Сколько времени ушло на то, чтобы добраться до штаба ассоциации, Герман не особенно считал. В какой-то момент старое четырехэтажное здание просто появилось из-за угла, и боксер машинально к нему направился. А на входе его уже ждали.
Тимур строго взглянул на мужчину поверх своих затемненных очков и покачал головой.
— Что ты натворил, Герман?
Ответом ему было лишь сухое безразличное пожатие плечами.
— Альберт велел вести тебя сразу к нему, как прибудешь.
Махнув головой, Тимур двинулся к лестнице, а боксер послушно последовал за ним. Едва они поднялись на второй этаж, как стали слышны голоса. Альберт с несколькими своими подчиненными расположился в комнате отдыха на втором этаже. Они играли в бильярд, со стуком гоняя шары по столу, потягивали кровь из прозрачных бокалов и изредка обменивались отдельными фразами. Будто все было в порядке.
Едва Тимур и Герман появились на пороге, то в комнате на пару секунд повисла острая, как лезвие бритвы, тишина. Все в немом молчании изучали потрепанного боксера, а тот даже глаз ни на кого не поднимал. Он вовсе не боялся гнева главаря или осуждения других вампов, ему просто было все равно. Он уже сделал то, что должен был. То, что хотел сделать. И то, что соответствовало понятию его личной правды.
— Значит, все-таки осмелился заявиться сюда.
Альберт стоял, опершись на стол для бильярда и держал в руках кий. Он не сводил глаз с боксера, будто пытаясь прожечь в нем дыру. Безупречная черная жилетка и белоснежная рубашка выделяли Альберта среди всех остальных присутствовавших — он словно истинный благородный аристократ возвышался над чернью, одетой в растянутые штаны, грубые джинсы и футболки.
— Ты хотя бы приблизительно осознаешь, как сильно ты испортил планы ассоциации?..
Альберт подхватил с края стола кусочек синего мела и принялся натирать кончик кия. В его медленных плавных движениях чувствовалась затаенная злоба.
— Мы подбирались к Дамиру несколько лет, вынюхивая всю информацию о его личной и официальной жизни, прорабатывая ближайших к нему людей. Мы внедряли нескольких вампов на протяжении этого времени только для того, чтобы достать кусочек какого-нибудь недостающего паззла. Начальник охраны и ты были нашими самыми важными объектами, поскольку именно на ваши плечи ложилась основная работа.
Альберт резким движением отбросил мел в сторону. Вампы вокруг посторонились. Все молча слушали главаря.
— И вот он, наконец, решающий этап этой многолетней операции! Захват Дамира и Шамиля. То, ради чего мы столько трудились. Герман… От тебя требовалось лишь привезти Дамира в ресторан. И все. Ничего больше. Мы уже полностью подготовили «Adam» к его приезду, все было рассчитано до мелочей. И вдруг…
Развернувшись к столу, Альберт, практически не примериваясь, ударил по шару. Тот, набирая скорость, пересек зеленое полотно и со стуком врезался в одну из сфер. Закрутившись на месте, она медленно и неторопливо подкатилась к лунке и упала в нее.
— И вдруг все пошло прахом, Герман. Время шло, а машины все не было. Шамиль стал названивать Дамиру, но тот не выходил на связь. Мы сами стали нервничать: с тобой невозможно связаться, а нашей цели все нет. И вот мне звонит Вики и дрожащим голосом сообщает, что по всем новостям крутят экстренный сюжет. «В автомобильной аварии погиб владелец компании «Осе», крупный магнат Дамир Игнатьевич Реутов. Вместе с ним скончался один из телохранителей. Второй охранник, виновник аварии, сбежал с места преступления. Полиция уже разыскивает его».
Герман только хмыкнул себе под нос. Новости его опередили.
— Мы спешно сворачиваем операцию, обернувшуюся таким грандиозным провалом, возвращаемся в штаб… А здесь, представь себе, узнаем, что уже по всему Рунету пронеслась очередная сенсационная новость. «Небоскреб «Осе» в огне. Пожар охватил верхние этажи, и здание пылает, как свеча». Какого черта, Герман?!
Боксер выудил из кармана позолоченную зажигалку и бросил ее Альберту. Тот машинально поймал ее одной рукой и, вздернув бровь, покрутил между пальцами.
— Я уничтожил все физические и электронные копии законопроекта. И замел следы. Быть может, немного радикально, но зато теперь я выполнил то, чего ты добивался, Альберт. Законопроекта больше нет, Дамир мертв, и его исследования сгорят в пожаре.
— Ты… — Глаза Альберта загорелись недобрым огнем. — Ты выпил его память перед смертью, не так ли? Вики уже поделилась со мной тем, что ты подглядел за ходом одной из операций захвата. Ты знаешь теперь и о способностях вампов, и о некоторых наших делах.
Герман промолчал. Ответ и так знали все, собравшиеся в комнате вампы.
— Это я должен был впитать с кровью его память! — неожиданно с рычанием рявкнул Альберт, ощерив свои золотые клыки. — А ты мало того, что украл его воспоминания, так еще и, действуя без приказа, натворил дел, которые ставят под угрозу и безопасность ассоциации и напрямую мешают дальнейшим нашим планам!
Последние слова задели Германа особенно сильно. Он поднял голову и хмуро взглянул в искаженное от злобы лицо Альберта.
