Венчание назначили на двенадцать часов. Была суббота, выдался жаркий июльский день. Бурцев в трусах и майке нервно ходил по комнате. Раздался звонок в дверь — Василий тут же открыл её, на пороге стоял Никольцев.
— Привет, жених! А ты, почему ещё в трусах?
— Успею, костюм и рубашку одеть одна минута. Ты снимай, Вадим, пиджак, а то запаришься.
Никольцев снял пиджак.
— Что-нибудь холодненькое есть?
Бурцев достал из холодильника бутылку пива. Вадим Степанович сел за стол и медленно стал пить.
— Ух, наконец, напился, — сказал он, наливая остаток пива в стакан. — Был у священника, ждёт вас. Я как рассказал ему про вашу любовь с приключениями, старик даже прослезился. Говорит, всяких венчал, но такого ещё не было. Это, говорит, промысел Божий — провести их через такое испытание. Правильно она решила — обязательно надо венчаться. А где Ася?
— Жургин повёз их с Зоей в парикмахерскую.
— Вот, когда будет ребёнок, нас с Зоей возьмёшь ещё и крёстными. Кума — это уже родня, — Никольцев улыбнулся.
— Никак сохнешь по Зое?
— Есть малость.
— А чего ж ты оплошал?
— Да куда там, разве за молодёжью угонишься: рост, ширина плеч, одни ресницы чего стоят. Баб с ума сводят. Раньше надо было, еще в Афганистане предлагать руку и сердце; дочку жалел. — Вадим Степанович задумался, сделал ещё глоток пива. — Заехал во Дворец бракосочетания, обещали всё сделать по высшему разряду. Выхожу из дворца, бегут ко мне с диктофонами. Один суёт мне его под нос: «Вадим Степанович, это правда, что вы приглашены на бракосочетание к миллионерше из Франции?» А другой ему вторит: «А кого из известных людей, кроме вас француженка пригласила?» Ребята, говорю им, отстаньте. Знаете, как сказал о вашей братии Бальзак: «Журналистика — настоящий ад, пропасть беззакония, лжи, предательства; выйти оттуда честным может только тот, кого как Данте, будет охранять божественный лавр Вергилия». Дальше иду молча, тут подбегает ко мне вот такая, — Никольцев показал рукой чуть выше стола, — метра полтора росту. В старых девах уже, наверное, лет десять перехаживает. И задаёт мне вопрос, как у неё язык только на это повернулся: «А, если не секрет, какой у старушки возраст?» Ах, ты ж, думаю, твою мать. Тут я остановился, они окружили меня, и я говорю им: «это не по вашей части ребята». Ваш удел снимать голые задницы, да на первых страницах печатать. А здесь нормальная чистая любовь русского парня с русской красавицей. Да, приглашён к своим лучшим друзьям, с которыми вместе воевал в Афганистане. А вам, и показал на эту каракатицу, я назову конкретное время начала бракосочетания, чтобы вы пришли и посмотрели на истинно русскую красоту. Только не забудьте взять таблетки, а то, чего гляди, от зависти кондрашка хватит». Покраснела она, надулась, как пузырь и тут же все разбежались. Неинтересно им стало, не могут о чистом писать. С душком им подавай. Они, наверное, и заголовок придумали: «Старухи-миллионерши берут в мужья русских офицеров», и на первой странице элегантно одетая бабушка и ты.
Никольцев засмеялся.
— Да, ты чего грустный такой? Аль не рад? Не нагулялся ещё?
— Нет, Вадим, рад, даже очень рад, но другое меня гложет. Не могу я в эту Францию ехать. И Асе об этом сказать не могу.
— Это почему же ты не желаешь ехать?
— Что я там буду делать? У Аси на иждивении сидеть?
— Будешь вино в бутылках крутить, — Никольцев повернул для уверенности рукой, — с винным камнем бороться. В хозяйстве здоровому мужику работа всегда найдётся.
— Да как ты, Вадик, не поймёшь — не могу я оставить эту святую Русь.
