- Простите меня, - тихо проговорил он, - скушайте всю ветчину, прошу вас. Я прекрасно обойдусь хлебом и сыром. Я бесконечно сочувствую вашему положению и ни в коем случае не хочу сделать ничего, что могло бы побудить вас еще раз навлечь на себя несчастье. Если это вопрос денег или чего-нибудь в этом роде, - робко продолжал он, - прошу вас, располагайте мною. Я ненавижу тюрьмы: это варварство; человека можно осуждать лишь на муки совести.
Глаза молодого человека зажглись.
- Меня и осудили, - сказал он, - только не на муки совести, а как раз из-за того, что я отказался идти против своей совести.
- Возможно ли? - воскликнул ошеломленный мистер Левендер.
- Да, да, - подтвердил молодой человек, отрезая себе здоровенный ломоть хлеба. - Иначе и не скажешь. Они хотели, чтобы я нарушил слово, чтобы я предал свои убеждения, а я отказался. Через две недели меня опять посадят, и вот, пока я на свободе, я должен есть, уж извините. Мне надо накопить как можно больше сил. - И он так набил себе рот, что не мог ничего более выговорить.
Мистер Левендер смотрел на него в великом смятении.
"Как несправедливо я судил о нем", - думал он, и, увидев, что служанка принесла рульку от окорока, он начал срезать с нее то немногое, что на ней оставалось, и, наполнив тарелку, придвинул ее молодому человеку. Тот поблагодарил его и, не взглянув на своего благодетеля, стал быстро поедать ветчину. Мистер Левендер смотрел на него со слезами умиления.
"Как хорошо, что я его встретил, - думал он. - Бедный юноша!"
- Где же яйца? - внезапно спросил молодой человек.
Мистер Левендер поднялся и позвонил в колокольчик.
- Принесите, пожалуйста, ему оставшиеся яйца, - сказал он.
- Слушаю, сэр, - сказала служанка, - но что же будете кушать вы? У нас больше ничего не осталось.
- Вот как! - испугался мистер Левендер. - Тогда чашку кофе и кусок хлеба, пожалуйста, Я могу поесть где-нибудь еще.
Служанка удалилась, что-то бормоча про себя; принеся яйца, она ткнула их молодому человеку, который проглотил их в два счета.
- Я намерен, - сказал он, - за эти две недели сделать все возможное, чтобы накопить побольше сил. Я буду есть почти не переставая. Им не удастся сломить меня. - И, протянув руку, он забрал остаток хлеба.
Мистер Левендер смотрел, как исчезает хлеб, и в нем шевельнулась досада, но он тотчас же постарался ее подавить.
"С моей стороны эгоистично даже думать о еде, - сказал он себе, - - в то время, как этот юный герой еще голоден".
- Вы, вероятно, жертва какого-нибудь политического или религиозного заговора? - спросил он.
- И то и другое, - ответил молодой человек, откидываясь на стуле со вздохом пресыщения и отирая губы. - Меня сегодня выпустили и, как я уже говорил вам, через две недели день в день меня снова будет судить военно-полевой суд. На этот раз мне дадут два года. Но им не сломить меня.
Мистер Левендер вздрогнул при слове "военно-полевой суд", страшное сомнение стало одолевать его.
- Вы, - пробормотал он, - вы... вы не уклоняетесь от военной службы?
- Вот именно, - ответил молодой человек. От ужаса мистер Левендер привстал.
- Я не одобряю, - выдавил он, - я ни в коем случав не одобряю ваше поведение.
- Разумеется, - сказал молодой человек, вдруг гордо улыбнувшись, и добавил: - Никто не одобряет. Если бы вы были на моей стороне, мне не пришлось бы так наедаться, да к тому же у меня не было бы чувства духовного одиночества, которое так поддерживает меня. Вы смотрите на меня, как на отщепенца, как на прокаженного. В этом мое утешение, моя сила. Хотя я и испытываю искреннее отвращение к воине, я прекрасно понимаю, что не выдержал бы, если бы не сознание, что я не могу и не хочу унижаться до уровня подобных вам оппортунистов, примкнуть к стадам ничтожных плебеев. Услышав подобный отзыв о своей персоне, мистер Левендер побагровел.
