Но Табита вторит экономке. Каким-то образом - как это случилось, она и подумать не успела - она перешла на сторону машины. Она успокаивает Джонни: - Я ненадолго. Ты пока поиграй с мальчиками.
- Не хочу, они противные. - Он нервно перебирает пальцами. - Здесь все противное. Я хочу домой.
И тут появляется учитель. Это неунывающего вида молодой человек со светлыми военными усиками, в костюме яркой расцветки. Он только что прибыл и еще полон светской обходительности. - Ну-ка, мальчики! - кричит он бодро и заговорщицки улыбается Табите. - Давайте погоняем мяч!
Из дому приносят небольшой футбольный мяч, и молодой человек ловко демонстрирует приемы игры. - А теперь сами попробуйте. - Он берет за ухо одного из мальчиков, самого голенастого, и говорит: - Бей его, не жалей.
Мальчик бьет по мячу и, расплывшись в улыбке, бежит его догонять. Он, оказывается, уже играл в футбол. Он сразу становится шумным и самоуверенным вожаком. Молодой учитель уходит, хитро взглянув на Табиту, только что не подмигнув ей.
Табита беседует с учителями и с директором тем приподнятым тоном, который задали ее собеседники, чтобы прикрыть весь трагизм этой минуты. Но вдруг она теряет нить, горло у нее сжимается, ее душат слезы. Все ее существо восстает против такой жестокости - бросить семилетнего ребенка в этом казенном бараке, на съедение чужим людям!
Но экономка спрашивает ее с самой веселой и очаровательной миной: - А какие слабительные вы предпочитаете для него, миссис Бонсер? - И Табита спешит ответить ей в тон: - Да самые обычные, как для всех.
39
Больше всего Табиту страшит минута расставания. Как объяснить Джонни, что она должна его покинуть, что она продала его врагу? Он расплачется, и это произведет плохое впечатление. Но когда за ней приезжает кэб и она идет проститься с сыном в сопровождении директора, тучного лысого мужчины, одетого как фермер, Джонни играет во дворе с десятком других мальчиков и кричит чуть ли не громче всех. Услышав, что его зовут, он торопливо оглядывается и тут же мчится вслед за мячом. Он не намерен прерывать игру. Видимо, он уже утвердил свое превосходство над тем противным голенастым мальчишкой. Он с азартом отталкивает его и орет: "Прочь с дороги!" Приходится извлекать его из свалки силой. Он подходит весь запыхавшийся, грязный, растрепанный, на носу хлопья шлака, глаза безумные. Впервые в жизни он изведал столь шумное опьянение успехом.
- Простись с мамой, Джонни.
Джонни, задрав голову, но не отрывая взгляда от игры, говорит: - До свидания... Да беги же, дур-рак! - Директор и Табита смеются. Она целует грязную горячую щеку, садится в кэб и уезжает. Лицо ее скривилось, она сжимает его руками, чтобы не заплакать. И тут же невольно улыбается тому, какими нелепыми и ненужными оказались не только ее недавние страхи, но и вся ее жизнь. "Этого надо было ожидать. Для него все здесь так ново, интересно - и, в общем-то, это хорошо".
Но на душе у нее невесело, а в квартире нечем дышать. В детской оскверненном святилище - тесно от гостей Буля; в гостиной вечно торчит неряха Мэдж Мун: голова болит от бесконечных споров Доби и Ходсела о природе греха. Ее совсем не интересует свежий номер "Бэнксайда", который все, даже Стордж, называют ее номером; и когда Ринч приходит к ней за советом, ей лишь с трудом удается разыграть участие, которого требует такая почтительность с его стороны.
И вот она снова пишет в Кедры, на этот раз адресуя письмо невестке. Она сообщает, что отдала Джонни в хорошую школу. "Я еще не решила окончательно, но, если Джонни будет конфирмоваться, ему нужна основательная подготовка по всем предметам. А конфирмовать детей, по-моему, следует - им плохо, когда они чем-то слишком выделяются".
Она нетерпеливо ждет ответа, может быть, даже слова одобрения. Но Эдит пишет в ответ всего несколько строк, предлагая встретиться и выпить чаю в таком-то кафе.
И они встречаются. Табита пускает в ход свои чары. Она держится смиренно, ласково. Выслушивает жалобы Эдит на эгоизм Гарри и ее похвалы собственным детям. Даже любуется ее туалетом. И наконец напоминает невестке, что та предлагала съездить вместе куда-нибудь отдохнуть.
Эдит мямлит, потом вдруг соглашается. Это на нее подействовало угощение, очень вкусное и недешевое.
