- Вот верно, - сказал чей-то удивительно спокойный голос. Стоящей в толпе Марине показалось, что это был голос Дегтярева.
Головы снова повернулись к Неретину. Было в разноцветных мужичьих глазах странное любопытство и ещё что-то другое. В это мгновение все происходящее в последние недели представилось Неретину в виде тяжелой неповоротливой цепи. Было в ней одно звено, которое нужно было нащупать и крепко за него ухватиться, и кто сумел бы это сделать, потащил бы за собой всю цепь. Это звено играло сейчас своим чистым железным цветом перед синими неретинскими глазами. Он соскочил с пня. Как бы угадывая его мысли, толпа разделилась на две части, прочистив к копаевской группе прямую, обсаженную людьми дорогу. По ней, вычеканивая каждый шаг, Неретин подошел к лавочнику.
- Гражданин Копай, - сказал спокойно, немного даже весело, - ваши лодки мобилизуются на сегодняшний день...
- То ись как мобилизуются? - глухо проворчал лавочник. - Людей спасти нужно - верно, но ведь лодки-то мои. Можно бы было и попросить. А если, как с чужим добром... вообще мобилизуются, то я могу и не дать...
- Что? - переспросил почему-то Неретин, хотя слышал все до единого слова.
- Никанор Иванович! Может, как для спасения человеческих жизней... робко высунулся Барков.
Но Копаю в вопросе Неретина почудилась нерешительность. Впиваясь в лицо председателя заплывшими невидящими глазами, он произнес:
- Пусть народ лодки просит... Тебе я их не дам... понял?..
Неретин выхватил из-под рубахи наган и, приставив его чуть ли не к самому лбу лавочника, сказал, отсекая кремнями зубов каждое слово:
- Гражданин Копай! За неподчинение революционной власти я вас арестую.
От неожиданности таксатор уронил подзорную трубу. Лицо Копая стало матово-бледным:
- Я...
Барков не выдержал и пустился бежать, цепляясь выцветшей рубахой за ореховые кусты.
- Тю-у... Тю-у... - закричали ему вслед как-то совсем беззлобно. Кто-то бросил вдогонку палкой.
Неретин вызвал десятских.
- Отведите в карцер.
- Руки связать али нет? - робко спросил один из них. Копай приходился ему кумом, и десятский не знал, что теперь делать.
- Натурально, связать, - вывернулся откуда-то Харитон Кислый. - Мы ихнего брата очень даже прекрасно знаем.
И, забыв про спадающие без поддержки штаны, он собственным ремешком из оленьей кожи скрутил лавочнику руки назад. Копая увели.
3
Неретин отрядил людей за лодками и стал вызывать охотников-гребцов. При такой воде в каждую лодку нужно было не менее четырех человек. Большие рыбачьи плоскодонки могли, помимо гребцов, принимать по восемь человек пассажиров.
Первую - жмыховскую - лодку привезла Каня. Был у Кани сегодня какой-то особенно недевичий, мужественный вид. И, должно быть, глядя на нее, решил спасать глупых русских людей старый Тун-ло.
"Кого бы взять четвертого?" - подумал Жмыхов.
Когда спускали лодку к воде, подошел Антон Дегтярев. Он видел сердито пенящуюся у берега воду и почувствовал незнакомую до сих пор боязнь за женщину.
- Ты бы дочку оставил, - сказал Жмыхову, - давай я вместо нее!
- Садись и ты, а дочка не помешает.
Антон разулся, на случай если придется плавать, и помог стащить лодку. Вода понесла корму, но они удержали суденышко за нос. Народ сдвинулся ближе посмотреть на первую четверку. Каня прошла к рулю. Жмыхов с Дегтяревым сели на весла. Тун-ло встал на носу и легким ударом шеста оттолкнулся от берега. На берегу сняли шапки и истово закрестились. В первый момент лодка завертелась и понеслась книзу. Бабы жалобно запричитали. Но гребцы тотчас же выправились и несколькими ударами весел подвинулись выше. Держась носом накось течению, под мерными взмахами бесперых крыльев плоскодонка поплыла к забоке.
- Не плачь, старуха! - сказал какой-то бабе отец Тимофей. - Кабы природа сильней людей была, здесь на берегу не мы бы стояли, а бурьян рос, дура!
Стали подвозить постепенно и копаевские лодки. Добровольцы делились на четверки и спускали плоскодонки к воде. Однако ни одно суденышко больше не отплывало. Гребцы выжидательно толкались на берегу. Неретин видел, как первая лодка обогнула торчащее из воды сломанное дерево и через несколько секунд скрылась в лесу.
"Чего ж эти не едут?" - подумал с неудовольствием.
- Чего ждете?
На берегу неловко замялись.
"Думают: мы-то поедем, а ты как?" - сообразил Неретин.
- Ну, друже, - сказал он сельскому председателю, - ты тут распорядишься... Эй, кто со мной?
Он оглянулся, стараясь увидеть отца. Они уже с неделю не разговаривали, и Неретину хотелось на всякий случай проститься. Подошли Харитон и Горовой.
- Едем, что ли?
Кислый был мрачен. Он только что отыскивал Марину и не нашел, а Марина плакала в кустах по Дегтяреве.
- Обождите меня! - закричал отец Тимофей. Он скинул рваный подрясник, и вместе с подрясником ушел от него весь его библейский запах. Был отец Тимофей обыкновенный чернобородый и быстроглазый мужик Полтавской губернии шутник, философ и баштанник.
Прихрамывая на ногу, подбежал старый Нерета. Взглянул на сына и не сообразил, что сказать:
- Сапоги-то... сбуй!.. - промолвил неожиданно. Губы его кривились, и странно дрожала легкая и светлая борода. "Подумает, сапог жалко..." промелькнуло в седой голове. Но сын понял, как нужно, и разулся.
- Прощай! - сказал отцу.
Нерета не решился его перекрестить.
Когда садились на гладко вытесанные ильмовые сиденья, прибежала из села баба, крича что-то неслышное в лодке из-за речного шума. На берегу заволновались.
- Учителя ищут...
- Кого? Учителя? Убег...
- Родила? Да ну-у?
- ...Вот поди ж ты...
- Хвершалиха без памяти у койки, все руки в крове!
Неретин вздрогнул.