У него не было времени среагировать, и не было места для замаха даже коротким прямым лезвием меча. Гримм упал под ужасным давящим весом и ткнул в него рукой, отпихивая что-то, что зашипело, начало плеваться и пустило ему кровь зубами и когтями. Тварь была, возможно, размером с крупного ребенка. Она отпрыгнула от него вверх и в сторону.
— Гримм!
— Я в порядке! — рявкнул Гримм, стремительно вскочив на ноги. Он сорвал куртку с плеч и быстро обернул ее вокруг левой руки.
— Коты?
— Думаю, нет. Ни один кот не издает таких звуков.
Воющий звук повторился с другой стороны туннеля.
— Их тут больше одного, — произнес Гримм.
— Спина к спине, — ответил Баярд, и Гримм вдруг ощутил, как жилистые плечи мужчины прижались к его лопаткам.
— Мне следовало дружить с более высокими людьми, — выдохнул Гримм.
— Прикуси язык, старина, или я перерублю тебе лодыжки.
Что-то снова зашевелилось в темноте, и тварь снова бросилась на Гримма. В этот раз он подставил руку, защищенную кожаным наручем, и почувствовал, как когти и зубы погружаются в него. Гримм испустил крик и крутанулся влево, ударяя тварью по каменной стене шпиля. Он продолжил вращательное движение правой рукой, направляя свое короткое лезвие в цель, в неведомую тварь, и почувствовал, как остро и глубоко вгрызается клинок. Булькающий вопль, не похожий на что-либо, что он слышал раньше, наполнил коридор, и в тоже время он услышал, как Баярд вскрикнул:
— Ха!
Рычащий крик раздался где-то за спиной у Гримма.
У Гримма не было времени повернуться к Баярду. Тварь бешено вырывалась, ее когти рвали руку Гримма даже через толстые слои выделанной кожи. Он наносил удары мечом так быстро и жестоко, как мог, молясь, чтобы не ошибиться в длине клинка во мраке и не проткнуть собственную руку. Он не видел ничего, кроме смутного силуэта, сопротивляющегося ему, но он чувствовал, как горячая кровь хлещет из ран, нанесенных его мечом.
Тварь издала еще один вопль и затем внезапно исчезла. Крики отражались с обеих сторон коридора, стихая по мере того, как они отступали. Гримм инстинктивно нашел Баярда, и удостоверился что он прижат к нему спиной в течении следующих нескольких мгновений. Оба они тяжело дышали. Раненая рука Гримма пульсировала и горела крайне неприятным образом.
— Трусы, — выдохнул Баярд мгновение спустя, когда стало ясно, что атака завершилась. — Проклятые трусливые твари.
— Точно, — сказал Гримм. — Разве нам не следует убегать?
— Безусловно, — подтвердил Баярд. — Но полминутки. Где-то тут у меня был свет.
Гримм нетерпеливо ждал, пока Баярд шуршал одеждой.
— А! — произнес он. — В жилете, я почти забыл.
Мгновение спустя появился тусклый источник бледно-голубого света, когда Баярд вытащил световой кристалл размером с ноготь из кармана и поднял его.
Тоннель выглядел неприглядно. Кровь, выглядевшая черной в бледном свете, была разбрызгана повсюду, больше вокруг Гримма, нежели Баярда. Сам Баярд практически не испачкался во время драки. Хотя его меч наполовину был темным от крови.
— Господи, ты бы себя видел, — произнес Баярд, приподнимая бровь, — да тут больше крови, чем есть в человеке.
Он перевел взгляд с Гримма на многочисленные брызги на стене.
— Честное слово, старик. Ты явно упустил свое признание в качестве мясника.
— Пробовал, — сказал Гримм, — но не справился. Пришлось довольствоваться флотом.
— Горечь тебе не идет, дружище, — сказал Баярд. Его темные глаза оглядывали коридор.
— Как твоя рука?
— Болит, — сказал Гримм. — Я не буду разворачивать куртку, пока мы не доберемся куда-нибудь, где есть бинты.
— Тогда нам лучше не торопиться, — сказал Баярд. — Было бы довольно забавно смотреть, как твое сердце выкачивает всю кровь во время бега, но боюсь Абигейл рассердится на меня. Она может отвергать мою заботу несколько часов. Даже дней.
— Мы не можем этого допустить, — сказал Гримм. Он стряхнул столько крови, сколько смог с лезвия меча, а затем, скривившись, вытер его о штанину, которая еще не была пропитана этой гадостью. Он вернул оружие в ножны как раз, когда Баярд наконец вытер меч чистым платком и предложил его Гримму.
— Тебе следовало сказать что-нибудь, — прорычал Гримм.
— Этот костюм в любом случае испорчен.
Гримм сердито уставился на него и открыл рот, чтобы еще что-то сказать, когда Баярд резко качнулся в сторону и начал падать.
