннее кровотечение, из-за чего кожа вокруг поврежденной области была уже синюшной, пусть и закрывалась кровью на поверхности. Его глаза закатились, и все его тело медленно холодело. Но Филони верила своему возлюбленному, что наверняка видел куда больше ее, говоря, что друг ее был еще жив. Она судорожными движениями, теряясь в карманах своей схожей с боевым платьем формы, вынула оттуда правой рукой маленькую стеклянную склянку с горячей светящейся жидкостью алого цвета, аккуратно заливая ее в болезненно приоткрытый и неподвижный рот Тиадрама. В тот момент на несколько секунд весь зал собора затих, и только тяжелое и злое дыхание Кортя продолжало сотрясать ту тишину, с каждой секундой приобретая нотки все большего отчаяния. Ничего не происходило уже около десяти секунд. Так не должно было быть. Кровь Кортя должна была подействовать на тело Тиадрама мгновенно, и только больше от этой мысли росло печальное понимание ситуации самим Кортем, с чем он постепенно опускал голову. Только Филони продолжала трясти тело друга, не понимая, почему он так застыл, если все-таки был еще жив. Он будто…застыл во времени.
— Не я это начал. — с хрустом латной перчатки щелкнул пальцами Дума, с еще большим холодом и злобой в глазах насупившись.
Филони тут же испуганно подняла голову, оставляя тело Тиадрама на попечение уже немного оклемавшейся Кайлы, сама вставая перед друзьями в ожидании возможной атаки врага, сделав всего пару шагов вперед, снимая со спины лук.
— И тебе это уже не остановить. — договорил Дума.
В пол рядом с Думой со звоном и треском воткнулся толстый черный палаш с длинной ручкой, объятый фиолетовым тусклым светом. Убийца и не шелохнулся, ибо именно по его команде это произошло, как задумывалось заранее. Вслед за мечом, фиолетовая вспышка, играя искрами сначала по пути откуда-то сверху до пола, а затем, разливаясь свистом и скрежетом вокруг самого оружия, засияла в паре шагов перед Думой, заливая все более ярким светом его очертания на фоне густой тени статуи сзади. Филони пока не понимала, что создавало и поддерживало те фиолетовые искры, но с каждой секундой все больше замечала в источаемой от невидимого тела, перемещавшего по воздуху вместе с искрами, нечто будто всю жизнь ей знакомое. Меч быстро поднялся в воздух, оторванный от пола едва заметной во тьме призрачной материей, окруженной светом Пурпурной Искры, постепенно принимающей образ человеческой руки. В тени статуи, как и в том кислотно-фиолетовом свете, пред глазами Кортя и Филони предстало нечто им обоим до боли в сердце знакомое, смотрящее на них через тьму аметистовыми кошачьими глазами, постепенно ветром от теперь тихо закрывшихся главных дверей колыхая длинные черные волосы, едва заметные на фоне тьмы. Искры растворялись во всем ее красивом молодом теле, черной форме с полупрозрачными кружевами на рукавах по предплечья, с прозрачной темной тканью на животе, в остальном прилегающей ко всему телу с небольшой натяжкой. Нежные черты ее девичьего лица уже не выглядели такими детскими, как в памяти ее сестры и возлюбленного, и ее прекрасные, глубокие глаза с вертикальными зрачками, смотрели на дорогих ей тогда людей совершенно иначе, буквально своим взглядом рождая в их сердцах волнение и страх, колыхая их болью. В этих глазах уже не было той живой надежды, которую в ней всеми силами поддерживали они раньше. В них легко читалась холодная печаль и отстраненность.
— С-сестра! — сделала пару шагов вперед Филони, встречный взгляд девушки принимая испуганными глазами, одной рукой сжимая от испуга рот, а другой продолжая держать лук за рукоять между острых шипов на его плечах.
— Стой! — резко махнул левой рукой назад Корть, сосредоточенно на взгляде девушки поднимая голову.
В тот же момент уже чувствующая себя чуть-чуть лучше Кайла взяла Тиадрама на плечо, и с ним, еще не поднимаясь с пола, на корячках медленно потянулась к дальней левой стене собора, заранее чуя неладное, тем более понимая, что это уже не их дело, и им не за что в нем было попадать под руку пока неизвестного врага. Точно не в их состоянии.
