Б а р о н е с с а. Малое несчастье, когда оно следует за большими, переполняет чашу; да ведь и утрата подруги - несчастье отнюдь не малое.
У ч и т е л ь. Успокойтесь и доверьтесь нам - мы непременно исправимся и сделаем все возможное, дабы угодить вам.
Б а р о н е с с а. Ничуть не бывало: ни одному из вас уже не снискать моего доверия, но отныне я буду требовать от вас повиновения, у себя в доме я намерена приказывать.
- Да, требуйте, приказывайте нам! - вскричал Карл.- И впредь вам не приведется жаловаться на паше непослушание.
- Ну, уж чрезмерно строга к вам я не буду,- с улыбкой возразила баронесса, взявши себя в руки,- мне не доставляет никакого удовольствия приказывать, в особенности таким свободомыслящим людям, как вы, но я хотела бы дать вам один совет и присовокупить к нему просьбу.
У ч и т е л ь. И то и другое будет для нас законом.
Б а р о н е с с а. Было бы глупо с моей стороны пытаться отвлечь в сторону тот интерес, что вызывают у каждого великие события, ныне совершающиеся в мире, события, жертвами коих, к несчастью, мы уже стали. Я не могу изменить взгляды, которые складываются у того или иного человека соответственно его образу мыслей и затем укореняются, развиваются, продолжая определять его поведение; столь же глупо и жестоко было бы требовать, чтобы он их не высказывал. Но одного я вправе ожидать от членов кружка, в котором живу,- что единомышленники будут держаться заодно и проводить время за приятной беседой, когда один говорит то, что другой уже подумал про себя. В своей комнате, на прогулке, в любом месте, где бы ни встретились эти люди, пусть они вволю изливают друг другу свои чувства, подхватывают то или иное мнение, упиваются пылкостью своих убеждений. Но в обществе, дети мои, не забывайте о том, сколь многим, дорогим и сокровенным, приходилось нам жертвовать и прежде ради светских приличий, еще до того, как возникли споры об этих предметах, и что пока существует мир, каждому придется ради светских приличий держать себя в рамках, хотя бы внешне. Итак, не во имя добродетели, а во имя самой обычной вежливости призываю я вас оказывать мне и остальным ту учтивость, которую вы - не будет преувеличением сказать - с малолетства привыкли оказывать первому встречному.
- Вообще я не понимаю,- продолжала баронесса,- что с нами сталось? Куда исчезло вдруг наше светское воспитание? Как мы, бывало, остерегались в обществе затронуть тему, которая могла бы оказаться неприятна тому или другому из присутствующих!
Протестант перед лицом католика избегал насмехаться над церковным обрядом; самый ревностный католик в присутствии протестанта никогда бы не обмолвился о том, что старая религия дает более надежную гарантию вечного блаженства.
Никто не стал бы хвалиться своими детьми в присутствии матери, потерявшей сына, и всякий чувствовал себя сконфуженным, ежели у него ненароком вырывалось неосторожное слово. Каждый, кто находился поблизости, старался загладить промах,- а что делаем мы ныне? Разве не постукаем мы как раз наоборот? Мы старательно выискиваем любой повод, дабы произнести нечто такое, что разозлит другого и выведет его из себя. О дети, друзья мои! Вернитесь же снова к прежним нашим привычкам. Нам довелось испытать уже немало горя, и, быть может, дым, что мы вдыхаем днем, и зарево, что видим ночью, предвещают нам близкую потерю наших жилищ и оставленного нами имущества. Так не будем же с таким ожесточением обсуждать эти новости в обществе, не будем частым повторением вслух еще глубже запечатлевать в душе то, что и само по себе причиняет нам довольно страданий в тиши.
Когда умер ваш отец, разве давали вы мне тем или иным образом, словами или знаками, вновь почувствовать горечь этой невосполнимой утраты? Разве не старались вы убрать с моих глаз все, что могло мне напомнить его в те горестные дни, и своей любовью, своей ненавязчивой заботой и услужливостью смягчить боль утраты и поскорее залечить рану?
