Когда собаки терзают добычу, они обязательно погрызутся — это природа.
Победив в схватке Горбунова, Соснин покоя не обрёл. К растаскиванию кусков подбежала другая свора. Теперь началось противостояние с парламентом, возглавляемым чеченцем Хазбуловым. Парламент требовал ограничить власть президента. Мол, хватит — нахапал, дай и нам. Они хотели сделать Россию парламентской республикой. Учитывая кавказский менталитет Хасбулова, стоявшего во главе парламента, Россия могла бы стать чеченской подневольной. Монгольской, польской, еврейской и грузинской она уже была на протяжении многих лет. Заседавшие в парламенте депутаты, захотели этого снова. Только в худшем, в чеченском варианте — с отрезанием голов не в лагерях, а прямо на улицах первопрестольной. Это средневековая Чечня покажет, когда отделится от России. Власти будут устраивать публичные казни. Но это будет потом. А сейчас Хазбулов рвался к власти. Соснин упирался и не хотел отдавать. Тогда Хазбулов поставил на голосование за досрочную отставку президента. Соснин объявил о роспуске парламента и о назначении новых выборов. Депутаты, с жадностью рвались к вожделенной цели и не видели, что к власти рвётся чеченская диаспора, со своими родами. В случае их победы, русским там места не было бы. Но Бог хранил Россию, сталинская эпоха в худшем её варианте не повторилась.
Третьего октября к Бурцеву сел в машину пассажир. Он был, немного выпевши, поэтому весёлым и разговорчивым.
— Тверская тринадцать, — сказал пассажир. — Наконец наступило наше время, — продолжил он
— В чём же оно выражается, ваше время?
— Ну, как же, свобода, гласность, — мужчина постучал себя в грудь.
— Свобода? Для кого?
— Для людей, конечно. Для нас, для простого народа.
— С этим можно поспорить, — сказал Бурцев, взглянув на пассажира.
— Ты чего, шеф, так на меня строго смотришь? Я теперь свободен и могу выехать в любую страну. Не то, что раньше было. Сидели в железной клетке.
— Кто сидел, а кто и ездил. Точно как и сейчас. Вы можете поехать, а учитель, которому платят копейки, и то раз в полгода, не может выехать даже в свой райцентр. Люди, живя в тоталитарном режиме, могли свободно ездить в пределах одной шестой суши, а сейчас и того нет. Распался «великий, могучий» на шестнадцать частей. Теперь их свобода заключается в одной шестнадцатой. Я мог ездить в Ялту, в Сочи, в Юрмалу отдыхать, теперь я этого позволить не могу. Причина простая, нет денег. Мне надо квартиру купить, её мне никто не даст. И какая разница, кто меня туда не пускает — чиновник или нехватка денег. А по поводу передвижения, — так я и в Москве несвободен. Меня на каждом шагу менты останавливают. В том тоталитарном режиме я в столице своей родины гулял свободно. Пять лет учился в Москве, бывало, возвращался и ночью. Никто меня не трогал. И ни один мент у меня документы за пять лет не спросил. А сейчас пройдите ночью! Да и днём, я вам скажу, неуютно чувствуешь. У меня рядом в подъезде какого-то бизнесмена взорвали, погибла ни в чём неповинная женщина. Теперь, соседи не идут медленно по лестнице, а пробегают. Так что же это за свобода такая, когда люди боятся в своих подъездах ходить? Это похоже на анархию.
— С этим я согласен. А если нет денег: зарабатывайте больше и двигайтесь куда захотите.
— Зарабатывать? Их надо в начале наворовать. Как без стартового капитала открыть своё дело? Мне что, кто-то кредит даст? Вот так, человеку с улицы? Я пришел, а они сразу — на тебе кредит. Ну, скажем, я нашёл деньги, открыл своё дело. Меня тут же обложат оброками: и первая это сделает власть, а потом бандиты. Если не дам, закроют или сожгут. Так, что зарабатывать мне никак не дадут, если я не связан с властью или с бандитами.
— А свободно мы стали выражать свои мысли, это разве плохо?
— Я не вижу большой свободы в болтовне языком. В том, несвободном режиме, я прекрасно это делал. Сколько ходило анекдотов про Леонида Ильича, их рассказывали везде. Так что свобода это понятие относительное. Для кого свобода? И свобода чего и чья? Если свобода власти, я согласен. Власть — абсолютно свободна перед народом, и не за какие свои грехи не желает отвечать. Для чиновников и для тех, кто возле них крутится, есть абсолютная свобода воровать. Законы составлены так, что ни одного за воровство привлечь нельзя. Не надо путать свободу с вседозволенностью.