— Чего, чего, — протяжно сказал Никольцев, прищурив глаза. — Да тебя, оказывается, перевоспитывать надо. А ну-ка, садись, я проведу с тобой политчас. Святость, Вася, предполагает жизнь бес греха. Одним из самых страшных грехов является убиение себе подобных. Так, когда она, Русь, святой стала? Сейчас или в старые добрые времена? Ну, про нынешнее время я тебе говорить не буду. Ты сам лучше меня знаешь, охраняя людей от убийц, а старых добрых времён не было. На протяжении всей своей истории она купалась в крови. Тебе откуда начинать повествование — с язычников или от святого Владимира? Про язычников говорить тоже не буду, они приносили в жертву юношей и девушек к ногам Перуна. Начну с Владимира, который крестил Русь, и, которого церковь считает равноапостольным? Жестокий был убийца: убил отца и братьев своей жены, другую жену взял у брата беременной, убив при этом своего брата. Имел восемьсот наложниц. А крестил Русь, знаешь, из-за чего? Захотел породниться с Византийскими князьями. Запросил у Константина и Василия их юную сестру Анну в очередные жёны, четвёртую по счёту. Те поставили условия — пока не крестишь Русь, не отдадим. Крестился не из духовных побуждений, а из-за похоти и честолюбия. Затем приехал в Киев и Русь крестил. Да так крестил, что кровушка лилась. Ну, да ладно. Сделал святое дело, окрестил её! Может, Бог и простил ему за это грехи. Но, зачем он её раздал своим двенадцати сыновьям от разных жён? А те пошли брат на брата. Друг друга убивали, выкалывали глаза. И пошёл друг на друга русский народ. Да, так задрались, что кочевники пришли усмирять и триста лет Русью правили. Это, что святость?
Перевернём страницу истории. Иван Грозный с опричниками Русь в крови утопил. Одну треть народа российского уничтожил. Усмиряя Великий Новгород, одних только новгородцев десять тысяч в реку бросил. То же и Псков ожидало, да юродивый остановил. Намекнул, что не гоже в пост человечину кушать. Набожный был царь, и повернул войска в Москву. Вот тут верим, — Никольлев хлопнул себя ладошкой слева по голове, а затем справа, — а здесь грешим. Да, грешим так, что кровище рекой. Сына своей собственной рукой убил. Тоже семь жён было, да и мальчиками баловался. По этой причине мальчишка в его опочивальне оказался и стал потом российским самодержцем Борисом Годуновым. Годунов, продвигаясь к власти, царевича Дмитрия убил. Разве могли смириться природные князья Рюриковой крови, что безродный татарин Русью правит. И началась тайная возня вокруг царского трона, да так, что смута пришла. Тут уж кто кого. Грабили и убивали и на дорогах, и в домах. Доигрались, пока поляки в Кремль не пришли. Минину и Пожарскому понадобилось ополчение собирать, чтобы их оттуда выкурить. А пришли к власти Романовы, что лучше стало? Михаила семнадцатилетнего мальчишку всем миром пошли уговаривать на царство. Он закрылся в монастыре, не хотел управлять «святой Русью», потому как боялся, что убьют.
Пётр с сестрой Сонькой за трон дрались, сколько народу погубили!? Пётр победил и всех Сонькиных стрельцов у кремлёвской стены повесил; и висели они всю зиму, словно бельё на ветру. Казня стрельцов, сам лично им головы рубил: тут уж, Вася, психиатрией попахивает. В России через кровь европейскую культуру прививал. И сына своего казнил. Может, это святость? Затем правила Анна Иоанновна. Кто её из Курляндии приволок на русский престол? Элита, бояре. Забавлялась с Бироном. Поставит тазик с бриллиантами и в картишки играет: проиграет, отчерпнёт половником, отдаст проигрыш. А обобранные крестьяне по миру пошли. Их ловили и ноздри вырывали. С любовником Бироном тешились: обливали голых мужиков холодной водой и выставляли на мороз. И стояли такие ледяные скульптуры до весны. Подсобили гвардейцы Елизавете Петровне. Сбросили Иваново колено с престола. Тут уж ничего не скажу — единственная, кто кровь отменила. Правда, с гвардейцами грешила. Да от собственной дочери отказалась, которую нагуляла с Разумовским, вернее, с крестьянином Разумом. А тот, за ночные утехи графом Розумовским стал величаться. Ну, это её личное дело, Бог с ней. Правда, младенца Иоанна в тюрьме держала лишь только за то, что в его жилах текла кровь Романовых, Иоаннова колена. Но бескровно поцарствовала. С натяжкой можно сказать святая. А Екатерина II пришла к власти. Ну, этой простительно — не русская. Своего мужа, законного царя, пусть даже с одной каплей Романовской крови, но законного, свергла с престола. Опять же с помощью прелюбодеяния с гвардейцами. Велела своему любовнику Орлову убить законного царя. Убили и похоронили. Знать с почестью шла на похоронах, попы махали кадилами. И все молчали, а цареубийца сидела на престоле. А общество называло её матушкой и Великой.