Разве не нужен нам теперь именно этот светский такт, который нередко действует вернее, чем неуклюжая помощь, пусть с самыми лучшими намерениями,теперь, когда не одного или двоих среди массы счастливых вдруг поражает несчастный случай и его горе вскорости тонет в благополучии остальных а когда среди неисчислимого множества несчастных только немногие в силу своих природных свойств или благоприобретенного умения наслаждаются случайным или искусственным довольством?
К а р л. Вы уже достаточно отчитали нас, милая тетушка, не хотите ли снова протянуть нам руку?
Б а р о н е с с а. Вот она, с условием, что отныне вы позволите ей вами управлять. Объявим амнистию! В такие времена чем быстрее люди решаются на примирение, тем лучше.
В этот миг в гостиную вошли другие женщины, успевшие уже хорошенько выплакаться после отъезда гостей и теперь избегавшие смотреть на Карла.
- Подойдите сюда, дети! - воскликнула баронесса.- У нас здесь состоялся серьезный разговор, и, как я надеюсь, он поможет нам восстановить мир и согласие, а также снова ввести тот хороший тон, которого нам долгое время недоставало. Быть может, никогда еще мы так не нуждались в том, чтобы сплотиться теснее и постараться рассеяться, хотя бы на несколько часов в день. Условимся же, что каждый раз, когда мы соберемся здесь вместе, всякие разговоры на злобу дня будут воспрещены. Как давно уже не вели мы поучительных и одушевляющих бесед, как давно не рассказывал ты нам, милый Карл, о дальних странах и царствах, об их устройства, жителях, обычаях и нравах, которые тебе так хорошо известны. Как давно уже не вещала вашими устами (так обратилась она к учителю) древняя и новая история и мы не слышали сравнительных описаний столетий и лиц! Где те прелестные, изящные стихи, что, бывало, так часто, к усладе общества, извлекались из записных книжек наших юных дам? Куда девались непринужденные философские размышления? Неужели у вас совсем пропала охота приносить, как прежде, с прогулок то примечательный камень, то какое-нибудь неизвестное - по крайней мере нам растение или причудливое насекомое, что раньше всегда подавало нам повод предаться возвышенным мыслям о взаимосвязи всех существ? Пусть все эти беседы, некогда возникавшие сами собой, теперь снова войдут у нас в обычай по принятому нами уговору, постановлению, закону; употребите все свои силы, чтобы эти беседы были поучительными, полезными и, в особенности, занимательными,- это понадобится нам, быть может, еще больше, чем теперь, ежели все окончательно пойдет прахом. Дети мои, обещайте мне это!
Они горячо обещали ей сдержать уговор.
- А теперь ступайте: сегодня чудесный вечер, пусть каждый насладится им, как ему благоугодно, а за ужином давайте впервые за долгое время вновь насладимся плодами дружеской беседы.
Все понемногу разошлись; только фрейлейн Луиза осталась сидеть возле матери; у нее все не проходила досада на то, что ее разлучили с подругой, и она весьма резко отказала Карлу, приглашавшему ее на прогулку. Мать и дочь уже некоторое время молча сидели рядом, когда в гостиную вошел священник, только что возвратившийся с долгой прогулки и потому не подозревавший о том, что произошло в доме. Он положил шляпу и трость, сел в кресло и хотел было что-то рассказать, однако Луиза, делая вид, будто продолжает разговор с матерью, сразу же перебила его:
- Все-таки для некоторых лиц только что принятый нами закон окажется весьма неудобным. Ведь и в прежнее время, когда мы живали в имении, нам подчас не хватало тем для разговоров, ибо это не то что в городе, где можно сегодня оклеветать бедную девушку, завтра набросить тень на молодого человека; однако до сих пор мы находили отдушину, рассказывая забавные анекдоты про ту или другую великую нацию, высмеивая как немцев, так и французов и объявляя то одного, то другого якобинцем или клубистом. Но если и этот источник будет закрыт, то кое-кто из нашего кружка станет немым.
