Дома. А что?
Ревшин.
Просто так. Вот, значит, какие дела-делишки... Рисуете?
Трощейкин.
Нет. На арфе играю. Да садитесь куда-нибудь.
Пауза.
Ревшин.
Дождик накрапывает.
Трощейкин.
А, интересно. Еще какие новости?
Ревшин.
Никаких, никаких. Так просто. Сегодня я шел, знаете, и думал: сколько лет мы с вами знакомы, Алексей Максимович? Семь, что ли?
Любовь.
Я очень хотела бы понять, что случилось.
Ревшин.
Ах, пустяки. Так, деловые неприятности.
Трощейкин.
Ты права, малютка. Он как-то сегодня подергивается. Может быть, у вас блохи? Выкупаться нужно?
Ревшин.
Все изволите шутить, Алексей Максимович. Нет. Просто вспомнил, как был у вас шафером и все такое. Бывают такие дни, когда вспоминаешь.
Любовь.
Что это: угрызения совести?
Ревшин.
Бывают такие дни... Время летит... Оглянешься...
Трощейкин.
О, как становится скучно... Вы бы, сэр, лучше зашли в библиотеку и кое-что подчитали: сегодня днем будет наш маститый. Пари держу, что он явится в смокинге, как было у Вишневских.
Ревшин.
У Вишневских? Да, конечно... А знаете, Любовь Ивановна, чашечку кофе я, пожалуй, все-таки выпью.
Любовь.
Слава тебе боже! Решили наконец. (Уходит.)
Ревшин.
Слушайте, Алексей Максимович, -- потрясающее событие! Потрясающе-неприятное событие!
Трощейкин.
Серьезно?
Ревшин.
Не знаю, как вам даже сказать. Вы только не волнуйтесь, -- и, главное, нужно от Любови Ивановны до поры до времени скрыть.
Трощейкин.
Какая-нибудь... сплетня, мерзость?
Ревшин.
Хуже.
Трощейкин.
А именно?
Ревшин.
Неожиданная и ужасная вещь, Алексей Максимович!
Трощейкин.
Ну так скажите, черт вас дери!
Ревшин.
Барбашин вернулся.
Трощейкин.