«Ни у Термисорры, ни у Джефф, не было такого взгляда.» — думал про себя Корть. — «Черное Пламя могло взять ее под контроль, чтобы стравить нас. Я должен заранее во всем убедиться. Есть вещи, которые знаем только мы, и которых не знает Доран. Попробую так…»
— Что я…сказал тебе перед входом в Храм Актониса, когда мы оставляли Геллара захлебываться кровью? — чуть наклоняя голову, напрягая идеальную память, всматривался в глаза девушки он.
То был день Великого Спуска, когда Корть и Джефф, ценой своих жизней, запечатали Храм Актониса, с тем вынудив сам мир опустить Земли Марконнор в Бездну. Только Корть знал, что там произошло на самом деле, и даже Джефф этого не застала, умерев на руках возлюбленного от рук Вильфеоренамы. Монстр пришел в Храм вместе с Гелларом, но они зашли в него с разных сторон, и именно Геллара у главного входа встретили Корть и Джефф. Джефф пронзила грудь имтерда рукой, и тот так и остался лежать перед дверями собственного Храма, истекая кровью, лишь проклиная весь мир, в том числе за собственную слабость, винил за которую он самого своего Создателя. Как всю жизнь проклинал того за недостаточные дары Дума.
— «Век произвола окончен. Настало время людей.» — грустно повторила слова из далекого прошлого девушка, прикрывая горящие Пурпурной Искрой глаза.
— Значит, я не ошибся. Ты все вспомнила, Джефф. — кивнул Корть, так и не сводя сосредоточенных глаз с лица девушки.
— Сестра, почему ты здесь? — продолжал дрожать голос Филони.
— Сестра? — ударом по сердцу девушки разнесся холодный голос Джефф. — Но у меня никогда не было сестры. Как и брата. Лишь копии.
— О-о чем ты? — испугалась Филони.
Корть молчал, специально не прерывая речи Джефф. В каком-то смысле, ее слова имели смысл, пусть и был он известен очень немногим. Верховный Властитель ардов Крэнсинг, или же Хемирнир, был одержим желанием познавать мир во всех его аспектах, где и сам появился не по воле Создателя, а по воле Правителя Гармонии, с появлением мира не нашедшего у ардов Археев, решив доверить правление ими своему собственному созданию. Но Хемирнир желал большего. Из желания познания самого себя он создал существо противоположного пола по своим образу и подобию, которое назвал своей сестрой. Как вы понимаете, в целях познания он специально даровал ей волю большую, чем у самого себя, и та довольно скоро сошлась с людьми, с Кортем, и именно люди изменили ее до неузнаваемости. Скрытный Хемирнир лишь наблюдал за ней со стороны, и сразу воспринял оскорблением изменение ее первоначального вида людьми, с чем и начал испытывать к ним неприязнь. Отвергая ее природу, они отвергали и его самого. И, разумеется, только Джефф могла знать эту историю целиком. Ей некому было об этом рассказать, и все время ее пребывания в мире под именем Термисорры это таилось глубоко только в ее памяти. Ей лишь было нужно это вспомнить, как делал это в Шеагральминни Корть. Очевидно — она поняла, как.
— Если ты все вспомнила, то почему не нашла нас? Почему ты пришла сюда? — спрашивал Корть. — Ведь то, что сказал мне Хемирнир, было ложью. Ты не искала Думу ради мести, и, тем более, не для того ты давила на восприятие реальности всех здесь присутствующих все время штурма.
Позади держащей уши востро Филони так же прислушивалась к речи героя медленно приближающаяся к стене на руках с Тиадрамом Кайла. Она много раз пыталась в бою петь свою песню, с чем пыталась пробудить дремлющую внутри нее мощь Зеленого Пламени, но каждый раз, пытаясь вспомнить слова, замечала, насколько при этом расплывается ее сознание. Это продолжалось с самого момента ее появления в соборе, и ни на секунду не прекращалось даже в самых экстремальных моментах битвы. Влияние чего-то загадочного на свой разум она чувствовала до сих пор, но только после последних слов Кортя обратила внимание на источник той силы, что и не сильно скрывал своих способностей от окружающих.