— Заболтал ты меня, шеф. Поворачивай к мэрии.
— Не такой уж ты и простой народ, коль к мэрии едешь, — пошутил Бурцев. Они увидели, что возле мэрии шёл бой. Вооружённые арматурой, трубами какие-то люди избивали милицию. Крушили стоявшие автомобили.
— Вот тебе и свобода, — сказал Бурцев. — Выходи, я туда не поеду.
Пассажир вышел. Бурцев видел, как огромная толпа, человек в двести, кинулась к мэрии. Они ломали двери и били окна. Раздавался звон разбитых стёкол. Толпа как подошла к мэрии, так и отхлынула, круша всё перед собой. Опытным глазом военного человека Бурцев увидел, что это были люди одного возраста и подготовленные для ведения боя. Без сомнения это были боевики, кем-то управляемые. К ним подмазалась небольшая толпа зевак и уличных хулиганов, любителей участвовать в подобных мероприятиях. В этой толпе глаз Бурцева отыскал и командиров — они уверенно управляли ядром из боевиков. По их команде боевики кинулись на штурм, и по их же команде отошли, оставив мэрию на произвол толпе. Бурцеву, прошедшему войну, это было очень заметно.
Вечером в машину к Бурцеву вскочил парень с девушкой.
— Вези к Останкино, — сказал парень, — там такое творится!
— А вам, зачем туда? Что, жить надоело?
— Мы журналисты, — сказала девушка, — профессия такая — жареное надо. Хоть будет о чём написать.
— А вы пишите о хорошем: о любви, о дружбе, о хороших людях, — Бурцев посмотрел на рядом сидящую девушку и улыбнулся.
— Ты о чем, дядя, — сказала девушка. — Кто про это сейчас будет читать, а нам денежки нужны.
— Прав был дед, по крови народ истосковался.
— Какой дед? — спросил парень.
— Дворник у нас есть, дед Василий. Так он говорит, что народ по войне истосковался, крови захотел. Мы, говорит, в войну о любви пели, а сейчас — про кровь, да бандитские песни в моде.
Подъезжая к Останкино, Бурцев увидел толпу, скопившуюся возле телецентра.
— Ребята, дальше пешком. Мне жить хочется, — сказал он.
Пассажиры выскочили из машины, а он стал наблюдать. Толпа возле телецентра росла. Среди неё отчётливо вырисовывался руководитель. Бурцев узнал его. Это был бывший военный, а ныне депутат парламента генерал Муташов. Он кричал в мегафон. С ним было до роты боевиков.
— Ребята, — кричал Муташов, — выкинем на х. й этих жидов с телецентра.
Под его командой начался штурм. ЗИЛ протаранил витрину и стеклянную дверь. Толпа хлынула в Останкино. Завязался бой. Пули летели в разные стороны. Они поражали не только атакующих, но и толпы зевак, телерепортёров и журналистов. Муташов что-то несвязное кричал в мегафон. Команд почти никаких не было. Генерал извергал на всю округу одно сквернословие.
— Боже, — подумал Бурцев, — и этот генерал командовал округом?! Так неумело командует горсткой людей в бою. Ему роты нельзя доверить, а он ещё и к власти лезет.
Возле Останкино валялись убитые и раненые. Кто-то пытался оттащить раненого от опасного места. Те же парень и девушка подбежали к машине. У парня из рукава сочилась кровь.
— Вези нас обратно, — сказала девушка.
— Подождите, вы мне все сидения испачкаете, — Бурцев взял аптечку, расстегнул парню куртку и осмотрел плечо. Протёр йодом и забинтовал. — Ничего страшного, кость не задета. Могло быть и хуже, чуть левее, а там сустав, сосуды.
Девушка внимательно смотрела на лицо Бурцева.
— Удивляюсь вашей выдержке и спокойствию, — сказала она. — Вы, что врач?
— Нет, милая, я войну прошёл. Вот видишь, — Бурцев показал шрам на лице, — это от неё подарок. Там не такое видел, а это у мальчишки ссадина.
— Если войну прошли, почему же не с ними? — девушка кивнула головой в сторону Останкино. — Не сегодня-завтра они власть возьмут. Видите, как по-ленински они работают: почта, телеграф, телевидение, радио. Глядишь, и возле власти окажетесь, и таксистом не надо работать.
— Хватит, навоевался. А потом, я вам так скажу, не возьмут они власть.
— Откуда такая уверенность? — спросил парень.