Когда Табита говорит Сторджу, что недели на две уезжает из Лондона с одной своей знакомой, он удивляется, сердится, жалуется: "Очень неподходящее время выбрала". Ибо постепенно увлечение своим делом пригасило в нем увлечение любовника. Он стал не столько рабом, сколько мужем. И Табита уже не единственный серьезный интерес в его жизни.
- Если я тебе нужна, я, конечно, не поеду, - говорит Табита, но говорит холодно, надменно. Она чувствует, что выполнила все свои обязанности по отношению к Сторджу и что его равнодушие к Джонни непростительно.
- Надо полагать, если ты хочешь ехать, так уедешь, - отзывается он обиженным тоном.
И этот тон еще больше ее раздражает. Нечего ему злиться - у него есть его драгоценный Буль.
40
На Пэддингтонском вокзале Эдит не просто знакомая - это родственница, с ней ощущаешь старые семейные узы. Табита ласково целует ее и говорит, что сама купит билеты. Первого класса. "Поедем с комфортом".
- Да, для разнообразия, - отзывается Эдит. - От разнообразия я вообще не откажусь.
- Ох, и я тоже.
И на лицах у обеих, когда они устраиваются в своем купе, мелькает одинаковое выражение, нетерпеливое и жадное.
"Разнообразие", думает Табита, и ей кажется, что она и часу больше не могла бы прожить на Вест-стрит - до того там душно, словно самый воздух в квартире застоялся, стал затхлым от непрестанных эстетических тревог - от подозрений Джобсона, алчного честолюбия Мэнклоу, бредовых вымыслов Буля.
И Эдит, задыхаясь от того же нервного отвращения" изливая свои обиды на Гарри и детей, забывает о том, как некогда злилась на Табиту.
Ей приятно, что Табита восхищается Сэнкомом, приморским городком с отличным пляжем, и что отель "Пляж" ей понравился. Она здесь издавна бывает и в какой-то мере считает себя ответственной за красоту городка и комфорт гостиницы, которая Табите, по правде сказать, показалась очень неказистой.
Эдит уже встретила старых знакомых - полковника Куэра с женой - и не замедлила завязать новое знакомство - с юристом по фамилии Принс и его двадцатилетней дочерью. Юрист, полковник, жена полковника встречают их с распростертыми объятиями - ведь они все приехали сюда в поисках разнообразия. На их лицах, словно крупный красный заголовок, напечатанный поверх мелкого шрифта их повседневной жизни, осторожной и замкнутой, явственно читаются их желания. Они хотят разнообразия, хотят наговориться, дать себе волю.
И вот - решено: Куэры, Принсы и Эдит с Табитой будут сидеть за одним столом. "Это очень веселый стол - все говорят, улыбаются, все проявляют живость характера, свойственную им, возможно, десять лет назад, а возможно, и никогда. Эдит подтрунивает над мужчинами в том стиле, что был, вероятно, принят в Фруд-Грине в восьмидесятых годах, когда она там слыла первой красавицей. Миссис Куэр щебечет о мечте своей юности и о своих двух детях, точь-в-точь как школьница - даже не верится, что у нее вообще есть дети. По ее словам, она мечтала о сцене, а в детях она разочаровалась такие они скучные, неповоротливые. "Девочка хорошенькая, но, по сути, недалекая; мальчик неглупый, но ничем не интересуется". Мисс Принс, дочка юриста, миловидная, но нескладная и смутно сознающая свою нескладность, возбужденно ерзает на стуле и восклицает: "О да!" и "О нет!", горя желанием участвовать в разговоре.
И в праздничной этой атмосфере новые знакомства быстро набирают силу. На следующее утро Эдит исчезает с юристом - он будет учить ее играть в гольф. Полковник увлекает мисс Принс к морю - собирать ракушки. Миссис Куэр и Табита, вполне довольные отсутствием мужчин, заводят долгую беседу о детях миссис Куэр.
И Табита, исполненная интереса и сочувствия, то и дело ахает: "Удивительно!", "Нет, вы подумайте!", "Да, дети - странные создания".
Сама она, всегда любившая общество, теперь, для разнообразия, наслаждается одиночеством. Когда миссис Куэр уходит писать письма, она одна гуляет по берегу и, глядя на бессчетные маленькие серые волны под ясным бледным небом, радостно думает: "Какое счастье наконец-то побыть одной. Как покойно. Я и забыла, что такое покой. Век бы отсюда не уезжала".
Вечером, пока юрист учит Эдит играть на бильярде, она слушает рассказы полковника об охоте на тигра, замирая при мысли об опасностях, которым он подвергался. Она поражается, как могла миссис Куэр растить детей в Индии с ними и в Англии достаточно трудно.