С тем и луна уже покинула высокое окно в дальней части собора, и внутри с каждой секундой становилось все темнее. Дыры в полу, оставленные Красным Пламенем Кортя, постепенно пропадали из его видимости, и он уже не решался ступить в ту сторону по такому полу. Не было похоже, что Джефф и Дума собираются просто поговорить с ним и Филони. Он не хотел с ними сражаться, но не мог позволить им застать себя врасплох при внезапной потере опоры под ногами. Над самой статуей Дорана по центру зала, куполом выходила наружу огромная цилиндрическая фреска из цветного стекла. Луна уже почти поднялась над тем местом, и совсем скоро смогла бы освещать собор оттуда как раз в сторону Кортя. Нужно было только дождаться этого.
— Ты не ответишь? — продолжал серьезно спрашивать Корть.
Девушка не отвечала, лишь обращая свой грустный взгляд на полные сомнения глаза героя. Как бы он этого не хотел, он не мог обернуть время вспять. Действия девушки лишь подтверждали ее принадлежность теперь к планам Дорана. Она больше не была им другом, и, тем более, больше ничего не чувствовала по отношению к Кортю. И все равно, он не мог на нее напасть, пускай и был готов обороняться. В первую очередь теперь он переживал за Филони, что точно не смогла бы вступить в бой с собственной сестрой.
— Я не хочу с тобой сражаться. — с явной болью в сердце крепко сжал зубы и прикрыл глаза он. — Должен быть другой выход.
— И не буду сражаться с тобой. — вдруг ответила Джефф, делая упор явно на последнее слово, чем мгновенно подняла на себя глаза героя.
Меч в ее руке едва заметно дернулся, с чем взгляд ее устремился в другую сторону, своим холодом мгновенно сковав испуганную Филони, уже саму заранее подготовившую к атаке лук. Пускай даже она собиралась атаковать с его помощью того, кого она ненавидела, а не кого любила.
— Филони, назад! — испуганно махнул рукой девушке Корть.
— Мы решим это вдвоем.
Голос Джефф растворился в воздухе со вспышкой Пурпурной Искры ее глаз, с чем пропала и сама она, в последний момент успевая немного присесть, направляя оружие в сторону тут же ступившей с места назад Филони. Но одного шага было недостаточно, и черный металл меча Джефф за долю секунды со свистом проскочил к груди сестры, тут же звоном и искрами от соприкосновения его с луком противника заливая зал вокруг них звоном металла. Испуганный Корть лишь на секунду успел повернуть голову в ту сторону, наблюдая, как Филони всеми силами сдерживает атаку сестры, дрожащими от страха глазами встречая ледяную злобу ее глаз. Слухом будто летучей мыши он почувствовал треск и вибрации пола перед собой, только в последний момент сбросив меч с правого плеча, занеся его слева, с поворотом головы вперед нанося им размашистый удар навстречу оружия врага.
— Дума! — злобным криком закончил оглушительный удар по мечу брата он.
Убийца добрался до него настолько быстро, что упредил тем любые действия Кортя, направленные на поддержку уже сошедшихся в бою сестер, обездвиживая его давлением своего наступления от той схватки, сосредотачивая все его внимание лишь на себе. Мощным движением своего оружия Корть оттолкнул назад меч уже и без того стоящего на краю ямы в полу Думы, с чем тот в одно движение перескочил ямы, оттолкнувшись будто от самого меча брата, останавливаясь в боевой стойке чуть поодаль, на другом краю ям. Его взгляд был еще злее, чем раньше, и он уже точно был готов сражаться всерьез. Время разговоров подошло к концу.
— Это их дело. — будто подманивая врага, со взмахом Черного Пламени указал мечом вперед Дума. — У нас тоже есть незаконченные дела.
С этим Корть не мог спорить. Филони не могла атаковать сестру, но могла уклоняться от ее атак, или блокировать их луком. Не было времени переживать о них — Дума был настроен более чем решительно, и даже малейшая потеря внимание могла стоить Кортю жизни. Он уже узнал в Шеагральминни, что не способен возрождаться, и то была лишь дарованная ему людьми легенда. Причина, по которой он пережил прошлую встречу с Думой, была ина. Но теперь у него не было на нее надежды.
