126
"Девять тысяч фунтов! - ошеломленно повторяет Табита. - Да о чем она? У меня и половины этого нет".
Она пробирается по разбитой дорожке к своему такси. "Девять тысяч фунтов! С таким же успехом могла бы сказать миллион". Негодуя, она садится в машину, машина трогается. Она уже стосковалась по Амбарному дому, где чистота и порядок, а главное - покой, безопасность.
Но два часа спустя, когда она сидит за чайным столом напротив старого Гарри и тот что-то чирикает над поджаренной пышкой, а в начищенном серебре отражается все свое, знакомое, тоже начищенное и натертое до блеска, в ней просыпается ярость. - Девять тысяч фунтов! И о чем она думает? Она не имеет права. А все потому, что этот Джо Паркин такой никчемный человек.
Гарри удивленно поднимает голову. - Ты что, Тибби?
- Ничего. Я молчу.
- Ну, как там Нэнси?
- Как и следовало ожидать. Лучшего не заслужила.
Через две недели она вторично удивляет данфилдскую семейку своим посещением. Приезжает неожиданно, очень возбужденная, из чего Паркин заключает, что она либо пьяна, либо свихнулась; ругает грязь на дороге, два или три раза спрашивает, почему самолеты не летают, отчитывает Нэнси за то, что не отдыхает регулярно каждый день, отказывается от чая и отбывает.
Паркин в бешенстве. - Не желаю, чтоб эта старая кошка за мной шпионила. - И накидывается на Нэнси: - Распустеха, хоть бы причесалась, голова как воронье гнездо.
Но Нэнси будто и не слышала. - Она не шпионит, она терзается.
- Ну и пусть терзается, только не здесь.
- Я в тот раз намекнула насчет денег. Кажется, подействовало.
А Табита и правда, как говорится, не в себе. Как ей быть? Молитва не помогает. Она сидит в церкви нахмурив лоб, с широко раскрытыми глазами, а в мозгу вихрем кружатся образы и впечатления. Священник толкует о нравственном разброде, царящем вокруг, потому что в людях оскудела вера, а она вдруг чувствует, что ее душат одновременно слезы и смех. Она едва успевает выйти на воздух и, сидя на чьей-то могиле, сморкается и пробует себя вразумить: "Ну чему смеешься, глупая ты старуха? Туда же, истерику закатила".
Служба кончилась, из церкви повалил народ, и Табита вскакивает и спешит домой - голова гордо вскинута, лицо выражает решимость и твердость.
Но твердости нет. В этом внезапном водовороте чувств что-то сломалось, растворилось. Ее сорвало с привязи, и теперь она ощущает только, как противные силы швыряют ее из стороны в сторону. Выходит, что с Нэнси она связана узами, которые сильнее любви. Она злится на взбалмошную, чувственную девчонку, но где-то на более глубоком уровне неотделима от нее. Вот и сейчас, когда она мчится по улице в съехавшей на глаз шляпе, с длинной седой прядью, подпрыгивающей на воротнике пальто, и пытается внушить встречным, что она прекрасно владеющая собой, почтенная и высоконравственная старая дама, - она живет жизнью Нэнси. Она трудится с нею рядом, юлит перед ее Джо, чтобы не испортить ему настроение, нянчит ее ребенка, прикидывает, как свести концы с концами, готова на все, лишь бы сохранить ее семью.
И вот она у себя, в Амбарном доме, но ей чудится, что сам этот дом, который она только что обновила и приукрасила, укоряет ее, как старый слуга, как верная Дороти. Столы и стулья и те словно говорят: "Не можешь ты нас покинуть. Ты перед нами в долгу".
Гарри даже сквозь свою дремотную отрешенность уловил в ее тревоге что-то новое и ворчит: - Ну что с тобой, Тибби? Не можешь посидеть спокойно. Ты поберегись, не то опять перебои начнутся.
- Не могу я быть спокойной, Гарри. Это все из-за "Масонов". А вдруг...
- Что?! - Мрачные предчувствия всколыхнулись в нем с новой силой. - Я же говорил, быть беде. Ты никогда не умела вести хозяйство. - И бормочет сердито: - Зря я отказался от той комнаты в Брайтоне.
- Но, Гарри, тебе нельзя жить одному.
- Все лучше, чем с этой миссис Тимми.
- Может быть, я могла бы взять тебя с собой, - еле слышно роняет Табита.
- С собой? Куда?
- Если б мне пришлось переехать.
- Переехать? Это еще что за выдумки? Чего тебе не хватает?
Табита молчит. Она знает, что ее слова - уступка неодолимой силе, одной из тех сил, что рвут ее на части. Но оттого, что она произнесла их вслух, сила эта оформилась. Это уже не смутное побуждение, а Идея. И идея эта сразу же объявляет ей бой, чтобы подчинить себе смятенную, измученную волю.
127
Три недели спустя, когда Нэнси остался какой-нибудь месяц до родов, Эрсли с удивлением узнает, что Амбарный дом и "Масоны", а также большая часть обстановки идет с торгов. Но очень скоро люди приходят к выводу, что этого следовало ожидать. Ведь миссис Бонсер - старый человек. Да, за последнее время много чего изменилось. Не диво, что она решила удалиться от дел и отдохнуть на старости лет.