— Вадим, Екатерину называют великой потому, что при ней государство наилучшим образом развивалось.
— Ой, не скажи, общество за определённое время проходит свой этап развития. Это научно Лев Гумилёв доказал. И влияют на это не цари и вожди, а пассионарные всплески, энергия космоса. Может быть, при убитом Петре третьем общество ещё лучше развивалось бы, кто знает. Когда Екатерина постарела, в обществе вообще произошёл застой. К власти приходили молодые люди, не блиставшие умом, такие как Зубов. Их достоинством было одно: умение удовлетворять старческую похоть. А потом, вспомним восстание Пугачёва. В нормальной стране народ не бунтует. Русь утопили в крови. Это тоже святость? Затем Павел пришёл к власти; прусской муштрой замучил всю Россию. Шпицрутены, введенные в 1701 году Петром первым, при правнуке Павле были основным судилищем на Руси. Провинившихся в прусской муштре солдат, забивали до смерти розгами. Родной сын Александр заказал его. Интеллигенция и офицерство задушили царя в собственной спальне. И снова на престоле цареубийца и отцеубийца. Совесть загрызла, говорят, ушёл в старцы. Его брат Николай I на престол с кровью пришёл. Из пушек расстрелял на Сенатской декабристов, именно в день своей коронации. Ну, пусть эти помазанники Божьи не святые. Может, интеллигенция святая? Александра II, освободителя, который рабство на Руси ликвидировал, конституцию подписал, его за это господа «освободители народа» убили. Правда, перед этим попутно убив кучу народа. Кто им давал деньги на поездки за границу, на кружки, на бомбы? Эти господа нигде не работали. Двор им давал, окружение царя. Человек полюбил женщину Екатерину Долгорукую, имел он на это право? Просто как человек? Двор не принял, не царской она крови. Убили царя.
Ну, хорошо и интеллигенция не святая. Так может быть простой народ свят. Революция семнадцатого года показала всю святость. Убивали и белые, и красные, и зелёные, и бурые. Убивали всех подряд, кто не понравился чистотой рук или цветом лица. Убийство человека только за то, что он когда-то был царём и уже год, как отрёкся. Это как? Убийство детей, только за то, что они были дети бывшего царя? А убийство ни в чём не повинной прислуги? И как только у Юровского на детей рука поднялась. Хотя, пахан, приказал, куда тут денешься. Интеллигенция столкнула общество в гражданскую бойню. Включился в кровавое месиво весь народ. Сжигали заживо. Заливали в рот расплавленный свинец, варили в кипятке. А самое страшное, сдирали с церквей кресты. И стоят они, до сей поры обезглавленные, как укор этой «святой Руси». А как объяснить, что тридцать лет Россией правил грузин. Я не националист, но я не понимаю, как к власти приходят нацменьшинства и истребляют русский народ, причём, с помощью самого же народа, представители которого были судьи, адвокаты и палачи. Журналисты и писатели писали хвалу, поэты сочиняли оды, возвеличивая грузина-убийцу. А в лагерях кто занимался насилием и убийством? Дмитрий Лихачёв в своём выступлении как-то говорил, что многие охранники Соловецкого лагеря разговаривали между собой на французском языке. Пролетарий, Вася, иностранным языкам не обучался. Так, кто это делал? Святые? Это делали вполне образованные русские люди. А сейчас, эта сросшаяся с бандитами власть, и разгуливающие по улицам киллеры. Это не святая, Вася, это кровавая, не только по локти, но и по самые уши, Русь.
— Но позволь возразить, Вадим, многие государства проходили кровавые этапы своей истории.
— Да, проходили, но я не слышал, чтобы кто-то называл столицы Санкт-Берлин, Санкт-Рим или Санкт-Париж. А у нас Санкт-Петербург. К каждому названию нужно относиться серьёзно. Слово — это носитель информации.
— Ты не прав, Вадим, с приставкой сан. Много в мире городов. И это означает почётный.
— Не знаю, может быть и так. Там, наверное, такие же святые, как и наши. Но они не называют себя «святой Францией» или «святой Испанией». Я берусь говорить о делах своего народа. О святости пусть рассуждают они сами. Не может быть страна или город по определению святым, если они построены на костях тысяч крепостных. Хотя, может ты и прав, — Никольцев почесал себе затылок. — Если мы остались язычниками и не приняли веру Христа, тогда все сходится. У язычников жертвенник является святым местом. Там, где больше льётся кровь, там больше святости. Тогда надо срочно разыскивать Перуна, которого Владимир выбросил в Днепр. Водрузить его на место и продолжать приносить ему юношей и девушек в жертву.