Под рокот сходящихся позади него в яростной схватке меча и лука, Корть поднял меч перед собой, зажигая на нем Красное Пламя, подсвечивая им во все смыкающейся темноте пламенную злобу своих глаз. У него с братом и вправду оставались нерешенные вопросы. И коли другого выбора у них не было — пришло время решить их раз и навсегда.
— Ну давай! — крепко сжал рукоять меча Корть, бросаясь в атаку.
Будто гром в ночной тиши волны ударов страшной силы сотрясали собор, с каждой секундой накладываясь друг на друга, сам собор для остального города превращая в своего рода маяк, разрывая тьму города яростным светом из уже разбитых окон. Не так далеко уже были закончившие бои на городских воротах воины, и уже вели их к центральной площади Чеистум и Гоклон. Все они еще дрожали от волнения после недавних схваток с Черным Пламенем, но Боги специально двигались с ними к площади максимально размеренно, рассчитывая свою скорость, чтобы случайно не разогнать свой строй, мешая тем вмешаться в видимую ими еще от самых ворот соборную битву. Еще недавно, по пути к тому собору Корть просил их об этом, ибо понимал, что это лишь приведет к ненужным жертвам, и они с Филони в состоянии сами решить проблему. Но какова же на самом деле была та проблема, с которой так яростно теперь разбирался Корть, одним применением своего Красного Пламени сотрясая не только собор, но и весь город вокруг него, давлением своей чудовищной силы сотрясая даже сердца собственных товарищей? Вспышки из окон изредка поглощались новым светом, вид которого только больше настораживал молча наблюдающего за зданием издали Чеистума, отвлекая его от прямой дороги, по которой он и вел свой строй с правых ворот к центру города. Гоклон шел им навстречу с левых ворот, и так же внимательно наблюдал за собором со стороны, тем не менее даже так чувствуя исходящую оттуда энергию страха и отчаяния. Он прекрасно понимал причину просьбы Кортя «не вмешиваться», и только очевиднее ему она становилась с каждой новой вспышкой Пламени изнутри здания, с каждым новым грохотом его взрывов, от которых уже и без того со стен его сыпались мелкие камни и пыль. Внутри происходила настоящая битва Археев, и люди были просто не способны пережить подобное.
«И не только Корть и Дума…» — думал про себя Гоклон, сам с некоторым страхом принимая в сердце давление невероятной силы своих Археев. — «Этот чудовищный страх исходит не от них.»
— Хватит, сестра! — в уже постоянном гуле собора промелькнул отчаянный и испуганный голос Филони.
Собор уже ходил ходуном, и стену у самых его огромных дверей пробил выстрел разрывного окто Филони, направленный сначала в голову ее сестры, затем, в последний момент, отведенный немного в сторону. Термисорра сражалась совершенно иначе, чем в Шеагральминни, и ее боевые навыки немало выросли за последние два года, в которые Филони считала сестру погибшей под Кацерой от меча Думы. Бедная девушка до сих пор не могла поверить, что ее сестра жива, и, мало того, желает ее убить. Она не могла сосредоточиться на битве, и едва успевала уклоняться от атак ее меча, не подкрепленных никаким окто, но оттого не менее смертоносных. То была уже не Термисорра, а вернувшая себе многовековую память Джефф, пускай и оставалась внешне той же сестрой Филони, какой она ее запомнила. Их отличал лишь взгляд, явно не видящий больше перед собой родную сестру. Только врага.