— Тебе не нужна была его смерть, верно? Ты желал завладеть его памятью, чтобы получить над ним абсолютную власть и управлять Дамиром, как марионеткой. А впоследствии занять его место и вернуть себе влияние в обществе, которое дают такие огромные деньги. Я прав?
Конечно, он был прав. И понял это, едва заметил, как дернулась у Альберта губа.
— Все вон из комнаты! — приказал главарь. — Немедленно!
В первую секунду вампы замешкались, но стоило Альберту раздраженно сломать пополам кий, который он держал в руках, как все его подчиненные мгновенно покинули комнату отдыха, захлопнув дверь. Герман и Альберт остались наедине стоять напротив друг друга, как бойцовские псы. И неожиданная ненависть, которая взыграла в каждом из них, искала выход.
— Быть может, я и не идеален. — Отбросив на пол половинки сломанного кия, Альберт скрестил руки на груди. — Но и не так коварен, как ты меня себе представляешь. Дамир был инициатором закона о преследовании и утилизации вампов. Через шантаж и манипуляции я мог бы добиться от него отмены этого закона. Вампы могли бы наконец снова вернуться в лоно общества и перестать быть изгоями…
— Это лишь отговорки, — оборвал его Герман. — Добиться подобного можно и через Шамиля, который имеет влияние на Госдуму. Ты хотел подобраться именно к Дамиру из-за его баснословного состояния, его бизнеса и тайных исследований. Ты просто использовал ассоциацию и верных тебе людей, чтобы поудобнее устроиться в этом мире.
— Даже если так, — процедил Альберт, дернув головой. — Твое слово против моего, Герман. Как думаешь, кого вампы станут слушать? Новичка, который сорвал многолетнюю операцию, или же их лидера, который вывел ассоциацию из болота, в котором та сидела годами?.. Я дал вампам работу, дал им цель и следил за этой ассоциацией на протяжении долгого времени. Тебе не стоит недооценивать полноту моей власти здесь, Герман!.. Как думаешь, многие ли станут горевать, если один говорливый боксер неожиданно пропадет из штаба?
— Быть может, плакать по мне и не станут, но мои слова уже заронили зерно сомнения в головы отдельных твоих подчиненных.
— Я выкорчую эти ростки, уж поверь. А после утилизации о тебе здесь и вовсе никто не вспомнит, — мрачно пообещал Альберт. — Я дам тебе последний и единственный шанс выжить, Герман. Отдай мне воспоминания Дамира, отдай добровольно свою кровь и слушайся меня во всем, как и прежде. И тогда ты останешься при мне. Я закрою глаза на твою колоссальную промашку.
Герман пошевелился впервые с начала разговора. Он задумчиво почесал мизинцем бровь, а после неторопливо приблизился к Альберту. Тот хмыкнул и протянул ладонь для рукопожатия:
— Ты оказался гораздо благоразумнее, чем я о тебе думал.
Герман, совершенно не изменившись в лице, подошел к главарю вплотную, на миг заглянул ему в глаза и практически сразу же нанес быстрый и решительный апперкот повернутым на себя кулаком. И пока Альберт еще не успел опомниться, добавил крепкий хук правой рукой прямо в челюсть. Что-то хрустнуло, а голова вампа дернулась в сторону, как на шарнирах.
— Такой ответ тебя устроит, выродок?
С протяжным стоном Альберт качнулся и выпрямился. Он рассеянно ощупал пальцами свое лицо, а после внезапно замер, ошарашенный какой-то мыслью. Его пальцы скользнули в рот, и по губам мгновенно заструилась кровь.
— Ты выбил мой имплант, — по слогам процедил Альберт.
Он ощерился в пугающем злобном оскале. На месте одного из золотых клыков зияла черная дыра, из которой и сочилась кровь.
«Похоже, теперь я действительно разозлил его не на шутку».
Герман уже поднял руки в двойную локтевую защиту, прикрывая часть корпуса и голову. Но Альберт схватил со стола ближайший бильярдный шар и, крепко зажав его в руке, со всей силы саданул Германа по тазовой кости. От резкой боли мужчина согнулся и практически сразу же ему по локтевому суставу прилетел второй удар шаром.
Альберт, опершись на стол, оттолкнул от себя Германа ногой в нижнюю часть живота. Зашатавшись, боксер отступил на пару шагов, но сумел сохранить равновесие.
— Значит, я достану эти воспоминания из тебя силой! — пригрозил главарь вампов. — Я еще успею забрать часть состояния Дамира!
— Стервятник!
Альберт хорошо замахнулся и бросил бильярдный шар в Германа. Боксер увернулся, тяжелая сфера с грохотом упала на пол, расколовшись. Однако вамп одним тягучим движением уже оказался на расстоянии одного удара, не позволяя противнику расслабляться. Они обменялись сериями из нескольких быстрых джебов по голове, и Герману даже удалось стукнуть Альберта по носу тыльной стороной ладони, но в ответ он получил резкий удар локтем по горлу.
Закашлявшись и отступив назад, боксер с куда большим уважением взглянул на главаря.
«Еще тогда, на парковке, он показался мне хорошим бойцом. Одолеть его будет нелегко».
Не позволяя Герману прийти в себя, Альберт налетел на него стремительной молнией и ударил пяткой в живот. Боксер вовремя развернул корпус, нога скользнула в сторону, но следом за ней шел короткий прямой удар кулаком под ребра, избежать его оказалось куда сложнее.