— Так, что же делать, Вадим?
— Конкретно тебе? Сегодня жениться и уезжать с Асей в нормальную страну, где не взрываются электрички, дома, подземные переходы, где не убивают в подъездах журналистов, не поджигаются торговые палатки, и не идут среди белого дня в центре столицы криминальные разборки «братков». И где нет бездомных офицеров. Выброшенный на улицу офицер, отставник — это позор власти. Кто ж её после этого защищать будет? Запомни, судьба даёт каждому человеку один шанс. Если он прохлопает «варежкой», она от него отворачивается. Выбрасывает в брак. Ты думаешь, почему представители власти открывают свои счета за границей? Да потому что грабят они здесь, а жить собираются там. А народу пудрят мозги о своей любви к нему.
— И, что у депутатов нет никаких планов по поводу возрождения России?
— Ты же сам когда-то доказывал депутату у меня на даче.
— Время идет, что-то же меняется.
— Поверь мне на слово, ничего не изменилось. Никаких планов на ближайшую перспективу, сплошное законоблудие. Надувание щёк и набивание карманов. Политическим путём решить проблему в России нельзя. Я об этом много раз говорил на заседании Думы. Общество политически наэлектризованное. С него надо снять этот заряд, а для этого надо объявить моратории на партии, но этого в Думе никто не хочет слышать. Все избраны по партийным спискам. Они знают, что если пойдёт каждый индивидуально на выборы, пройдут единицы. Поэтому и продолжается растаскивание общества и раздел на своих и врагов. Только экономика поднимет людей с колен, а стало быть, возродит Россию.
— А как же быть с теми, кто награбил?
— Оставить их в покое, Бог им судья. Новый передел ни к чему не приведёт, и нас с тобой снова не устроит, потому, как в списках новых нефтяных магнатов не окажется фамилии Бурцев и Никольцев. Потому, что ни ты, ни я воровать не умеем. Лозунг «грабь награбленное» мы уже проходили. Я часто думаю, зачем появился человек на земле и прихожу к такому выводу: Бог, провинившихся на том свете, отправляет сюда, на землю, чтобы они помучили друг друга и поняли, что такое ад. А особо провинившихся он отправляет в Россию. Монархию сменили коммунисты. Что лучшие времена настали? Сейчас демократы пришли, ещё хуже стало, стрельба на улицах. Какая разница, где убивают: человека в лагерях или бомбой в собственной спальне. Власть ничего не предпринимает — она стала воровская и пьяная. Держава не кобыла — это с ней можно так поступать; напился, опустил вожжи и заснул в телеге, а кобыла сама домой довезёт. Страной управлять надо. А если честно сказать, но это моё личное мнение: если эта власть продержится долго, то Россия не будет иметь перспективы. При такой власти империя развалится полностью, и на этом месте появится новое общество. Не станет России, будет великий Китай.
Появилась в дверях Ася.
— О чём беседуют умные мужи?
— Говорим, стоит ли Васе ехать во Францию.
— И что решили?
— Конечно, стоит, — заулыбался Бурцев.
— Что-то до этого ты не был таким сговорчивым.
— Переосмыслил, — сказал Вадим
— Сам или ты помог?
— Нет, что ты, — сказал Никольцев, — такие вещи он решает сам. Но, не без того, что пришлось кое-что обосновать.
Венчание, а затем регистрация во Дворце бракосочетания проходили почти до семнадцати часов. Уставшая, но счастливая супружеская пара вечером сидела в небольшом уютном зале дорогого ресторана. На банкете присутствовали только близкие друзья. Все желали счастья, успехов на новом месте.
— Я хочу выпить, — сказал Никольцев, поднимая бокал, — за моего лучшего друга и за его любовь, которую он пронёс через годы. Не взирая на то, что он потерял надежду увидеть Асю в живых, он продолжал любить. И Бог увидел это, и вознаградил его за эту любовь — счастья вам с Асей! И ещё я хочу выпить за то, чтобы фирма «Свои» прекратила своё существование как охранная фирма, а превратилась в российско-французское предприятие под руководством семейства Бурцевых.
— Избавьте; избавьте, — зашумела Ася, — я в бизнесе не смыслю. У меня свой профиль — медицина, а этим пусть занимается Василёк с Сашей.
— Ну, тогда Бурцев и сыновья.
— Что ты, Вадим, — опять зашумела Ася, — Саша пока в единственном числе.
— Я же и говорю пока, а потом во-множественном. Все засмеялись.
Бурцев сидел и не сводил с Аси глаз.