"Нет, все было совсем не так" — подумал Гримм. Баярд стоял совершенно неподвижно. Его друг не падал — Гримм упал. Он рассеяно ощущал холод каменного пола под щекой. Губы Баярда шевелились, но слова, казалось, уходят на несколько сотен ярдов дальше по тоннелю, и он совершенно не мог их понять. Гримм попытался положить руку под себя и подняться вверх, но конечности не двигались.
— Черт возьми, — пробормотал Гримм. — Это довольно неловко.
Баярд наклонился и близко заглянул в лицо Гримма. Последнее, что помнил Гримм, — это ощущения момента, когда его подняли на тонкие жилистые плечи Баярда,
Гримм открыл глаза в теплой сумрачной комнате. Потолок был сделан из затвердевшей глины — одного из наиболее распространенных строительных материалов для небогатых домов в башне Альбиона. Он не был окрашен в белый цвет, вместо этого его покрывали красочные и довольно причудливые росписи, которые выглядели так, словно их сделал чрезвычайно восторженный ребенок. Это не имело смысла: вроде бы случайные изображения дирижаблей, солнца, каких-то странных растений, лишь частично напоминавших деревья, и изображение луны, которая была слишком большой по отношению к солнцу напротив. Странные существа занимали то же пространство, ни одно из них не знакомо Гримму, хотя он, возможно, видел некоторых из них в самых фантастических детских книжках.
Комната освещалась десятками и десятками крошечных, почти мертвых световых кристаллов, собранных в банки из прозрачного стекла. Их свет был призрачным, четко освещал все вокруг, при этом, казалось, возникал из ниоткуда. Комната была маленькой и скромной, с ученическим столом и маленькой переполненной книжной полкой. Он лежал на кровати из сплетеных веревок с тонким матрасом, наваленные на него одеяла грозили скорее задушить его, чем удержать в тепле.
Он начал расталкивать их в стороны, и только тогда обнаружил, что его левая рука прибинтована к груди. И рука и грудь были обмотаны, как показалось ему, совершенно неуместным количеством бинтов. Они не были белыми. Вместо этого они представляли собой широкий спектр любых цветов и тканей, какие можно представить. На одной из лент маленькие розовые сердечки перемежались с яркими желтыми солнышками.
Гримм сел, морщась от боли в руке. Похоже, у него было еще много порезов на груди, которые тоже были покрыты бинтами, да еще и какой-то вонючей обеззараживающей мазью. Он не мог вспомнить, как получил эти меньшие раны, но в бою это было не удивительно. Во рту у него обосновался мерзкий привкус, а горло горело от жажды. На тумбочке у кровати очень кстати стояли кувшин и кружка, и он налил себе полную кружку воды и осушил ее трижды, прежде чем его тело начало расслабляться.
Кто-то постучал в дверь и открыл ее. Гримм поднял глаза и увидел, как в комнату вошла молодая женщина. Она была одета… не то, чтобы неряшливо, решил он, но скорее случайным образом. Ее серая рубашка была сшита из эфирного шелка, залатана в нескольких местах и выглядела так, будто шили ее на мужчину фунтов на двести тяжелее, чем она. Хотя рубашка была достаточно длинной, чтобы служить платьем, под ней она носила зеленый сарафан с шуршащими юбками, которые доставали до пола. Когда она подошла к нему, он увидел, что вместо туфель у нее были чулки с зелеными и белыми горошинами на одной ноге и с оранжевыми и фиолетовыми полосами на другой.
На ней был фартук, но он выглядел сделанным из кожи и был прожжен в нескольких местах, скорее атрибут кузнеца, чем кухонная одежда. Ее волосы были выкрашены в белый и малиновый цвета, а затем заплетены в косички так, что стали похожи на мятные леденцы. Одна линза в ее очках была розовой, вторая зеленой, а лента на ее цилиндре, который был ей велик, почти разрывалась от заткнутых за нее сложенных листов бумаги. Она носила ожерелье, с которого свисал стеклянный сосуд, наполненный почти выгоревшими световыми кристаллами, а в руках она несла накрытый поднос.
— О, — сказала она, остановившись. — Он проснулся. Боже. Это было неожиданно.
Она склонила голову, глядя на него сначала сквозь одну, потом сквозь другую линзу очков.
— Вот, видите? Он в порядке. Он не безумен. Разве только сумасшедший. Я бы знала.
Она поставила поднос на небольшой столик у стены и прошептала:
— Должны ли мы сказать ему, как неприлично для джентльмена не надевать рубашку в присутствии молодой леди? Не то чтобы нам не нравился вид, потому что он довольно мужественный, но кажется, кто-то должен сказать об этом.
Гримм глянул на себя и, нащупав одеяла, потянул их вверх рукой.