Глухая оборона не давала Герману пространства для маневров: он закрыл руками голову, старался избегать ударов по корпусу и особенно следил за ногами противника, но Альберт постепенно выматывал его, загоняя в угол комнаты и не давая развернуться. Это не могло продолжаться долго, и после очередной защиты нырком Герман нанес ответный прямой удар правой рукой прямо в голову, вложив в кулак всю свою силу. Альберт не успел увернуться или подставить плечо, костяшки врезались ему в рот, разбивая нижнюю губу. Брызги крови попали даже на боксера, но он не обратил на них внимания, а лишь усилил свой натиск.
Замелькали кулаки, Герман не стеснялся удерживать противника за руки, бить по открывшемуся затылку или обхватывать туловище, сжимая его в своих медвежьих объятьях. Запретов ринга здесь не было, и мужчина лишь пытался отстоять свою жизнь и свои идеалы. А Альберт, разъяренный и неудовлетворенный крахом всех своих планов, отбивался с особенным бешенством. Разбитое лицо и изорванная испачканная в его же собственной крови одежда лишь подстегивали главаря бить ожесточеннее, действовать грубее и коварнее. Несколько раз ему удалось откинуть Германа на стену, снеся какой-то старый шкаф. Полки с грохотом обрушились вниз, подняв кучу пыли, но боксер лишь использовал случившееся в свою пользу: подхватив одну из деревяшек он с размаху огрел Альберта ей по голове.
— Дрянь!.. — сплюнул кровью главарь, с трудом поднимаясь на ноги после такого удара.
Герман пошел на таран, снеся Альберта с места и бросив его прямо на бильярдный стол, который заскрипел от такого давления и чуть сдвинулся. Кулак боксера рассек вампу бровь, впился в скулу куском гранита, и после нескольких мощных ударов боксер отступил на шаг, а после с особенным удовольствием толкнул Альберта ногой в грудь. Уже плохо соображавший главарь ассоциации с хрипом повалился спиной на стол, дерево затрещало и неожиданно проломилось.
Альберт упал на пол, с головой оказавшись под щепками и деревянной крошкой. А вот Герман, тяжело дыша и едва сдерживаясь, чтобы не закричать от боли в сбитых костяшках, не собирался останавливаться. Он стал бить противника ногами по бедрам, спине и корпусу, вынудив Альберта со стоном свернуться в клубок, защищая живот и лицо.
— Что за шум?!
В комнату ворвался Тимур, который в первый миг в шоке замер на пороге, обводя взглядом все разрушения. Но практически сразу же он пришел в себя и бросился к Герману, избивавшему Альберта. Взяв его в кольцо рук со спины, он попытался оттащить боксера.
— Какого черта вы тут морды друг другу бьете?! Мужики! Помогите! — закричал Тимур.
Из коридора сразу пришла подмога. Кто-то бросился поднимать Альберта, другие разгребали обломки бильярдного стола, а Тимур удерживал за руки слабо сопротивлявшегося Германа, который устал и обессилел настолько, что даже не особенно дергался.
Едва Альберта поставили на ноги, и он смог самостоятельно держать равновесие, то первым делом он раздраженно сплюнул кровью в сторону Германа.
— Свяжите и заприте его в каком-нибудь чулане. Я позднее с ним разберусь.
Альберт пошатнулся и сразу же схватился за свою гудевшую голову. Его привычный строгий хвост волос растрепался, пряди спутались и облепили избитое лицо, присохли к крови. Но главарь лишь грузно дышал и не сводил свой темный взгляд с напряженной фигуры Германа, которого Тимур насильно поволок в сторону выхода.
— Я с тобой еще не закончил, — напоследок презрительно бросил в его сторону боксер.
— Пошли уже! — Тимур дернул мужчину за обляпанный в пыли пиджак и потянул дальше по коридору.
Идти пришлось не очень далеко. Тимур отыскал первую попавшуюся незапертую кладовку, размеры которой едва превышали туалетную кабинку, и завел туда Германа. Света в этой крошечной комнатке не было и в помине, а большая часть свободного места была заставлена высокими шаткими шкафчиками, на которых лежал всякий мусор, начиная от старых ведер и швабр и заканчивая строительными инструментами.
— Садись, — бросил Тимур и указал взглядом на пол.
Стоило боксеру послушно упасть на ледяной пол, облокотившись спиной на один из шкафов в полумраке, то подручный Альберта взял с одной из полок пластиковый хомут и крепко перетянул запястья Германа.
— Не рыпайся, — хмуро произнес Тимур. — Посиди тут, остынь пока.
Он развернулся, чтобы уйти, но Герман легко схватил его за штанину.
— Постой… Тимур, позови Дантиста.
— С чего бы это? — хмыкнул парень, тем не менее остановившись.
— У меня нос сломан. Дышать не могу. Хочу, чтобы он глянул.
— Не уверен, что Альберт обрадуется, если я к тебе кого-нибудь пущу.
— А ты всегда намерен слепо подчиняться любым его приказам? — спросил Герман, из-под полуприкрытых век наблюдая за парнем в затемненных очках.
— Он мой босс. Так положено.
Тимур вырвал штанину из пальцев боксера и вышел за пределы кладовки.
