— Понятно. А скажите, как Рекс погиб?
Наступила пауза.
— Рекс? — проговорил Петров тихо. — Да уж вот так, не уберегся. А в общем прыгнул на шпиона, а тот прямо на лету в него три пули всадил. Четвертую, последнюю, значит, для себя оставил. Но Рекс все равно не дал. Мертвый, а перегрыз правую руку. Тот левой маузер перехватил, да мы подоспели.
И опять наступила пауза.
— Скажите, как он вам деньги предлагал?
— Ну, известно как. Взял и предложил. Пять тысяч.
— А вы что ответили?
— А мы сказали: «Зачем деньги? Мы и так богаты». И повели на заставу.
Я хотел было войти в сушилку, но в дежурной комнате громко зазвонил телефон. Послышался приглушенный голос дежурного:
— Ноль девять слушает вас... Здравия желаю, товарищ полковник!
Я уже спешил к телефону. .
— Вас, — прошептал дежурный, зажимая трубку ладонью, —начальник отряда.
— Сердитый? — тихо спросил я.
— Да-а, — и дежурный испуганно махнул рукой.
«Видимо, уже все знает, — подумал я. — Ну что ж,
гем лучше».
Трубка была теплой от прикосновений дежурного.
— Слушайте, что у вас там творится? — донесся сквозь разряды и щелчки на линии голос «бати».
— Разрешите доложить, товарищ полковник? — с готовностью проговорил я.
— Не надо мне ничего докладывать, слушайте, я все знаю, — в трубке наступила пауза. — Вы почему уехали и ничего не сказали своей невесте!
Ах, вот в чем дело! Речь идет о моей свадьбе. Но какие могут быть о ней разговоры, если на заставе назревают события, куда более важные? Если бы полковник только знал... И я сказал равнодушно:
— А что?
— Как что? Я за вас, что ли, буду жениться?
— Да нет, почему же?..
— Почему же, почему же! — недовольным тоном передразнил полковник. — Ваша невеста сегодня в отряде все пороги обила. Куда, говорит, пропал мой жених? А жениху и горя мало.
— Что же вы ей сказали?
— Ну, ясно что, — уже миролюбиво ответил «батя». — Поняла. Ждет.
— Спасибо, товарищ полковник.
Я все пытался поведать о своих подозрениях, но полковник не слушал меня.
— В общем договорились отложить свадьбу до твоего приезда. Родители не возражают. Так что учти... жених.
Я долго не опускал трубку, досадуя на себя за то, что так и не сказал ничего о москвичке, и в то же время испытывал чувство благодарности к «бате». Было приятно, что он уладил дело со свадьбой и позвонил мне.
* * *
Утром мы все-таки согласились показать москвичке границу. Рассудили так: никуда она от нас не сбежит, посмотрим, что будет дальше.
От заставы до границы было не больше восьмисот метров. Шли гуськом. Впереди Поддубный, за ним — Татьяна Михайловна, потом Борисов и я. Миновали проволочные заграждения и вскоре очутились у полосатого облупившегося столба с российским двуглавым орлом на гербе.
— Вот и граница, — шепотом сказал Поддубный и зорко осмотрелся по сторонам.
Влево и вправо уходила прямая как стрела просека — такая прямая, что сквозь нее, казалось, можно было увидеть Охотское море и Татарский пролив. Но до них было очень далеко, а просека поднималась на сопки, и там, где она переваливала через вершины, в зубчатой стене леса зияли просветы.
Все было обычным, не раз виденным и перевиденным: и эта просека, и этот столб, и эта тропа, теряющаяся среди кустов на той стороне, и вон та японская дозорная вышка, прижавшаяся метрах в шестидесяти к деревьям, с наделенным на нашу территорию окошечком. Граница как граница.
И тихо было тоже, как всегда на границе. От этой тишины позванивало в ушах, будто мы только что опустились с большой высоты. Словом, ничего особенного.
И в то же время присутствие постороннего человека рождало в нас обостренное чувство настороженности. Во всяком случае, мы чувствовали себя не совсем свободно. Черт его знает, все могло быть.
Я заметил, как Поддубный исподтишка погрозил кулаком в кусты, и понял, что там у него выставлен «секрет». Майор Борисов не спускал глаз с японской вышки.
— Скажите, — также шепотом спросила Татьяна Михайловна, — почему не видно ни одного пограничника? Ведь так могут пройти...
— Не пройдут, — заверил Поддубный.
— А все же пытаются?
— Бывает...
В молчании постояли еще несколько минут.
— Можно осмотреть столб?
— Пожалуйста.
Татьяна Михайловна подошла к столбу и, прищурившись, долго осматривала поржавевший герб. Орлиные головы высокомерно глядели в разные стороны.
С той стороны бесшумно пролетела птица и скрылась в лесу. Зловеще поблескивало стекло в окошечке на японской вышке. Мне показалось, что в нем сверкнул глазок стереотрубы.