Зато в Данфилде Табита теперь предстает в новой роли - как опытный финансист. Она сама приобрела за шесть тысяч фунтов долю в Центральной компании воздушных сообщений с условием, что после ее смерти эта сумма, оставаясь под опекой, переходит к Нэнси; а Центральная со своей стороны приняла в долю "Данфилдский прокат" с его тремя компаньонами и двумя самолетами.
Макгенри для них ценное приобретение, Скотта они согласны взять пилотом. Вся трудность в Паркине: пилот он ненадежный, механик посредственный, коммерческого образования не имеет; однако поверенный Табиты договорился, что место ему найдут и жалованье платить будут.
Сама же Табита, запустившая в ход всю эту цепь грандиозных преобразований, пребывает в состоянии тяжело больного человека, который, решившись на серьезную операцию, лежит под легким наркозом, а сознание его сквозь ужасы, отчаяние, смутные надежды и острые приступы боли все возвращается к мысли: "Это было неизбежно", к смирению обреченных.
Амбарный дом кричит ей на все голоса: "Предательница! Убийца!" Она не смеет смотреть в глаза ни креслам, ни-саду. Она покорно молчит, когда Дороти, начав с неожиданно гневного взрыва, громко сетует, что кругом обижена, что ей некуда приклонить голову, одна дорога - в богадельню да в могилу. И потом сама не может опомниться, получив должность старшей горничной в Гранд-отеле с жалованьем втрое выше прежнего.
А Гарри, перед которым Табита чувствует себя так глубоко виноватой, что впору провалиться сквозь землю, тот вбил себе в затуманенную голову, что Табита разорена и нуждается в утешении.
- Бедненькая Тибби, - бормочет он, - ты уж себя не кори, ты для этого не создана, свою натуру не изменишь.
Ум его все больше мутится, жить один он, конечно, не сможет. А Нэнси... Табиту она даже просила поселиться с ними вместе, но взять к себе восьмидесятилетнего, выжившего из ума старика - это другое дело, на это ни она, ни Паркин не пойдут.
Впрочем, когда за ним приезжает жена Тимоти, он сразу узнает ее и, видимо, смиряется со своей участью. Он ведет себя послушно, как ребенок. Старается всем угодить.
Миссис Тимоти вовсе не мегера, какой она рисовалась Табите. Это усталая, еще молодая женщина, худенькая и нервная. Она жалуется, что очень трудно вести дом врача, когда нет прислуги. "А Тимми расстраивается, если упустишь хоть один вызов". Что старый Гарри оказался в конце концов у нее на руках - это очередная неудача, но ничего не поделаешь. "Конечно, мы его возьмем к себе. Но как мы справимся - одному богу известно".
И брата и сестру гнетет вина перед миссис Тимоти. Они прощаются, чувствуя на себе ее терпеливый, тоскующий взгляд. Табита молит: "Ты же понимаешь, Гарри". А он, ссохшийся старичок, росточком чуть повыше ее, глядит пустыми глазами в пространство и бормочет: "Ничего, ничего, не волнуйся... тебе везет..." Очевидно, он пытается утешить ее мыслью, что везенье ей не изменит.
- Я буду приезжать к тебе в гости, Гарри.
Но он мотает головой. - Лишние хлопоты. Миссис Тимми и так нелегко.
В машину его вносят на руках; и миссис Тимоти, прощаясь с Табитой, кажется еще больше удрученной от того, что он так слаб. - Я думала, он все же покрепче. За ним будет нужен непрестанный уход. - И опять словно чей-то голос обвиняет Табиту.
Присутствовать на торгах она не в состоянии. Она уезжает из Эрсли, как преступник бежит от воплей своей жертвы, и перебирается в Данфилд-отель до того обессиленная, что всю первую неделю проводит в постели. Операция позади, но больной еще страдает от шока, от полного истощения всех сосудов и тканей.
128
Но стоит ей встать, и кажется, что она на пять лет помолодела. Она ездит по магазинам, закупает что нужно энергично и с толком. На приветствия продавцов отвечает молодой, оживленной улыбкой.
И в самом деле, хотя голова у нее еще покруживается, зато на душе стало легко, как будто все грехи ей простились. Операция подобна смерти, но после нее выздоравливаешь, и это - воскресение. Неимоверное усилие, которого потребовал совершенный ею переворот, обернулся для нее новой жизнью, новой ответственностью. Нэнси скоро родить, и Табита носится с ней, как наседка с цыпленком. А Нэнси только смеется над ее страхами. - Да брось ты, бабушка, я до противности здорова.
Такая уверенность кажется Табите легкомысленной. Ей известно немало случаев, когда молодые матери поступали опрометчиво, и вот - искалечили себя на всю жизнь.
А ребенок, девочка, и правда рождается неожиданно, на три недели раньше срока, когда Паркин уже переехал на лондонскую квартиру, а здесь, в отеле, нет ни акушерки, ни врача, ни наркоза, в результате чего у Нэнси разрывы, но это тревожит ее куда меньше, чем отсутствие Паркина: "Ему там будет скучно".
- Если он теперь пойдет к Филлис, ты, надеюсь, порвешь с ним всякие отношения, - говорит Табита с апломбом, в сознании своей независимости.