- Я служу принципу и не подчиняюсь никому, - сказал он. - Именно мои убеждения заставляют меня смотреть на вас как на...
- Жалкого труса, - спокойно подсказал молодой человек. - Продолжайте, не жалейте слов, к ним мы привыкли.
- Да, - сказал мистер Левендер, воспламеняясь, - вы трус. Простите меня. Изменник делу Свободы, дезертир из рядов Гуманизма, если позволите.
- Скажите, просто христианин, этим вы выразите все! - сказал молодой человек.
- Нет, - сказал мистер Левендер, поднявшись, - до этого я не дойду. Вы не христианин, вы фарисей. Вы мне отвратительны.
- А вы мне, - внезапно проговорил молодой человек. - Я христианский социалист, но я отказываюсь называть вас братом. И вот что я вам скажу: когда-нибудь, когда благодаря нашей борьбе восторжествует дело христианского социализма и мира, мы позаботимся, чтобы вы, поджигатели и джингоисты, не смогли более подымать свои ядовитые головы и нарушать всемирное братство людей. Мы уничтожим вас. Мы сотрем вас с лица земли. Мы, верующие в любовь, с радостью подвергнем вас тому, чему вы, апостолы ненависти, подвергаете нас. Мы отплатим вам сторицею, вы сами заставляете нас пойти на это.
Он умолк, ибо мистер Левендер вытянулся и одеревенел, словно собираясь произнести речь перед палатой лордов.
- Я не нахожу здесь ничего общего с преследованием свободы совести! воскликнул он. - Дело гораздо проще. Бремя обороны отечества ложится равно на каждого гражданина. Я не знаю и знать не хочу ни того, что сулили вам судьи, ни того, при каких обстоятельствах был принят закон о всеобщей воинской повинности, И вы либо пойдете в армию, либо отправитесь в тюрьму. Я простой англичанин и выражаю взгляды моих простых соотечественников.
Молодой человек, раскачивавшийся на стуле, постучал по столу рукояткой ножа.
- Давай, давай! - пробормотал он.
- И позвольте мне сказать вам вот еще что, - продолжал мистер Левендер: - Вы не имеете никакого права подносить ко рту хотя бы кусочек хлеба, коль скоро вы не готовы отдать за него жизнь. И если бы гунны пришли сюда завтра, я пальцем бы не пошевелил, чтобы оградить вас от участи, которая вас, несомненно, постигла бы.
В пылу спора голоса их сделались столь громкими, что обеспокоенная служанка отправилась в бар и сообщила собравшемуся там обществу, что человек, уклоняющийся от воинской повинности, съел все, что было в доме, и сейчас "бушует" в закусочной. Услышав это донесение, общество - оно состояло из четырех коммивояжеров, изрядно уже подвыпивших, - вооружилось тем, что было под рукою, а именно четырьмя сифонами, построилось в две шеренги и выступило в направлении закусочной. Сразу же поняв по седым волосам и благородным речам мистера Левендера, что он не может уклоняться от воинской повинности, они с четырех сторон подступили к ничего не подозревавшему молодому человеку и начали беспощадно опрыскивать его содовой водой. Ослепленный и вымокший, бедный молодой человек тщетно пытался прорвать окружение, но каждый раз новая струя в лицо возвращала его на место. Видя его страдания и слыша грубый смех его полупьяных мучителей, мистер Левендер испытал мгновение обостреннейшей борьбы между своими принципами и присущим ему благородством. Затем, едва ли сознавая, что делает, он схватил обглоданную рульку, замахнулся ею на коммивояжеров и громко закричал:
- Остановитесь! Не мучьте этого юношу! Вас четверо, а он один. Перестаньте, вы настоящие гунны!