Они даже беседуют о политике. Полковник Куэр идет против течения. Война в Южной Африке, говорит он, была навязана Англии, это было несчастье. Империя - страшная ответственность. "Я не боюсь победы либералов, заявляет он смело. - Англию нужно пробудить от спячки".
- Вот и я так считаю! - восклицает Табита в радостном изумлении. - Мы спим. Спим до безобразия крепко. - Ей приятно говорить о политике с этим милейшим полковником, пока Эдит флиртует со своим юристом и нацепляет на себя все более яркие кофты.
Затем прибывает знакомый Куэров, молодой человек, фамилия его Бэрн, он смуглый и некрасивый, но такой веселый и живой, что невольно вызывает симпатию. За завтраком, когда Куэры что-то внушают Табите, она замечает, что глаза Бэрна смеются. Она не знает, что его насмешило, но улыбается.
А на следующее утро, рано спустившись в холл и застав ее там одну, он говорит смело: - Восхищаюсь я тем, как вы терпите старика Куэра.
- Но, по-моему, он очень милый, а вам не кажется?
- Доброта добротой, но просто поражаешься, как может человек изо дня в день твердить одно и то же.
Он обращается к Табите как к женщине, подобно ему повидавшей свет. Сам он сейчас в отпуске, работает на строительстве железной дороги в Египте. Вращался в официальных кругах. - Так приятно встретить здесь живого человека. Как эти несчастные женщины глазеют на ваши туалеты! - Он громко смеется. - Между прочим, вы здесь купаетесь?
- Я обожаю купаться. Просто обожаю.
И поскольку Эдит по-прежнему каждое утро играет в гольф, они идут купаться вдвоем. Бэрн, оказывается, замечательно прыгает в воду с вышки. Он обучает Табиту прыгать ласточкой.
Потом они гуляют за дюнами, и Бэрн, радуясь собеседнице, умеющей слушать, пускается в рассуждения. Он утверждает, что война в Южной Африке, хоть и была нам навязана, оказалась вопреки распространенному мнению катастрофой. Империя, которую в Англии считают великим достижением, на самом деле тяжкая ответственность. Необходимы реформы, новый подход. Он всей душой за либералов. Пенсии по старости, даже право голоса для женщин, разве это плохо? И громко вопрошает: - Почему хотя бы не попробовать? Не рискнуть? Перемена нам не повредит.
Словом, он исповедует обычные взгляды молодого человека своего времени. Ему надоело старое правительство, старые идеи, подавай ему новое. Табита уже слышала это, и много больше, его планы кажутся ей весьма скромными. Она слышала, как Мэнклоу ниспровергает монархию, частную собственность, брак, даже род человеческий. Она знает точку зрения консерваторов в изложении старого Дьюпарка - не как требование, чтобы богачи оставались богатыми, а бедняки по-прежнему им подчинялись, но как жизненную философию. Она хорошо помнит, как этот старик, сам такой бедный, рокотал басом: "Удивительно, как мы вообще еще существуем. Просто чудо, что где-то на свете еще есть мир, и порядочность, и то, что мы зовем цивилизацией. Ради всего святого, не раскачивайте лодку, море-то глубокое, а если я верю в прогресс, так разве что у акул - они плавают все быстрее". Но про себя она думает: "Такие люди, как Куэры и Бэрн, стоят десятков всяких Мэнклоу, и Дьюпарков, и Булей. Они хоть верят во что-то, они помогают жить".
И она горячо поддерживает все проекты Бэрна. Она, мол, уверена, что реформы приведут к огромным, настоящим переменам. А это, видит бог, нам ох как нужно.
Куэры уже смотрят на молодую парочку как на молодую парочку. При встрече многозначительно улыбаются. Табита говорит: - Они думают, что мы нарочно уединяемся.
Бэрн молчит. А потом вдруг прорывается: - Вы понимаете, что для меня значит встреча с вами? - Он заявляет, что она - самая прелестная, самая красивая и умная женщина, какую он когда-либо знал. И самая храбрая: шутка ли, в такие молодые годы остаться вдовой. Он излагает ей свои виды на будущее. Отец его - инженер, очень состоятельный; он - единственный сын. Может он надеяться?..
Это предложение руки и сердца, при всей своей неожиданности, не кажется пугающим в Сэнкоме, на вольном ветру, под ясным, высоким небом. Оно даже как-то уместно здесь, где все так безыскусственно, так непохоже на Вест-стрит. Табита, взволнованная, не может сдержать восклицания: - Но боже мой, мистер Бэрн...