- Этот выпад, милая барышня, по-видимому, нацелен в меня?- с улыбкой начал старик священник.- Ну да вы знаете, что я почитаю себя счастливым, когда меня время от времени приносят в жертву остальной компании. Ибо хотя вы, несомненно, в каждой беседе делаете честь вашей прекрасной воспитательнице и всякий находит вас обворожительной, любезной и милой, в вас тем не менее сидит этакий бесенок, с которым вы не всегда можете совладать, и за малейшее насилие, каковое вы над ним чините, вы, похоже, вознаграждаете его за мой счет. Скажите мне, милостивая государыня,обратился он к баронессе,- что произошло в мое отсутствие? И какие это разговоры отныне запрещены в нашем кружке?
Баронесса поведала ему обо всем случившемся. Он внимательно ее выслушал и заметил:
- Да ведь и при таком порядке некоторые лица найдут возможность развлекать наше общество, и, пожалуй, даже лучше, нежели в других обстоятельствах.
- Посмотрим,- сказала Луиза.
- В этом законе,- продолжал священник,- нет ничего тягостного для человека, который умеет занимать себя сам; напротив того, ему будет приятно, что отныне он может поделиться с окружающими тем, что до сих пор делал словно бы украдкой. Ибо не в укор вам будь сказано, барышня, но кто же создает сплетников, соглядатаев и клеветников, как не само общество? Редко доводилось мне видеть, чтобы чтение книги или рассказ об интересных предметах, способные затронуть ум и сердце, в той же мере захватили бы внимание слушателей, так же пробудили бы их душевные силы, как иная ошеломительная новость, в особенности, если она принижает какого-нибудь соотечественника или соотечественницу. Спросите себя, спросите других - что придает интерес событию? Не его важность, не влияние, которое оно оказывает, а его новизна. Только новое обыкновенно представляется важным, потому что оно вызывает изумление само по себе и на мгновенье возбуждает нашу фантазию, наши чувства едва задевает, а ум и вовсе оставляет в покое. Каждый человек способен совершенно без ущерба для себя принять живейшее участие во всем, что ново, и поскольку цепь новостей все время переключает его внимание с одного предмета на другой, то для толпы ничто не может быть более желанным, чем подобный повод для вечного рассеяния и подобная возможность дать выход своей злобе и своему коварству - всегда удобно, всегда по-новому.
- Ну вот,- воскликнула Луиза,- похоже, вы везде сумеете найтись: прежде от вас доставалось только отдельным лицам, теперь уж должен расплачиваться весь род людской!
- Я не требую от вас, чтобы вы когда-либо стали ко мне справедливы,возразил старик,- но одно я вам должен сказать: все мы, зависящие от общества, вынуждены с ним считаться и сообразоваться, более того, мы скорее можем себе позволить в обществе нечто неподобающее, чем то, что будет ему в тягость, а для него нет на свете ничего тягостнее, нежели призыв к размышлению и созерцанию. Всего, что направлено к этой цели, следует избегать, и только в тиши, наедине с собой, предаваться этому занятию, каковое запретно во всяком публичном собрании.
- Сами вы в тиши небось осушили не одну бутылку вина и не один часок соснули среди бела дня,- перебила его Луиза.
- Я никогда не придавал особого значения своим занятиям,- продолжал священник,- ибо мне ведомо, что в сравнении с другими людьми я изрядный лентяй, но между тем я собрал неплохую коллекцию, каковая, быть может, именно теперь могла бы доставить немало приятных часов нашему обществу при его нынешнем настроении.
- Что же это за коллекция? - спросила баронесса.
- Конечно, не что иное, как скандальная хроника,- вставила Лиза.
- Вы ошибаетесь,- сказал старик.
