- Надо полагать, это вы подсказали мистеру Джобсону такую замечательную мысль? Сколько он обещал вам заплатить, если бы я согласилась?
- Я хотел сослужить вам службу, Тибби. Когда еще вы дождетесь такой возможности. Да этот старый кролик ради вас пошел бы на что угодно. И к тому же я вполне допускаю, что он импотент.
Табита хватает чемодан и тащит к двери. Чемодан тяжелый, ее всю согнуло на сторону. Мэнклоу пытается взять его, но она не дает, не нужны ей его услуги. Но он не отпускает ручку, так что часть груза все-таки берет на себя, и говорит с нею назидательным тоном:
- Беда ваша в том, Тибби, что вы не хотите смотреть на вещи трезво. Да, мы живем в мерзопакостном мире, но это не значит, что нужно лезть в бутылку, когда вам предлагают руку помощи. Я думал, Дик хоть этому вас научил своей оплеухой.
- Это на вас похоже.
- Вы не дадите мне пока два фунта в счет долга? Я ведь, знаете, поиздержался.
Он не отстает от нее и на улице, пока она мечется в поисках кэба. Десять шиллингов за выпивку Джобсону и за починку башмаков, чтобы сходить за ним в "Вереск". А что я сводник, - добавляет он с мрачной укоризной, так ради кого я, интересно, сводничал? Вам бы меня благодарить надо, а не злиться.
Табита наконец увидела свободный кэб. Она открывает дверцу, но Мэнклоу крепко держит чемодан, пока дает ей последние наставления. - Вы представляетесь себе жертвой, Тибби, но для чего вы связались с Диком? Не для того же, чтобы распевать с ним псалмы? И не на коленях вы с ним стояли. Вам, Тибби, как и всем женщинам, нужно, чтоб и волки были сыты, и овцы целы - плясать до упаду, а в постель ложиться с нимбом на голове, и чтоб ангельские хоры вас баюкали.
Табита отвечает надменно: - Будьте добры, отдайте мой чемодан - если вы не собираетесь его украсть.
- Да не забудьте, за вами четыре фунта - четыре фунта, три шиллинга и два пенса.
Табита сидит в кэбе, гордо выпрямив спину, и думает: "Правду сказал Дик - пошлый, противный хам. Как будто мне так уж хорошо было с Диком".
Кэб подъехал к вокзалу. Носильщик хватает чемодан. Табита еще не решила, куда поедет, но внезапно ее охватывает тоска по дому, по Гарри он такой добрый, умный, все понимает. И, бросив носильщику: "Лондон", она берет билет.
Поезд уносит ее из ненавистного Хитленда. "Можно ему и не рассказывать, - думает Табита. - Просто поживу дома, пока не найду работу - любую, хоть уроки давать. Что-нибудь да найдется".
22
Когда она, войдя в темную, как всегда, прихожую родного дома, натыкается на детскую коляску, ей сперва кажется, что она ошиблась дверью. Но тут же выясняется, что коляска попросту заняла место подставки для шляп, а комод-сдвинут в сторону, чтобы подставка уместилась с ним рядом.
- Это что за явление?
Она быстро оборачивается. В дверях стоит Гарри с чемоданчиком в одной руке и шляпой в другой.
- Гарри! Это я.
- Вижу.
Она сейчас же замечает, что Гарри чем-то недоволен, и бросается ему на шею. - Гарри, ты не поверишь, какое это счастье - вернуться домой.
- Гм.
- Ты не очень обо мне беспокоился?
- Нет, в этот раз мы и не ждали вестей.
- Гарри, дорогой, я понимаю, я поступила по-свински, но если бы ты знал...
- Извини, мне пора на работу.
И оказывается, что Гарри теперь совсем не добрый. Он не хочет понять, не хочет даже выслушать. Он вообще изменился. Вечно торопится, кричит. В округе эпидемия инфлуэнцы, в трех домах ожидаются роды. За завтраком он терзается из-за своих пациентов, из-за того, что лошадь плохо ходит в упряжке, из-за неоплаченных счетов. Оказывается, рождение ребенка потребовало огромных расходов, и к тому же Эдит, произведя его на свет, полностью обновила двои гардероб, чтобы вознаградить себя за этот подвиг.