— Этот босс направил тебя на убой тогда, во время операции с покушением на Дамира. Тебя избили до полусмерти именно из-за его приказа. И это было не в первый и не в последний раз. Я спрошу тебя снова. Ты всегда намерен слепо подчиняться любым его распоряжениям или хочешь сам определять свою жизнь?
Что-то во взгляде Тимура на миг дрогнуло. Но парень все же молча захлопнул дверь крохотной комнатки и, судя по звуку, подпер ее снаружи чем-то вроде стула.
Герман откинул голову назад, она глухо стукнулась о металлическую полку шкафа. У мужчины болело все тело после ударов Альберта, но в душе плясала ярость, от которой не было спасения.
«Всю свою жизнь я прятался и убегал от проблем, предпочитая терпеть и отмалчиваться там, где на самом деле требовался лишь один сокрушительный удар кулаком по чьей-то роже. И вот теперь я нанес этот удар. И, кажется, я жалею лишь о том, что не сделал этого раньше…»
Через десять минут в коридоре послышались шаги. Заскрипел отодвигаемый стул, резко распахнулась дверь, заставив сидевшего в темноте Германа вздрогнуть.
— Заперли, как крысу в клетке, — глухо констатировал Дантист.
Он перешагнул порог и опустился на колени возле боксера. Медик принес с собой металлический лоток с инструментами, пластырями и медицинский пистолет.
— Я побуду в коридоре, — буркнул Тимур, прикрывая дверь и отходя в сторону.
— Спасибо, что пришел, — прошептал Герман.
— Я уже слышал про аварию и пожар. Судя по всему, твоя самодеятельность Альберта не особенно осчастливила.
— Как видишь.
Дантист нажал на кнопку своего голосмартфона, чтобы разогнать темноту кладовой синеватым светом проекции. Он натянул латексные перчатки и принялся ощупывать сломанный нос боксера своими ледяными пальцами.
— Ты выпил кровь Дамира? — спросил медик.
— Да.
— Я подозревал, что ты так сделаешь. Если не из своего врожденного любопытства, то уж точно из желания насолить Альберту.
— Вот только теперь он намерен достать из меня украденные воспоминания Дамира. — Герман резко дернулся от боли, когда Дантист одним движением вправил ему нос.
— Тише-тише. Я уже закончил.
Док принялся обрабатывать переносицу и накладывать на нее пластырь с обезболивающим эффектом.
— Само собой он попытается их выудить из тебя.
— Я не знаю, как помешать ему. — Герман стянутыми хомутом руками схватил мужчину за запястье, вынуждая его остановиться на несколько секунд и посмотреть ему прямо в глаза. — Я получил столько важной информации из памяти Дамира, что отдавать ее этому двуличному ублюдку нет никакого желания!
— У тебя просто нет выбора. Память Дамира теперь в твоей крови, она часть тебя, и для Альберта не составит никакого труда заполучить глоток твоей крови в ближайшее время.
Шумно вздохнув, Дантист зябко повел плечами.
— Лучше сдохнуть, чем дать ему такой сочный кусок данных, — понизив голос, произнес Герман.
Док дернулся, будто не поверив своим ушам. Он с легким изумлением вгляделся в лицо боксера, словно надеялся обнаружить там улыбку.
— Ты еще молод и полон сил, Герман.
— Но остановить Альберта нужно именно сейчас, иначе в скором времени он превратится в чуму, пожирающую этот город.
— Он уже давно стал ей…
— В каком это смысле? — спросил Герман, нахмурившись.
Дантист медленно стянул с рук латексные перчатки по одной и выбросил их в лоток.
— Еще в те времена, когда я передал ему в руки ассоциацию, то вампов в городе было довольно мало. Многие не осознавали как следует угрозу утилизации, не видели надобности объединяться в группы или менять свою жизнь из-за заражения. В ассоциации нас можно было пересчитать по пальцам одной руки. Но стоило Альберту занять пост главы, как народ сплошным потоком хлынул к нему. Буквально каждую неделю мы находили новых инфицированных и брали их под свое крыло…
— Что-то я не пойму, к чему ты ведешь.
— За пару лет мы разрослись до крупной такой толпы. И я все удивлялся трудолюбию Альберта: он пропадал в городе днями и ночами, разыскивая отчаявшихся зараженных людей, которые не могли осознать свою новую сущность и нуждались в руке помощи. И каждый раз он приводил все больше и больше полезных ассоциации людей. Не просто каких-то бомжей и наркоманов, а бывших военных, опытных взломщиков, инженеров, программистов.
Герман молчал. Понемногу он начал догадываться, к чему клонил Док.
— И однажды я спросил его напрямую, — прошептал Дантист. — Знаешь, что он сделал? Он улыбнулся и достал из своего кармана маленький пустой шприц. «Я дарю им шанс стать чем-то большим в своей жизни», — ответил он мне. — «Я позволяю им присоединиться к моей борьбе».
— Этого не может быть! — с ужасом произнес Герман. — Просто не может быть!
Невесело хмыкнув, медик подальше от себя отодвинул лоток и медицинский пистолет.
— Я тоже тогда был в шоке. Передо мной стоял вирус-террорист, который ломал человеческие судьбы, вкалывая свою кровь совершенно здоровым людям и вербуя их в ассоциацию, а я даже никак не мог этому помешать. Вампы боготворили его, они доверяли ему, потому что в роковой для них миг он якобы протягивал им руку помощи. Никто не знал о его деятельности, и никто не поверил бы мне, если бы я стал рассказывать, что это Альберт заразил их…
— Значит, он виновен и в моем заражении?..