Коммивояжеры, тем не менее, продолжали гоготать, и разъяренный мистер Левендер нанес одному из них удар рулькой по чувствительному месту на локте, отчего ударенный взвыл и завертелся волчком. Другой коммивояжер немедленно отомстил за приятеля, направив струю содовой в левый глаз мистера Левендера, отчего он в бешенстве атаковал всех четырех, размахивая рулькой, как палицей. И если бы Блинк и служанка не ухватили его за фалды, он мог бы серьезно изувечить своих противников. Как раз в этот момент Джо Петти, привлеченный шумом и криками, появился в дверях и, подбежав к хозяину, схватил его на руки и вынес из комнаты, причем тот, не переставая, размахивал рулькой и болтал ногами. Опустив его в машину, Джо быстро уселся на свое место и поехал прочь. Прошло минуты две или три, прежде чем мистер Левендер пришел в себя и осознал, что произошло. И тогда, отбросив рульку, он откинулся в отчаянии на спинку и уткнул подбородок в грудь.
"Что я наделал! - Эта мысль не оставляла его. - Что я наделал! Поднял кость в защиту человека, уклоняющегося от военной службы; я был на стороне того, кто изменил великой цели! О боже! Я, конечно же, не общественный деятель!"
Изможденный, опустошенный, подавленный, он был вместе с Блинк, уснувшей у его йог, доставлен домой, в Хемпстед.
X
...ВИДИТ СОН И ВСТРЕЧАЕТ ПРЕКРАСНОЕ ВИДЕНИЕ
Обычно воздержанный в еде, мистер Левендер этим вечером был так голоден, что не мог оторваться от омара, поданного миссис Петти, до тех пор, пока на тарелке перед ним не осталась одна скорлупа. Поскольку принципы не позволяли ему облегчить душу ничем, кроме лимонада, он лег спать, испытывая известную тяжесть, и, утомленный треволнениями дня, вскоре впал в тяжелое забытье, которое на рассвете было нарушено сном исключительной живости. Он увидел себя одетым в хаки с панцирем из газет с речами, которые он должен был произнести перед солдатами на фронте. Он мчался на крылатом танке по опустошенным войной местностям, о которых он так часто читал в ежедневных газетах и которые мучительный сон изобразил гораздо ярче, чем прекраснейшие слова передовиц. Вдруг танк перевернулся, и мистер Левендер вывалился в болото, которое озаряли бесчисленные осветительные снаряды, то и дело пролетавшие над головой. В трясине были сотни и тысячи людей, провалившихся, как и он, по пояс и отчаянно махавших руками.
"Вероятно, это солдаты, которым я должен сказать речь", - подумал мистер Левендер и оторвал от панциря газетный лист, но не успел он произнести и слова, как газета вдруг растворилась в воздухе; и он срывал с себя газету за газетой, надеясь найти речь, которая оказалась бы настолько прочной, что ее можно было бы произнести. Наконец обрывок газеты удержался в его руке, и тогда он громогласно воскликнул:
- Герои!
Но при этом слове люди со стоном пошли ко дну, и по трясине забулькали радужные от мерцания осветительных снарядов пузыри. В этот момент один из снарядов, разорвавшись над его головой, превратился в большую яркую луну, и мистер Левендер с изумлением обнаружил, что пузыри были не пузыри, а сидящие на залитой лунным светом трясине бабочки, трепетавшие багровыми крылами и смотревшие на него тысячью крохотных человеческих лиц.
- Кто вы? - закричал он. - Кто вы?
Бабочки сложили крылья, и у каждой на лице появилось выражение столь грустное и взыскующее, что слезы мистера Левендера так и хлынули на газетный панцирь.
- Мы убитые, - Донесся до него шепот. И внезапно они взлетели стаями, на лету ударяя его крылами по лицу.