Эдит тоже изменилась, в еще худшую сторону, чем Гарри. Табиту она встретила словами: "Опять явилась на нашу голову? Куда ты девала ключ от сейфа?" А потом почти перестала с ней разговаривать. И характер ее испортился, и красота исчезла. У нее опять новое, уже третье, лицо и фигура. Она толстая, красная; щеки налились, а нос все равно большой и тоже какой-то красноватый. Погрубела она страшно, и Табита только диву дается - как может Гарри любить эту вульгарную бабу.
Ребенок - мальчик, и, когда Гарри жалуется, что завтрак остыл или обед запаздывает, Эдит невозмутимо обрывает его: "Зато у тебя есть сын", и Гарри, морщась от бессильного отчаяния, убегает из дому.
Табита с ужасом замечает, какой он стал старый, измученный. Она думает: "Эта женщина сведет его в могилу". Но сострадания своего не высказывает, чувствуя, что он почему-то на нее сердится.
Оглядываясь на все то страшное и удивительное, что произошло с ней за последние пять месяцев, она возмущается: "Ему и не интересно, как я жила. А я ведь признала, что поступила по-свински".
Она старается держаться в стороне от этих недобрых, непонимающих людей. Дает им понять, что скоро уедет - вот только договорится о концертах. Черпает утешение в высокомерии, этом прибежище иждивенцев. И по восемь часов в день играет на рояле с остервенением глубоко разобиженного человека.
Не однажды, когда после утреннего завтрака ее вырвало и она прилегла с головной болью, Эдит приводит к ней Гарри, и он, осмотрев ее, спрашивает своим усталым, словно обессиленным заботами голосом: - Ты сама-то понимаешь, что с тобой?
- Я же сказала, я сейчас же уеду.
- А дальше что? Кто будет за тебя платить?
- Сама, конечно.
Эдит, встретив ее в коридоре, говорит:
- Я бы на твоем месте либо выбросилась из окна, либо приняла розовую пилюлю.
И в тот же день на камине в комнате у Табиты появляется коробочка с розовыми пилюлями. Табита не верит своим глазам: "Как будто я дурная женщина, как будто я на это способна".
Поставлена под сомнение ее нравственность - вот что ее бесит. Схватив коробочку, она бежит к Гарри в его приемную. - Смотри, что мне дала Эдит.
Гарри смахивает коробочку в ящик стола. - А ты приняла их?
- Разумеется, нет. Гарри, ты ведь не знал, что Эдит мне их подбросила?
Он, словно негодуя, идет к двери, но на пороге оборачивается. - Эдит хотела сделать как лучше. Она желает добра тебе - и мне. Ты не имеешь права говорить о ней в таком тоне.
- Так ты, значит, знал?
- Пожалуй, лучше нам оставить этот разговор. Я вижу, ты решительно не хочешь прислушаться к голосу благоразумия.
- Благоразумия? - В этом возгласе изумление, отчаяние. - Это потому, что я не хочу идти на преступление?
- А-а, вздор. - И он уходит, хлопнув дверью.
В тот же день Табита, у которой осталось еще немного денег от музыкальных вечеров в Хитленде, перебирается в пансион в Пимлико. Она решила, что готовиться к концертной деятельности у нее нет времени. Она будет давать уроки, даже играть в кафе - лишь бы не оставаться в Кедрах незваной гостьей.
А дней десять спустя Мэнклоу, все еще промышляющий в хитлендских кабаках скверными копиями с шедевров Доби, получает коротенькое письмо с вложением десяти шиллингов: "Дорогой мистер Мэнклоу, это только часть долга, больше вернуть сейчас не могу. Надеюсь, Вы здоровы. Я живу по этому адресу временно, пока не устроилась с работой. Искренне Ваша, Табита".
Мэнклоу решает: "Образумилась". Однако видит он перед собой женщину, которую едва может узнать. Очень худая, нервная, она встречает его возгласом: "Мистер Мэнклоу, какой приятный сюрприз!"