Человек в желтом в сквере, выдыхавший лимонный пар, — это был Альберт. Его лицо было скрыто за широкополой шляпой и прочей бутафорией, но ведь Герман и правда не обратил тогда должного внимания на черты, не запомнил их, а ведь мог понять все куда раньше.
— Конечно. Тогда он подыскивал физически крепкого мужчину для новой работы в охране. Ты случайно оказался в его поле зрения, как и многие до тебя… Ему всегда нужны были верные подчиненные, своя собственная армия, над которой он бы имел полный контроль. И он превратил всех этих людей в обыкновенную преступную группировку, с помощью которой он зарабатывал хорошие деньги и репутацию. А я мог лишь мириться с этим, просто смотреть со стороны, как один за другим гибнут знакомые мне вампы, как ассоциация становится бандитским притоном. Мне не хватало смелости это изменить.
Неожиданно зашевелившись, Док достал какой-то небольшой предмет из кармана своего халата. На миг в пластине его очков отразилась синева проекции голосмартфона, которая скрыла грусть, поселившуюся в его взгляде. Он держал в руках небольшую круглую таблетницу. Под приоткрытой металлической крышкой виднелась лежавшая внутри прозрачная капсула, в которой было какое-то жидкое вещество мутно-желтого цвета.
— У меня нет смелости и сейчас, Герман… Я не такой человек, чтобы броситься грудью на амбразуры. Как бы я ни хотел себя исправить, но так и не смог. Я боюсь смерти.
— Что за лекарство в капсуле? — спросил Герман, почувствовав, как его голос резко охрип.
— Это не совсем лекарство. Это яд медноголового щитомордника. Помнишь ту змею, что ты видел в моей комнате? Представляешь, я изучил свойства ее яда и выяснил кое-что любопытное. У этой змеи гемотоксичный яд, он нарушает свертываемость крови, разрушает красные кровяные тельца — эритроциты. Для обычных людей этот яд не несет особенной опасности, а вот для больных железодефицитной анемией он смертелен. В наших с тобой телах очень малое количество эритроцитов, и попадание подобного яда в кровь ведет к тому, что гибнут все красные кровяные тельца. Наступает гипоксия: в организме больше нет клеток крови, занимающихся оксигенацией тканей. Недостаток кислорода — мозг медленно и мучительно умирает.
Герман как завороженный слушал медика, не отводя взгляд от капсулы с ядом.
— В течение первых пяти минут еще можно двигаться. Десять минут — это смерть. — Дантист закрыл глаза, выдохнул и протянул таблетницу боксеру. — Прости меня, Герман. Я не могу вылечить тебя, не могу вернуть тебе твою старую жизнь, но зато я могу дать тебе этот яд, чтобы ты спас сотни чужих жизней…
— Ты хочешь, чтобы я принял его? Тогда Альберт получит яд через мою кровь.
— Я этого не хочу, поверь. Но я не собираюсь и заставлять тебя это делать или же умолять. Это твое и только твое решение, потому что это твоя жизнь. Ты можешь сбежать, можешь добровольно отдать Альберту все, что ему нужно. Ты не обязан это делать, не обязан умирать.
Герман связанными руками неуверенно забрал маленькую изящную таблетницу и как-то отрешенно на нее уставился. Док положил руку на плечо боксеру, покачал головой и тяжело поднялся на ноги, а его узкое худощавое лицо, освещенное синевой голосмартфона, напоминало посмертную маску.
— Я хочу кое о чем тебя попросить, Дантист, — негромко сказал Герман.
— О чем?
Боксер протянул к своему собеседнику руки.
— Память Дамира должен получить ты. Выпей моей крови.
— Ты действительно этого хочешь?
— Мне удалось узнать о происхождении вируса и о многих исследованиях на эту тему. Для меня все эти формулы ученых — лишь неясные знаки, но тебе они могут быть действительно полезны.
Док, будто сперва даже не поверил услышанному. Но уже в следующее мгновение он склонился над боксером, схватил его за запястье и вонзил в него свои удлинившиеся клыки. Герман почувствовал, как медленно стала неметь его кисть, как похолодела кожа. Через десяток секунд, приглушенно сглотнув, Дантист отстранился от руки Германа.
— Это невероятно!.. — сипло проговорил медик. — Ведь это чрезвычайно важные данные!
— Знал, что ты оценишь. — Боксер хмыкнул и слабо улыбнулся, искривив уголок губ. — Значит, все теперь не зря…
В коридоре послышались шаги. Тимур негромко бросил в приоткрытую дверь:
— Альберт здесь.
Заволновавшись, Док заметался по кладовке, в спешке забирая свой лоток с инструментами и медицинский пистолет.
— Герман, я никогда не забуду то, что ты сделал для меня и для всей ассоциации! — на ходу шепнул он.
— Спасибо тебе, Борис. Спасибо за все. И прощай.
Дантист вздрогнул. И в тот момент в его глазах действительно загорелось пламя необыкновенной искренней благодарности.
Дверь широко распахнулась, залив кладовку ярким светом. На пороге, уже умывшийся и приведший себя в порядок, стоял Альберт в шелковой рубашке. Из-за его спины выглядывала взволнованная Виктория, бледная и тихая, как мышь. Едва она заметила на полу Германа со связанными руками, как ее глаза наполнились слезами.