— Потому, что вижу. Этот, что в мегафон орал, он, кроме как материться, ничего не умеет делать и, если это и есть передовая часть, то власти им не видать, как своих ушей. Дальше Останкино они не пойдут. Кишка тонка.
Пока Бурцев их вёз, они всю дорогу обговаривали будущую статью.
— План у Хазбулова давно был, — сказала девушка, — это должно быть основной канвой статьи.
— Конечно, был, — вмешался Бурцев, — боевики откуда-то прибыли. Я их в работе видел возле мэрии.
— А вы тогда были возле мэрии? — спросил парень.
— О, как здорово, — сказала девушка, доставая блокнот, — расскажите. Нам так и не удалось это увидеть, а ведь надо что-то писать.
— Мне кажется, это готовилось давно, — продолжил Бурцев. — Стихийный захват власти? Такого не бывает! Откуда-то появились подготовленные люди: у них выдержка, тренировка. Они способны на штурм. Просто так с улицы под пули человек не пойдёт. Вернее, пойдёт, но до первой крови, а потом убежит. Закон толпы. А подготовленные люди, прошедшие горячие точки, обстрелянные в бою, действуют хладнокровно, чётко, без суеты. Человек с улицы, новичок, так действовать не будет.
А в Белом доме в это время собрался парламент. Депутаты большинством голосов проголосовали за отставку Соснина. Обязанности президента возложили на вице-президента Руцковича. Парламент заседал всю ночь. Разрабатывали план захвата Кремля, ареста Соснина и его администрации. В отличие от депутатов парламента, потерявших все свои мозги в безудержном желании завладеть властью, Соснин не до конца пропил свой ум. Он чётко понимал, что за парламентской республикой к власти прорвётся чеченская диаспора, со своими боевиками, которые уже находятся в столице. А за ними диктатура тейпа, с деньгами арабских шейхов. И великой христианской России придёт конец. Он собрал силовых министров. Слава Богу, по сравнению с Горбуновым и теми «пацанами» с ГКЧП, Соснин обладал харизмой.
— Если к утру, вы не блокируете Белый дом, — сказал он министрам, — завтра чеченские боевики на улице прилюдно вам отрежут яйца.
Силовики поняли, что их жизнь висит на волоске. Танки снова двинулись на Москву. Только теперь они не стояли просто так на улицах, чтобы попугать прохожих. Они шли с явной целью. К утру танки, и спецназ подошли к Белому дому и блокировали его. Первая часть спектакля «Хазбулов против Соснина» закончилась. Началась вторая его часть — «Президент против парламента».
Так было видно судьбой предначертано, чтобы Бурцев посмотрел все его серии. Он как раз вёз туда пассажира, на прилегающую улицу к Белому дому. Там, в первых рядах «партера» скопилось много зрителей. Здесь были самые дорогие билеты, цена за которые — жизнь. Со стороны набережной стояли танки, и выдвигался спецназ. По крышам домов шныряли какие-то люди со снайперскими винтовками. Они стреляли в спины спецназу, по зрителям и по жилым домам, в окнах которых появлялись силуэты. Из подъезда дома выскочил мужчина, держа на руках окровавленное тело девочки.
Пули летели в сторону толпы, падали люди. На улице был кошмар, беготня и неразбериха. Это старались снайперы Хазбулова. Цель у них была одна: посеять смуту, вызвать недовольство толпы, чтобы разъярённая толпа пошла на власть. А дальше много крови и очаг гражданской войны в центре России. Режиссёрами этого спектакля была свора шакалов, вонзивших свои зубы в ослабевшее тело России.
Бурцев тут же свернул в подворотню, но проехать не смог, там лежали трупы. Он развернул машину и на всей скорости помчался на другую сторону реки. Оттуда было отлично видно всё, что происходило у Белого дома. Здесь на набережной тоже стояла толпа людей. Пули долетали и сюда, цокая о камни. Народ шарахнулся в разные стороны. Танки ударили по верхним этажам Белого дома. С окон полетели какие-то бумажки, а затем повалил дым. В целях безопасности Бурцев свернул за угол. Из-за угла тоже просматривался «спектакль», правда, с меньшим объёмом. Рядом стояли три мужика, держа в руках стаканы.
— Наливай, Петро, — сказал один. Тот достал из-за пазухи бутылку и разлил. Выпили.
— Чего они там дерутся? — спросил другой, дожёвывая нехитрую закуску.
— «Чаво, чаво», — сказал тот, которого назвали Петром, — за место у корыта, за харчи.