Пока Корть и Дума разрывали ударами под собой пол, в один момент едва не снеся статую сзади, бой между сестрами проходил у самых дверей собора, но был не менее ожесточенным, нежели бой братьев, даже учитывая пропасть между уровнем их сил. Джефф перемещалась по полю боя с помощью горящей в ее глазах Пурпурной Искры — силы, что была дарована ей еще столетия назад ее братом, Хемирниром. Но она использовала ее только для быстрого перемещения, будто не могла расходовать ее силы на повышение мощи собственных атак. Даже так, она была грозным противником, пускай и уступала в боевых навыках закаленной в боях с Серпионом Филони. На стороне старшей сестры (старшей была Термисорра) было смятение младшей, что постоянно мешало ей как следует рассчитывать свои силы для атак, и заряженный ее окто лук постоянно пускал ледяные, огненные, даже световые и отравленные стрелы мимо, особенно если владелец его понимал, что может так ранить девушку, на что сама Филони никак не могла решиться. Большинство встречных атак мечом Термисорры она принимала на шипы у самой рукояти лука, волной проходящие по обоим его плечам. Дополнительная дуга над рукоятью защищала руку Филони, и позволяла ей отбивать луком меч, даже из такого положения создавая на нем стрелы, и стреляя в противника вплотную. И то она это делала только в полной уверенности, что сестра избежит атаки, а выстрел ее отпугнет.
— Почему, Филони?
Филони остановилась после отскока назад перед самыми дверьми собора, тут же остановив свой взгляд на стоящей впереди сестре, грустно смотрящей ей в глаза, будто и в самую душу.
— Почему ты продолжаешь промахиваться? — не меняя лица спрашивала сестру Термисорра. — Ты же знаешь, что можешь умереть.
— Почему? Это я должна спрашивать! — сверкая уже влажными аметистовыми глазами, с криком махнула левой рукой без лука Филони. — Почему ты оставила меня тогда!? Почему…почему ты теперь с Думой, и хочешь меня убить…
Они обе молчали тогда, и Филони совсем уже не могла сдерживать слезы. Даже та боль, что ощутил лишившийся руки от меча Думы Тиадрам, не была сравнима с таковой на сердце Филони, вынужденной сражаться с любимой сестрой, самым близким ей на свете человеком. Только больнее ей было от мысли, что она сама стала причиной всей развернувшейся теперь между ними трагедии, и что именно из-за нее сестра потеряла разум за Черным Пламенем. Она все еще не понимала, как это произошло, и всей душой рвалась это узнать. Но слезы и ком у горла мешали ей даже спросить сестру о причинах.
— Я пыталась защитить тебя. — тихо проговорила Термисорра, сама опуская голову, но еще не меняя лица, и без того почти не заметная в окружающей тьме без Пурпурной Искры из глаз, почти неслышимая сестрой из-за грохота битвы позади. — За это я уже заплатила жизнью. Твоей сестры здесь больше нет.
Она подняла глаза на сестру, крепче сжимая в руке длинную рукоять меча, теперь по-настоящему пугая девушку внезапно решительным и злым взглядом своих глаз.
С ревом не слабее драконьего, Корть отбил последнюю рубящую вертикальную атаку меча Думы, останавливаясь на мгновение в воздухе правой ногой, с ней заводя назад и меч, вот-вот готовясь мощно ударить ногой о пол, так давая тяжелый упор своей новой атаке уже заведенным назад мечом. Все его тело в миг погасло, а Пламя огромным и чудовищно ярким слоем собралось лишь на острие его меча, уже возведенного над головой на секунду открывшегося для атаки, слегка выбившегося из сил от мощи противника Думы.
— Не мешкай. — продолжала свою решительную речь Термисорра.
Весь зал от центра к самой дальней стене рассеял в своем свете ужасающий, стремительно нарастающий грохотом взрыв Красного Пламени.
— Или умрешь.