— Док, какого черта ты тут делаешь? — рыкнул на медика Альберт.
— Я просто вправил ему сломанный нос, — позволив проскочить в своем голосе надменной холодности, ответил Дантист, демонстративно проходя мимо главаря ассоциации в коридор.
— Тимур, это ты его пустил? — Альберт обернулся в сторону парня.
— Герману требовалась медицинская помощь… — попытался оправдаться Тимур, но это лишь еще больше разозлило франта. Он махнул рукой в сторону и гаркнул:
— Пошли вон оба.
Док и Тимур, даже не собираясь перечить, сразу же исчезли из поля зрения Альберта. Только Вики так и осталась молчаливой тенью стоять рядом.
— Скажи мне, Герман. Теперь, когда ты посидел и подумал в темноте, ты раскаиваешься в своем поступке, а? — уперев обе руки в косяк, ядовито поинтересовался Альберт.
— Я раскаиваюсь лишь в том, что недостаточно сильно бил тебя сегодня.
Заскрипело дерево под пальцами у главаря.
— Видишь, Вики. Он не намерен быть послушным мальчиком, что бы ты там о нем ни думала. И все так же дерзит.
— Герман, пожалуйста, послушайся его, — взмолилась Виктория, не сводя с боксера свой испуганный взгляд. — Отдай ему память Дамира. Пусть все будет, как прежде. Я не знаю, что на тебя нашло, но, прошу, не сопротивляйся больше…
Женщина мелко тряслась, ее худощавые тонкие руки подрагивали, а большие оленьи глаза заволокла пелена слез. Видеть избитого обессиленного Германа для нее было горько, но и так просто избавиться от своего пиетета перед Альбертом она явно не могла.
— Вики… — боксер ласково прошептал это имя. — Ничто уже не будет так, как прежде.
— Почему, Герман? Почему?..
— Потому что теперь я знаю правду.
— Далеко не всегда истина — это лучшая альтернатива, — прошептала Виктория.
— Но и вечно жить в мире, построенном на лжи, нельзя, — произнес Герман.
Альберт громко и делано засмеялся, откинув голову назад. Среди остальных его зубов стала видна черная дыра на месте выбитого импланта.
— Вики, неужели ты и правда думала, что этот человек с наглухо отбитыми на ринге мозгами мог сделать тебя счастливой? Посмотри на него! Это жалкий тип без гроша в кармане, способный лишь на то, чтобы лезть в драку при первой же возможности и все проблемы решать кулаками!
— Я, быть может, и не рожден с золотой ложкой во рту, но мне, по крайней мере, совесть не позволяет насильно заражать людей неизлечимой болезнью и заставлять их на себя работать.
Послышался зубовный скрежет. Альберт явно жалел, что не успел заткнуть Герману рот, пока была возможность. А вот на Вики жалко было смотреть: она вся обмерла, не в силах пошевелиться или хотя бы моргнуть. Только открывала и закрывала рот как рыба, выброшенная на берег.
— Альберт?.. — едва слышно прошептала она. — Что он такое говорит?..
— Ты сама все слышала, — грубо ответил ей глава. — Отрицать не буду.
— Ты — вирус-террорист?..
— В нашем деле нужен хладнокровный подход, Вики. Если ты на него не способна, то, боюсь, тебе здесь не место.
Женщина схватилась пальцами за собственное горло, будто ей вдруг стало тяжело дышать. На ее щеках блеснули редкие слезы, похожие на капельки росы.
— Как ты мог… — только и сказала она.
А после развернулась и бегом бросилась прочь по коридору. Вскоре шаги ее затихли где-то на лестнице. Герман мог лишь сглотнуть, надеясь на то, что ему удалось вовремя спасти женщину.
— Ну и? — хмыкнул Альберт. — Доволен? Теперь я лишился ценного специалиста и фактически своей правой руки.
— Поверь, мне тебя совсем не жаль.
— Через пару дней я отыщу себе нового человека и завербую в ассоциацию. Вот только ты этого уже не увидишь, Герман. Потому что я с радостью отправлю тебя на утилизацию, как только получу память Дамира.
Альберт склонился к боксеру и грубо дернул его вверх за связанные хомутом руки.
— Пойдем!
Тесная кладовка осталась позади, как и весь второй этаж. Альберт, не ослабляя захват, вел за собой Германа на первый этаж. И только когда главарь вампов ключом открыл двери, ведущие в партер театрального зала, все встало на свои места.
«Ну, конечно. Где, кроме как не на сцене, должен был завершиться весь этот спектакль».
Укрытый бархатной темнотой зал был подернут тонким слоем пыли, от любого движения вздымавшейся в воздух. Альберт щелкнул в электрическом щитке парой выключателей: замигали прожекторы на балконе, бросая на сцену лучи желтоватого света.
В этом месте тишина властвовала уже многие десятилетия. Старые театральные кресла были укрыты сверху полотнищами шелковой ткани, посеревшей от пыли и просевшей местами до пола. Под ногами поскрипывали половицы, поверх которых лежал бордовый истоптанный ковер. И только сцена, величественным валом вздымавшаяся над залом, все еще сияла. Тяжелый темно-синий занавес с изображением луны был опущен лишь наполовину, позволяя рассмотреть пустовавшую арьерсцену и кулисы.