— Что ты на меня, Васенька, так смотришь?
— Красивая ты у меня стала.
— А раньше?
— И раньше красивая была, а сейчас краше. Настоящая женщина, в полном расцвете.
Банкет затянулся далеко за полночь. Ася и Бурцев уснули только под утро. Во второй половине дня стали появляться гости. Первым пришёл Никольцев. Бурцев уловил что-то необычное в его лице. Ася ушла на кухню готовить закуски.
— Я гляжу, ты чем-то расстроен? Случилось чего?
— Сволочи, жить не дают.
— Кто не даёт?
— Есть тут один зам министра, запугивать меня по телефону вздумал. Вася, я привёз конверт, пусть он в сейфе на фирме полежит. Ты когда уезжаешь?
— Дня через три. Ася билеты заказывала, не спрашивал на какое число.
— Скажи Васину, чтобы конверт не трогал. Там дело, которым я занимаюсь.
— Он сейчас придёт — ты ему и скажешь.
— Если со мной что случится, а бумаги в прокуратуру.
— Что это так серьёзно?
— Да, Вася, очень серьёзно. Коррупция в правительстве. Хочу в Думе доклад сделать и этих гадов за штаны потрясти, чтобы говно с них посыпалось.
— Может тебе с фирмы охрану выделить?
— Не надо. Подумают, что испугался.
— Может, не стоит, Вадим, этим заниматься. Не дай Бог чего случится! Боюсь, что и прокуратура все похерит, а бумажки уничтожат и концов не найдут — они же все одной кодлой держатся.
— Ты прав, может и не надо, если бы пугать не стали. Они думают, что любого могут… Зашла Ася. Вадим Степанович оборвал речь на полуслове.
— Что секретничаете? Я не шпионка, я только по паспорту гражданка Франции.
— Что ты, что ты, — зашумел Вадим, — я у Васи спрашиваю, когда уезжаете.
— В среду, Вадик, я уже и билеты заказала.
Бурцева и Асю провожали Никольцев, Васин и Жургин.
— Когда теперь к нам? — спросил Никольцев.
— Даже не знаю. Вначале надо основательно разобраться, найти нужное дело.
— У меня уже намётки есть, — сказал Вадим. — Если депутатом снова выберут — организуем легко. Со многими министрами знаком лично. Правда, с новым премьером еще не познакомился — мальчишку какого-то поставили. Соснин их меняет, как перчатки.
— Задумал хорошее дело? — спросил Бурцев.
— Заранее не буду говорить. Господь читает мысли, а дьявол слышит слова.
— Ты, Вадим, может, не дразнил бы их с этим докладом. Пусть воруют. Это же борьба с ветряными мельницами, ты ж на Дон Кихота непохож.
— А ты бы не стал?
Бурцев подумал.
— Наверное, довёл бы до конца.
— Вот видишь, за это и люблю тебя. За смелость. Я не люблю трусливых.
Всё время в самолёте Бурцев вёл себя неспокойно.
— Чего ты так волнуешься, Вася?
— Не знаю, как я с сыном встречусь, как он примет меня.
— Всё будет нормально — я ему несколько раз звонила. Он всё спрашивал: какой папка, как выглядит, а я ему говорю, посмотри на себя в зеркало, вот так выглядит твой папа.
— Я же ни одного слова не знаю по-французски, как я с ним буду говорить?
— Научишься, я тоже не знала, жизнь заставила.
Прошла неделя. За это время Василий посмотрел почти весь Париж. Побывал в имении и уже стал строить планы на будущее. Утром за завтраком зазвонил телефон. Ася подняла трубку.
— Вася, тебя, — сказала она.
— Кто может мне звонить?
— Витя Васин.
— Здравствуй, Витя, я слушаю тебя, — в трубке что-то сказали. — Когда это случилось? Ася насторожилась и внимательно посмотрела на Бурцева. Лицо его сразу переменилось — Оно стало каким-то каменным, похожим на гипсовую маску. Он долго что-то слушал, затем сказал:
— Я завтра вылетаю, — и положил трубку.
— Что случилось, Вася?
— Никольцева убили.
— Боже! — вскрикнула Ася. — Кто же это, кому мог мешать этот милый человек? — с её глаз покатились слёзы.
— Он расследовал коррупцию, докопался до истины, и хотел сделать доклад в Думе. На завтра планировалось его выступление. Был у дочери в гостях. Возвращался домой, бандиты изрешетили всю машину.
— Я с тобой тоже лечу, — сказала Ася, — билеты сейчас закажу.