Даже уже прошедшие на городскую площадь перед самым собором воины ужаснулись той последней вспышке, с которой Красное Пламя волной вылилось из окон здания, разрывая их, своим могучим потоком снося стены и разрывая потолки, руша их на пол. Чеистум уже столетия не видел этой силы в действии, и даже его потрясало величие того света, извечно в истории людей предвещавшего им победу над самыми ужасными их противниками, разжигая в их сердцах непоколебимую надежду. Статуи, большей части пола, как стен и потолка в дальней части собора, уже не было, и Красное Пламя пожрало их в долю секунды, оставляя на их месте лишь голую каменную поляну. Свет быстро угасал, пусть и еще оседал впереди на каменных валунах бывшего потолка, тут же настоящим камнепадом обрушившего на пропавший во тьме ниже пол. Другой свет, что был не менее родным Демонам снаружи здания, пробивался через тьму уничтоженного пола, вырываясь из тех же бывших окон, понемногу будто приглашая красные огоньки на бешеную и злую, смертельную пляску. Лишь в одном месте впереди пол не разрушился, сдержав чудовищное давление силы одного Архея мощью другого. Со взмахом черной латной перчатки Синяя Искра поглотила остатки Красного Пламени, открывая свой холодный свет уже отступившему назад на пару шагов противнику. Время игр закончилось, и с тем даже по мечу Термисорры заиграли Искры. На каждый вид Искры во всем мире приходилось лишь одно живое существо, но лишь одному среди них оказалось под силу обуздать всю силу своей Искры, раскрыв все ее невероятные свойства. И с помощью этой силы Джефф меняла сам мир вокруг себя.
— Стой, сестренка! — указала вперед рукой Филони, пытаясь остановить сестру.
— Твоя сестра мертва!
Она едва успела отскочить в сторону от того удара, что мгновенно проскочил перед ней с малиновым светом к самим дверям собора, на месте их разрубая словно воду. Ее глаза тут же встретились с глазами сестры, и она едва не потеряла равновесие от их холодной злобы, что в миг поджала ее колени.
— Сражайся, или умри!
По залу с грохотом разлетелись Пурпурные и Синие Искры.
— Да что там происходит? — на главной площади держал мокрую от крови ткань у раны на голове один из воинов Чеистума, наблюдая, как теперь ранее незнакомые ему силы разорвали изнутри двери собора, тем не менее, пока не открывая остаткам войска истинной внутренней битвы.
— Что случится, если спутница Кортя умрет?
— Что? — не понял вопроса Гоклона, стоящего рядом, так же смотрящего на собор, сам немало взволнованный Чеистум.
— Я не знаю ее, но чувствую ее связь с той силой, которая давит на нас до сих пор из собора. — думал Бог Страха, прикладывая ладонь к подбородку. — Кто она такая?
Пускай это была долгая история, и Бог Смерти не знал, как рассказать ее товарищу вкратце, не отвлекаясь от наблюдения за собором, все время думая, не стоит ли им правда вмешаться с проходящую там битву, параллельно он думал и о смысле происходящего, пытаясь найти ответы на все возникшие у него к ситуации за последние часы вопросы там. Битва внутри не затихала, а только разгоралась, пускай Корть и Дума уже не проводили столь долгие комбинации атак, отражая атаки друг друга своими Первородными силами, постепенно уставая сами в бою уже точно на равных. Свет Пурпурной Искры был уже почти незаметен за вспышками от атак братьев. Все восприятие Богов из их внутренней силы тонуло в Красном Пламени, и за ним они совсем больше не видели, что происходило внутри.
— Как ты знаешь, Корть и Джефф погибли в день Великого Спуска, в Храме Актониса. — начал свой рассказ Чеистум. — С тех пор Храм был запечатан их силами в горе, названной Горой Геллара. На протяжении почти четырех столетий Западом командовали Унзар и Мерсер. За это время в нашу жизнь успели вмешаться Геллар, Совенрар, Хемирнир и Бриз. Я уже рассказывал тебе об этом, так что опустим эту часть.
Гоклон, не отрывая сосредоточенных маленьких глаз от собора, кивнул головой.
— Около 24 лет назад Геллар убил жену Мерсера, и тот обратился за помощью к Уиллекроми. Надзиратель согласился помочь людям, вернув в мир заточенную Совенраром в плену Синего Пламени Шираву, вручив Кацерам под нашей опекой меч Тоги и Душу Россе, а также вернув к жизни самого Кортя. Мерсер тогда стал куда живее обычного, и брешь в его сердце, вызванная смертью жены, быстро заполнила героическая улыбка его брата. С возвращением Кортя все Боги оживились, пускай и сам Корть казался живым и радостным лишь внешне. С каждым днем в его глазах росла бездна скорби.
— Верно. Он потерял Джефф.
— И дело было не только в ней. Он узнал, что Дума встал на сторону Дорана, и люди теперь считают его врагом. Самым страшным врагом человечества после имтердов.