— Да нет, мужики, — сказал третий, — мой свояк там у них работает, какого-то босса возит. Говорит, Соснин с Хазбуловым поссорились и сейчас чечена с Белого дома выгоняет.
— Выгонять, то пусть выгоняет, — сказал Петро, — только зачем он его туда
посадил.
— Как это зачем, — продолжил третий, — за бабло. Когда Мишка Соснина с ЦК убрал, тот на задрыпаном «Москвиче» ездил, и то не на своём. Денег не было даже на хреновую машину. А чтобы Мишу убрать, нужны были большие бабки; окружение Мишкино подкупить и к власти самому пробраться. А где их взять? Вот он с чеченами и связался.
— А откуда, Степан, у чеченцев деньги? Они же нищета хуже, чем мы.
— Шейхи дали. У арабов нефти много. Они с России «халифе» хотят сделать.
— Штаны что ли? — засмеялся Петро.
— Да нет же, это как его, ну одним словом, басурманами всех хотят сделать, чтобы в церковь не ходили.
— Да ты и так басурман — в церковь и сейчас не ходишь. Можно подумать ты в ихнюю мечеть будешь ходить. Брось, Стёпа, чепуху молоть, — засмеялся Петро, — лучше давай выпьем.
— Чего молоть, — возмутился Степан, — я серьёзно говорю. Он за бабки поставил Хазбулова своим замом.
— Да какой он зам, он председатель, этого, как его, Совета.
— Ну, я же и говорю, там вторым или третьим после себя. А теперь шейхи давят на чеченцев, мол, пора бабки отдавать. Хазбулов мылся в бане с Сосниным и говорит: «Борис, пора и честь знать. Вы нам подчиняться должны». А тот ему вот так! — При этом мужик свернул дулю и сунул в лицо соседу.
— Во, молодец, — сказал Петро, — по-нашему и выпить горазд, бабки взял и на х. й послал.
— А шейхи требуют. Если не Россию, то отдайте хоть Чечню — там нефти много.
— Слушай, мужики, и правда, там такое творится — вмешался в разговор ещё один. — Всех русских выгоняют. Нашли какого-то генерала-чеченца, президентом поставили.
— Так я про что и говорю. Хазбулов подсунул бумагу Соснину, тот с бодуна подмахнул, и армию оттуда под зад коленом. Всё оружие чеченцам отдали, теперь у них каждый мужик с автоматом ходит. Русских режут из хат выкидывают.
— Выходит, молодец Соснин, что его оттуда гонит, — сказал Петро.
— Молодец то молодец, только вот плохо то, что дочка там правит. Еврейские мужики вокруг неё вертятся. — Степан допил оставшееся в стакане.
— И что делают? — засмеялся Петро.
— Не буду наговаривать, не знаю. Но бабки гребут хорошие. Этот, который «Жигулями» торгует. Как его?
— Борис Абрамович Ольховский что ли? — сказал Петро.
— Ну да, этот. Говорят, не только «Жигулями», но уже и нефтью торгует. Там до хрена жидов возле неё вертится.
— Выходит, евреи с арабами не только у себя бьются, но и здесь в России, — сказал Петро, глядя в лицо Степану.
— Арабы на президента через чеченцев давят, а евреи через дочку.
— А как ты думаешь, кто победит? — спросил Петро.
— Ну, известно кто, евреи — они во всём мире с верхами водятся.
— Мужики, а этот чего, — сказал второй, — Руцкович чего лезет?
— Дурачок, шестерка, — сказал Степан, — власти захотел. Думает вместо Соснина стать. Он не понимает, дурило, что если чечены к власти придут, то его зарежут на третьи сутки.
— Да, — подумал Бурцев, — национальные шавки лезут в берлогу, а русский медведь неуклюже отбивается и попивает водочку. Он придавил педаль газа и уехал.
На следующее утро Бурцев досмотрел конец спектакля по телевизору. Из обгорелого Белого дома спецназ выводил главное действующее лицо — Хазбулова. Он шёл под конвоем, заложив руки за спину. За ним, опустив голову, шли два «великих стратега»: лётчик, полковник, воевавший когда-то в Афганистане, а теперь бывший вице-президент Руцкович и бывший командующий Округом, депутат генерал Муташов. Это была последняя попытка рабов в погонах, вернее, отдельных особей, прорваться туда, к вожделенной власти.
— Почему так, получается, — подумал Бурцев, — ограниченные умом люди мнят о себе, что они великие и рвутся, к вершинам власти и иногда им это удаётся. Они становятся кумирами толпы. Ведь были же случаи, когда страной правили параноики. Что же за этим кроется? Пожалуй, одно. Общество болеет.