- Увидим,- ответила Луиза,
- Дай же ему договорить,- произнесла баронесса.- И вообще оставь привычку резко и недружественно нападать на человека, даже если он, шутки ради, и готов стерпеть эти нападки. У нас нет причин потакать таящемуся в нас злонравию, хотя бы и в шутку. Объясните мне, мой друг, из чего состоит ваша коллекция? Сгодится ли она для нашего развлечения? Давно ли вы начали ее собирать? Почему мы до сего времени ничего о ней не слыхали?
- Я вам представлю полный отчет,- отвечал старик.- Я уже давно живу на свете и всегда старался присмотреться к тому, что случается с тем или иным человеком. Я не нахожу в себе ни сил, ни решимости для обозрения всеобщей истории, а отдельные мировые события сбивают меня с толку; однако среди многочисленных историй из частной жизни, правдивых и ложных, которые обсуждаются в обществе или рассказываются друг другу на ухо, попадаются иногда такие, что обладают более истинной и чистой прелестью, нежели прелесть новизны. Одни способны развлечь нас благодаря остроумному повороту; другие на какие-то мгновенья открывают нам человеческую натуру и ее сокровенные глубины, а иные потешают нас забавными дурачествами. Из большого числа подобных историй, что в обыденной жизни тешат наше внимание и нашу злобу и столь же обыкновенны как и люди, с которыми они приключаются и которые их рассказывают, я отобрал те, что, на мой взгляд, особенно характерны, что занимают и трогают мой ум, мою душу и, когда я мысленно возвращаюсь к ним, дарят мне минуты спокойной и незамутненной радости.
- Очень любопытно, - сказала баронесса,- услышать, какого рода эти ваши истории и о чем в них, собственно, идет речь.
- Вы легко можете догадаться, что о судебных процессах и семейных распрях речь в них пойдет не часто. Дела такого рода большею частью интересуют лишь тех, кому они отравляют жизнь.
Л у и з а. А о чем же эти истории?
С т а р и к. В них обыкновенно рассказывается,- не стану этого отрицать,- о тех чувствах, что связывают или разделяют мужчин и женщин, делают их счастливыми или несчастными, по чаще смущают и путают, нежели просветляют.
Л у и з а. Вот оно что! Значит, вы намереваетесь преподнести нам в качестве изысканного развлечения набор непристойных анекдотов? Простите мне, мама, это замечание, но оно напрашивается само собой, а ведь надо же говорить правду.
С т а р и к. Надеюсь, вы но найдете в моей коллекции ничего такого, что я мог бы назвать непристойным.
Л у и з а. А что вы обозначаете этим словом?
С т а р и к. Непристойные речи, непристойные рассказы для меня непереносимы. Ибо они представляют нам вещи низменные, не стоящие внимания и обсуждения, как нечто необыкновенное, нечто притягательное, и вместо того, чтобы приятно занять наш ум, возбуждают нечистые желания. Они скрывают от наших глаз то, что надо либо видеть без всяких покровов, либо не видеть вовсе.
Л у и з а. Я вас не понимаю. Вы ведь все же постараетесь изложить нам ваши истории поизящней? Неужели мы позволим оскорбить наш слух пошлыми анекдотами? Или у нас здесь будет школа, где наставляют юных девиц и вы еще потребуете за это благодарности?
С т а р и к. Ни то, ни другое. Ибо, во-первых, ничего нового для себя вы не узнаете, в особенности потому, что, как я с некоторых пор замечаю, вы никогда не пропускаете небезызвестных статей в ученых журналах.
Л у и з а. Вы позволяете себе колкости.
С т а р и к. Вы - невеста, и потому я вам не ставлю этого в упрек. Я только хотел вам показать, что и у меня найдутся стрелы, которые я при случае могу в вас пустить.
Б а р о н е с с а. Я уже поняла, к чему вы клоните, объясните ей тоже.
С т а р и к. Для этого мне пришлось бы лишь повторять то,