— Я не совсем понимаю сути вашего договора с Дораном, из-за которого Дума стал изгоем.
— Никто бы его не понял, поэтому мы держали его в тайне от людей. Корть пытался поговорить об этом с Думой, но тот вечно ускользал от него. Новое тело Кортя было куда слабее старого, и с каждым годом оно все больше поглощалось Проклятьем Забвения Красного Пламени. Через 22 года они с Мерсером завершили разработку плана, который должен был переродить Кортя с новыми силами, чистым от этого Проклятья. На этот план, скажем так, были свои планы и у Дорана, поэтому тот отправил на встречу с Кортем Думу. Но нашего героя слишком поглотила деменция, и эта встреча едва не закончилось для него трагедией.
— Свет погас. — вдруг заметил Гоклон.
И вправду, здание собора на секунду потонуло во тьме, уже не столь кромешной, заливаемое лунным светом сверху, через разрушенный потолок. Весь город вокруг на минуту затих, пускай и на площади его еще активно общались между собой перевязывающие друг друга, или уже активно пьющие алкоголь воины. Пили они для заглушения боли, конечно. И не только физической, ведь никому из них с самого начала не нравилась идея вражды со своим бывшим главнокомандующим.
— Да… — все еще немного дрожа от волнения, вздохнул Чеистум. — Мой ученик описал те события в своей книге «Шеагральминни». Если будет интересно…
— Конечно. — улыбнулся Гоклон.
— Интересно, сколько времени это продолжается. — слегка устало качал головой в соборе Корть, не отрывая глаз от все еще готового во что бы то ни стало продолжать бой Думы.
— Это могло уже закончиться. — тяжело и зло вздыхая, поднимался во весь рост Дума. — Но ты до сих пор не сражаешься всерьез.
— Ты тоже.
— Я сражаюсь в полную силу. И не только свою.
— Может быть, хватит хвататься за прошлое, которого ты все равно не помнишь? Сейчас мы равны по силам, а наше искомое войско вернулось в мир, чтобы защищать людей, как это делали мы. — так же поднимаясь во весь рост, немного устало от траты Красного Пламени закинул меч на плечо Корть. — Мы все так же им нужны.
Дума молчал. С момента начала их схватки прошло уже немало времени. Не так много для нас, но невероятно много для боя Археев, кто привык уничтожать своих врагов не за минуту, и даже не за секунду. Сил, что высвободили из своих тел в том бою Корть и Дума, хватило бы, чтобы за долю секунды уничтожить целую тысячу людей. Или же пару сотен имтердов.
— Хватит! Пожалуйста! — уже тяжело дышала Филони, все время дрожащими от усталости и боли руками удерживая лук, теперь от той дрожи даже при желании не способная пускать стрелы окто в нужную сторону.
Термисорра стояла перед ней, но и ее силы быстро кончались. Она была сильнее и быстрее своей сестры, и обладала такой силой, которая многим людям и не снилась. Но именно с такими силами училась сражаться Филони, она училась убивать ее владельцев. Только по-прежнему доброе и любящее сестру сердце давало сбои, не позволяя ей даже ранить девушку, пару раз саму ее подставляя под атаки. На луке было уже немало зазубрин, плечо Филони было разодрано Пурпурной Искрой, и помимо крови с того плеча, с лица девушки на разрушенный повсюду пол капали слезы.
— Все же, ты принимаешь смерть?
Термисорра медленно подходила ближе, жуткими от света Пурпурной Искры глазами наблюдая за каждым движением сестры. Филони дрожала, держа сестру на прицеле лука, уже натянув обыкновенную стрелу, едва удерживая ослабшими пальцами натянутую до предела тетиву.
— Ты так и не нашла в себе сил убить монстра.
Филони крепче сжала зубы. Сестра шла к ней до тех самых пор, пока наконечник стрелы с лука Филони не уперся ей в лоб, и глаза ее грустно взирали на девушку будто откуда-то сверху, внушая ей с каждой секундой все больший страх, заставляя ее отпустить тетиву и пробить той стрелой родную голову.