— Теперь нас вряд ли кто-то потревожит, — сказал Альберт, запирая двери на замок изнутри. — Знаешь, раньше я всегда любил приходить в этот зал, чтобы поразмышлять в одиночестве и тишине.
— И о чем же ты мог здесь размышлять? — фыркнул Герман, медленно направляясь к авансцене. Он кое-как сдернул пыльный балдахин с кресел, поморщившись от серого облака сора, поднявшегося в воздух, и с удобством устроился в первом ряду, вытянув ноги.
— Сам как думаешь? — Альберт сощурился и неторопливо двинулся вдоль рядов кресел к сцене.
— Сдается мне, что ты представлял себя марионеточником, дергающим за ниточки своих подчиненных. И, сидя здесь, в первом ряду, ты разыгрывал в голове целые спектакли с их участием, и каждое из этих представлений оканчивалось твоим триумфом.
— Я не склонен к такому чрезмерному самолюбованию.
— Разве?
Альберт окинул боксера неприязненным взглядом и ступил на невысокую лестницу, ведущую на авансцену. Каблуки его ботинок звонко застучали по черным деревянным ступеням. И наконец он оказался под светом софитов.
— Разве ты никогда не считал, что возвышаешься над остальными? Над всеми этими вампами, послушно выполнявшими все твои приказы? — подначивал собеседника Герман.
Выпрямив спину и заложив руки за спину, Альберт стоял на сцене, напротив связанного и внутренне опустошенного Германа. Лучи света со всех сторон обрамляли фигуру вампа, и казалось, что она горела внеземным огнем.
— В детстве я никогда не верил в то, что от рождения в чем-то превосхожу остальных, Герман. Да, у меня были деньги, образование, статус, но внутреннее содержание ничем не отличалось от других людей, окружавших меня со всех сторон.
Вамп пригладил рукой свои темные волосы, вновь забранные в идеальный хвост.
— Сейчас ты иной человек, — подал голос боксер. — Ты ищешь безоговорочного подчинения и преданности. И искренне считаешь, что тебе должны их предоставить.
— Сейчас — возможно. Раньше — нет.
— А что изменилось? Ты потерял свое благосостояние и семью, как заразился, но получил в свои руки власть иного рода и довольно быстро восстановил не только материальное положение, но и создал себе новый статус в обществе.
— Изменилось мое отношение… Тебе когда-нибудь доводилось задумываться о природе власти, Герман?
— Как это связано с нашей беседой? — Мужчина вздернул брови.
— Напрямую. Ты спрашиваешь, почему же теперь я не терплю неподчинения, но при этом по-прежнему не считаю себя исключительным человеком. Потому, что власть достается тем, кто готов принять на себя ответственность, Герман. И, если ты готов, то это вовсе не делает тебя особенным, но заставляет в ответ требовать от людей покорность.
Не особенно поняв мысль главаря, боксер отмолчался.
— В нашем мире, как это ни странно, власть давно перестала быть желанной. И очень часто те, на чьи плечи она неожиданно падает, скорее сбрасывают этот груз. Никто не хочет вылезать из своей скорлупы обыденности, взваливать на себя добровольное ярмо, мириться с выходом из зоны комфорта. Вот тебе прекрасный пример — Док. Он жаждал исследовать, но не править. И потому без колебаний отдал ассоциацию в мои руки.
— Но почему именно тебе? Почему?
— Потому что я был единственным, кто согласился взять на себя ответственность. Ответственность за чужие жизни, за чужие благополучие и защиту. Люди очень боятся ответственности, Герман. Они стремятся избегать ее во всем: от самых мелочей, вроде принятия простейших решений, до выбора всей их жизни. Муж утром перекладывает на жену ответственность за то, какой завтрак он должен съесть, и, если блюдо ему не понравится, то он обвинит супругу в плохом выборе, а не самого себя в том, что он отказался от принятия решения. Так и во всем остальном: в крупных компаниях теперь клерки не горят желанием подниматься выше по карьерной лестнице и занимать руководящие должности — им больше по нраву получать жалкие гроши и сидеть тихо в своем мирке, ни о чем не думая.
— Не все такие. Люди учатся и с возрастом приходит осознание того, что если ты не будешь брать ответственность за свою жизнь и поступки, то никто не возьмет.
Альберт пронзил собеседника проницательным взглядом темных глаз. Он неторопливо спустился по лестнице и встал перед креслом боксера, склонив свое узкое лицо прямо к Герману.
— Разве много подобных личностей ты встречал? Меня, например, всю жизнь окружали лишь люди, нуждающиеся в том, чтобы кто-нибудь взял их за ручку, погладил по голове и устроил всю их жизнь. Целая ассоциация таких экземпляров… Ты сам, Герман, неужели не задумывался над тем, что все свои годы лишь искал опору, не веря в то, что способен ступать самостоятельно по жизни? Ты был спортсменом, где каждый твой день и бой были продуманы и спланированы тренером и остальной командой. Ты попал в лапы к Султану, который за тебя был готов продумать всю твою карьеру в теневом боксе, и только из-за гордости ты пошел против него. В конечном итоге ты оказался в моей ассоциации, под моим контролем. И что же ты делал? Ты лишь послушно и молча выполнял мои приказы, радуясь, что остался жив, что есть крыша над головой и деньги. И что тебе не нужно думать больше своей пустой головой!..
