— Именно, — сказал Ферус, подавив очередную отрыжку. — Многое, из того что мы стремимся достичь, происходит так же… как интуиция, можно сказать. Мы затрагиваем силы, которые другие не могут ощущать.
— Вы имеете в виду эфир?
Ферус чрезмерно преувеличенно помахал рукой. — Это упрощает чудовищно сложную концепцию до голого ядра, но да именно его. Мы ощущаем силы эфира. Большинство людей ощущает, в той или иной мере, хотя и редко это понимают.
— Уверена, я не знаю, о чем вы говорите, — сказала Гвен.
— На самом деле знаете, — возразил Ферус. — Ваш наруч, например.
— И?
— Что вы чувствуете в нем?
— Ничего особенного, — ответила Гвен. — Слегка прохладный кристалл в моей ладони, как и всегда.
— Строго говоря, мисс, это не так, — сказал Ферус. — Если бы вы поместили термометр и сравнили температуру кристалла с температурой вашего тела, вы бы обнаружили, что они почти точно совпадают.
Гвен нахмурилась.
— Уверяю вас, сэр, он ощутимо холодней.
— Это не так, — упорствовал Ферус. — То, что вы чувствуете, является эфирной энергией, проходящей через кристалл. Но ваши ощущения… ваш мозг не был уверен, что делать, когда вы впервые столкнулись с этим явлением. Замечательная штука, мозг, но если происходит сбивающий с толку сбой, он всегда пытается помещать новые вещи в знакомый контекст и узнаваемую обстановку. Таким образом, ваш мозг, по-видимому, столкнувшись с этим новым ощущением, решил, что он может обозначить его «холодным» и жить поживать дальше. И вы далеко не единственная — это одна из наиболее распространенных реакций на первое прямое воздействие интенсивного поля эфирной энергии.
— На моем наруче кристалл покалывает, — кивнул Бенедикт. — Похоже на ощущение, когда засыпаешь на руке, и она немеет. Хотя я раньше никогда не слышал, чтобы это объяснялось в таких терминах, мастер Ферус.
— Это звучит как бессмыслица, — сказала Гвен. — Что-то либо холодное, либо нет, сэр.
— Ага, — воскликнул Ферус, указывая на нее пальцем. — Я и не подозревал, что вы интересуетесь философией! Прекрасно!
— Прошу прощения, — удивилась Гвен. — Я не упоминала философию.
— Разве? — ответил Ферус. — Вы только что слышали, как сэр Бенедикт подтвердил, что его опыт с оружейным кристаллом значительно отличается от вашего собственного. Существует только одна реальность; это правда, но вы оба испытываете разные ощущения. Чем старше вы становитесь, я думаю, тем яснее вы понимаете, что вселенная похожа на зеркало, мисс Ланкастер.
— Чем именно?
— Тем, что оно отражает гораздо больше смысла, чем вы, вероятно, осознаете.
— Бред. Если я смотрю на голубое платье, то вижу голубое платье. Тот факт, что смотрю на него, не изменяет цвет.
— Ага — сказал Ферус, поднимая палец. — Но предположим, что то, что вы видите синим — это тот же оттенок, смотря на который сэр Бенедикт видит зеленый.
— Но этого не происходит, — парировала Гвен.
— Откуда вы знаете? — ответил Ферус. — Вы видите с глазами сэра Бенедикта? И если да, то я хотел бы узнать этот секрет.
Гвен несколько раз моргнула.
— То есть, вы утверждаете, что, когда я вижу синий, он видит зеленый?
— Не совсем так. Он видит синий цвет, — сказал эфиромант. — Но свой синий цвет. Не ваш.
Гвен нахмурилась. Она открыла рот, чтобы снова возразить, подумала и сжала зубы.
— И если у Бенедикта такое свойство, тогда, возможно, у всех остальных тоже?
Бенедикт засмеялся в кружку.
— Ты должна признать, что это многое бы объяснило в эстетических вкусах Дома Асторов.
— Фу, — содрогнулась Гвен. — Да, эти люди просто не могут правильно подбирать свой гардероб.
— Так вот, — сказал Ферус, еще раз приложившись к кружке. — Цвета нечто совершенно простое и относительно второстепенное. Что, если другие фундаментальные аспекты жизни кажутся совершенно разными для остальных? Что, если их ощущения тепла и холода отличаются? Что, если они ощущают удовольствие или боль по-разному? Что, если, в их глазах, гравитация тянет объекты в сторону, а не вниз? Как мы узнаем разницу, а? В конце концов, мы все научились называть одни и те же явления определенными именами с того момента, когда мы были маленькими. Мы могли видеть окружающее совершенно уникальным и удивительным и могли быть совершенно не осведомлены об этом.
— Это звучит в высшей степени неорганизованно, — сказала Гвен. — Я уверена, что Бог Всемогущий не создал бы мир и его жителей в такой неустойчивой форме.
— Ага! — просиял Ферус. — Вот, вы уже и философ! Очень много разумных людей прошлого выдвигали аналогичный аргумент.
— Настоящий вопрос, конечно, в том, — вставил Бенедикт, — почему это важно. В конце концов, у нас, похоже, есть общая система отсчета для синего, и когда она говорит «синий», я знаю, о чем она говорит, даже если мой синий, на самом деле ее зеленый.
— Это важно, потому что это философия, — ответил Ферус с выражением тайной мудрости. — Если бы все философы серьезно относились к таким вопросам, как ваш, сэр Бенедикт, они бы свернули свои занятия философией, не так ли?
Гвен потягивала чай, нахмурившись еще сильней.
— Но… Я конечно не говорю, что согласна с вашими утверждениями мастер Ферус, но давайте предположим, что вы правы, ради продолжения дискуссии.
— Давайте предположим, — согласился Ферус.
— Тогда это означает что… во всех практических смыслах каждый из нас живет в своей собственной… Вселенной-Шпиле, не так ли? Воспринимая все это по-своему.
— Продолжайте, — сказал Ферус.
— Ну, — сказала Гвен, — если это так, мне кажется совершенно удивительным, что нам удалось установить хоть какое-либо общение.
Ферус выгнул бровь.
— Быстро учитесь, мисс Ланкастер, очень быстро. В самом деле. Когда мы связываемся с нашими собратьямии-смертными, происходит нечто совершенно замечательное. И, возможно, когда-нибудь, когда мы все будем усердно работать над этим и перестанем истреблять друг друга, мы, может даже, увидим глазами друг друга, — просиял он. — На данный момент, я полагаю, нам придется только выводить прекрасные умозаключения. Пища для размышлений. Он осушил третью кружку очередным глотком и помахал, прося добавки.
Бенедикт прокашлялся.
— Мастер Ферус, боюсь, мы отклонились от исходной цели.
— Разве?
— Зачем вы напиваетесь? — мягко спросил юноша.
— О! — сказал Ферус. Он протянул Бенедикту пустую кружку. — Вас не затруднит?