Но не только Термисорра изучающе смотрела на испуганную Филони, ожидая ее дальнейших действий. С немалым трепетом, сильными ударами могучего сердца, сотрясал пространство вокруг себя сам Корть, уже не спускающий пламенных глаз с бедных девушек, с каждым мгновением все больше желая вмешаться в их розню, до сих пор удерживаемый на месте лишь сверлящими его затылок глазами готового продолжить бой Думы.
Напряжение росло в геометрической прогрессии, и с тем лицо испуганной Филони все больше искажалось, ее дыхание все больше сбивалось, а глаза окончательно застлали слезы. Она никак не могла отпустить тетиву, ведь никак не могла отпустить счастливое прошлое, которое они провели с сестрой в Дельсберге. Пока в их город не пришел Корть, они были единственными друг для друга людьми, кто мог их понять, и только друг другу они рассказывали все секреты, даже включая истории о разделенной ими между собой любви таинственного незнакомца. Ей было ужасно больно, когда она читала записку Термисорры на телах их мертвых родителей, в которой та признавалась в их убийстве, пусть то и было ложью, а убийцей был Граф Дума. После бунта в Шегральминни она плакала от счастья, когда снова воссоединилась с сестрой, и уже последние два года плакала от боли после ее потери в пожаре Кацеры, так же от руки Думы. Но девушка выжила, и Филони была невероятно счастлива, когда ей об этом два дня назад поведал Корть. Но он так и не поведал ей остального.
— Давай.
И она сама просила сестру убить ее теперь, после всего вместе прожитого?
— Н-нет… — плакала Филони.
И на глаза Кортя под шлемом феникса набегали слезы. Он часто видел слезы сестер раньше, они не были такими горькими, их вызывали не боль и страх, и тогда они сами, как и он, заботились о том, чтобы плакать всегда вместе, и только от счастья. Эта картина была просто ужасна, и даже он, величайший герой людей, не мог сдержать перед ней страха. Его сердце тут же остановилось, когда зал сотряс тот крик.
— Давай!
— Нет!
Все произошло мгновенно, и даже Корть не успел бы это остановить.
Полет стрелы был недолгим, но за него сердца всех собравшихся в соборе людей не успели сделать и удара. Стрела воткнулась в шершавый от воздействия сил извне в ходе битвы камень только самым кончиком наконечника, уже через секунду пошатнувшись, перевернувшись, и с едва заметным в окружающей тишине треском упав. Все это происходило на полу, куда, вслед за стрелой, упал и лук Филони, куда падали и ее слезы. Там ни осталось ничего, кроме ее сбитого дыхания и хныканья. Корть едва ли успел понять, что произошло там, у дверей, и почему с тем Дума позади него растворил свой меч в воздухе Черным Пламенем, туша и Синюю Искру своих молчаливо прикрытых веками глаз. Термисорра стояла перед сестрой совершенно тихо, лишь наблюдая, как та вытирает с лица слезы дрожащими руками, так и не решившимися лишить дорого человека жизни, пускай даже тот стал ей врагом.
Молчание прервалось облегченным вздохом и падением на пол меча. Но Корть и Дума все еще не шевелились, лишь молча наблюдая за происходящим между сестрами со стороны, даже не дыша, удивленно наблюдая за движениями младшей сестры. С немалым удивлением на то смотрела от самых стен и Кайла. Каждый раз, когда Филони плакала, люди вокруг обходили ее стороной, зная, как страшна была девушка в обиде. Только один человек не боялся подойти к ней, и только это всегда ее успокаивало. И сейчас этот человек был рядом, выпуская облегченное дыхание из самых улыбающихся с дрожью губ, по которым также медленно текли слезы. Она даже не заметила, как теплые дрожащие руки обвили ее плечи, и родная щека прижалась к ее щеке, разгоняя по ней замерзшую от страха кровь, окончательно прогоняя ее боль. Теперь по ее щеке бежали и ее слезы. Настоящий план, которому следовал Дума, был выполнен самим его составителем. По щекам Филони и Термисорры теперь бежали одни слезы.
Звенящую тишину в правом ухе Филони нарушил счастливый шепот.
— Спасибо…сестренка.