— Да неужели? — с рычанием в голосе спросил Герман, приподнимаясь в кресле. Этот надменный тон безмерно его раздражал.
— Скажешь, я не прав?!
Альберт резко вытянул вперед правую руку, хватая боксера за горло и крепко его сжимая.
— Все вы здесь — лишь толпа послушных рабов! Вы искали того, кто направит вас и поведет! И я пришел! Я возглавил эту ассоциацию, взвалил ответственность на свои плечи и теперь требую в ответ лишь чертовой покорности!..
Последние слова главарь буквально выплюнул в лицо Герману, а после, не ослабляя хватку на горле боксера, развернулся и толкнул его грузную фигуру в сторону сцены. Из-за связанных рук мужчине не удалось нормально сгруппироваться, и он с грохотом упал на лестницу, приложившись боком о ступени.
— Если бы только не было смутьянов, подобных тебе! Тех, кто неожиданно начинает брыкаться и рушит все мои планы своим неповиновением!
Альберт в один шаг оказался около поваленного Германа и ощерился, демонстрируя свой единственный уцелевший золотой клык.
— Тебе пора отдать то, что изначально должно было принадлежать только мне!
Он склонился над фигурой боксера, но Герман неожиданно от души лягнул вампа ногой в грудь и скорее, помогая себе локтями, заполз на сцену, оказавшись под ослепительным светом софитов.
Пошатнувшись, Альберт с трудом устоял на ногах и теперь пытался привести дыхание в норму.
— Ах ты поганец!.. Я с наслаждением буду смотреть, как тебя увозят на утилизацию!
Взбежав по ступеням, главарь, не сдерживаясь, несколько раз ударил поверженного противника ногой по корпусу. Герман с досадой почувствовал, как заныли сломанные ребра, и замер на месте, не проявляя больше никакого сопротивления.
Альберт торжествующе фыркнул и опустился на колени рядом с боксером.
— Настала эра моего возрождения! Скоро все заговорят о величии вампа, подчинившего себе всю столицу! Никто больше не посмеет назвать меня отбросом!
Схватив Германа за кисти, Альберт задрал их выше и без промедления вонзил свой единственный клык в предплечье, вцепившись всеми остальными зубами в кожу боксера, как в кусок мяса. Его челюсти до боли сжали руку, и Герман чувствовал, как медленно и неотвратимо вытекала из него кровь, унося с собой тепло, жизнь и воспоминания. Свои и чужие.
Альберт все пил, будто томившийся от жажды странник, добравшийся до колодца. Кожа боксера похолодела, руку словно закололи сотни мелких игл, но Герман лишь безмолвно наблюдал за вампом из-под полуприкрытых век. Сил у него становилось все меньше.
Наконец Альберт нехотя оторвался от предплечья. Его рот был испачкан в размазавшейся крови. На месте укуса остался четкий след от зубов и широкая рваная рана от клыка. Судя по затуманенному взору, вамп смаковал в голове воспоминания, которые ему удалось достать.
Герман ухмыльнулся. Слабо улыбнулся, а потом и вовсе начал едва слышно посмеиваться, ощущая, как неотвратимо заволакивает его сознание растущая легкость.
— Люди обычно не смеются, когда смерть смотрит им в лицо. — Альберт отер пальцами рот и окинул задумчивым взглядом распростертого перед ним боксера, чья бледная кожа напоминала свежевыпавший снег.
С трудом распахнув глаза, Герман из последних сил отыскал взглядом лицо Альберта. И, глядя ему прямо в темную бездну зрачков, разжал ладонь. Из одеревеневших пальцев выпала пустая металлическая таблетница, которая упала на сцену и покатилась по полу прямо по направлению к вампу.
— Даже маленький плут порой способен больно укусить.
Альберт замер.
Перед его мысленным взором калейдоскопом проносились все украденные воспоминания, смешиваясь в единый поток и переплетаясь между собой. Не сразу ему удалось выделить нужные фрагменты, которые открыли Альберту глаза на происходившее.
— Нет… Нет!..
Он вскочил на ноги, закружившись в каком-то сумасшедшем танце отчаяния и неистовства. В ослепительном свете прожекторов и неясно откуда рожденном в его голове гуле Герман мог лишь следить за смазанным силуэтом, метавшимся по сцене, рвавшим на себе волосы и в гневе крушившим все на своем пути. Альберт срывал занавесы кулис, голыми руками рвал бумажные рассыпавшиеся от старости задники. Он бросал в стену всю бутафорию, что попадалась ему под руки, что годами лежала в самых запыленных уголках сцены, а теперь крошилась под пальцами Альберта, понимавшего всю неизбежность своей гибели.
В какой-то момент вамп вытолкнул на сцену тумбочку, развалившуюся на части от первого же удара. И в воздух сразу же взмыли десятки бумажных страниц, которые, неспешно планируя, опустились на пол и укрыли его сплошным ковром.
Герман до последнего старался не закрывать глаза. Он вглядывался в размытую фигуру Альберта, пока у того не подкосились ноги, и он не упал на сцену, обессиленный ядом.
Только тогда Герман вдохнул и выдохнул в последний раз, уже ничего не чувствуя.
Возле самых его глаз лежала одна из пожелтевших от времени страниц сценария, который разлетелся по всей сцене. Текст на ней был практически нечитаемым, но отдельные строки еще можно было различить: