Антон вспомнил весеннее девичье дыхание, полный податливый стан Марины под рукой, терпкий запах прошлогоднего сена.
- Выходит, что не везет, - промолвил. Свистнул и опять промолвил: - А мне и без жены хорошо. Сытый голодного не разумеет. Это еще, наверно, в Священном писании сказано.
Харитон не знал, чем сыт его спутник, и говорил много. Слова - тяжелые камни - падали на кедровый подстил, не производя впечатления. И под их нудное гуканье Антон заснул. Были у него буйные русые волосы, вымазавшиеся за ночь в кедровой смоле подстила.
2
На другой день по непролазным кедровым стланцам они перевалили Лейборадзу.
Забытую охотничью тропу нашли быстро. Она заросла более светлым пырником и папоротью и выделялась резко. Они наделали зарубок и пошли назад. На этот раз не перевалили отрог, а обогнули его западней. На востоке, красуясь посвежевшей вершиной Лейборадзы, темнел становик Сихотэ-Алиня. На всем обратном пути засекали насечки и ставили вехи. Идти стало труднее. Ноги скользили в траве, не давая шагнуть широко. Ключи вздулись и мутно ревели, волоча громадные слизкие камни да черные валежины. Более крупные ручьи плавили вниз целые плоты сухостоя и вырванного с корнем ельника. Болота заозерели, а дождь не прекращался.
Антон и Кислый перебирались по кедрачу, как белки. "Как-то там Неретин?" - думал Харитон. Он снова набрался сил и чувствовал позыв к работе и людям. Хотелось поговорить еще об одном заветном, и он пощупал Дегтярева.
- Политикой интересуешься? - спросил у него.
- Нет, - ответил Антон добродушно.
Он пел всю дорогу какие-то необычные песни и часто кричал без видимых причин. Любил человек звук своего голоса.
- Чем же интересуешься?
- Собой... зверем... тайгой...
- А людьми?..
- Мало. Разве вот бабами. - И он захохотал бескручинно-широким, разливистым хохотом.
- Зря, - солидно заметил Харитон, - политика не мешает бабе.
- А баба политике мешает. Только я не потому, а так... Если драться будете, буду там, где ты.
- Молодец, - похвалил Харитон отечески. - Я уж дрался, жаль, тебя не было.
Они с трудом переправились через Сыдагоу и вышли в долину верст на тридцать ниже прежней стоянки таксатора. В Боголюбовской перемычке образовался гигантский затор, и вся верхняя падь превратилась в бушующее озеро, по которому плавали корейские фанзы и чьи-то белые шаровары на черных обломках, казавшиеся издали парой лебедей.
У берега в густых карчах запуталась выдолбленная душегубка.
- Это нашему козырю в масть, - обрадовался Антон.
Они вытащили лодку на берег и, смастерив кинжалами весла, в один день спустились по мятежной Улахэ в Сандагоу.
Вечер был праздничный. Переодевшись и закусив, оба ввалились к девчатам у солдатки Василисы, наполнив избу здоровым молодым хохотом.
3
На вечерке танцевали парни с девчатами польку. Дробно отстукивали большими сапогами чечетку, а у девчат юбки, длинные и широкие, так и плавали по избе.
У солдатки Василисы на постоялом дворе - три отделения. Одно - кухня для стряпни, другое - для постояльцев отдельные комнатки, а третье - для вечерок. С дождями таксатор перебрался во второе. Рабочие остались в палатках. Таксатор был молодой, но до девок труслив. Примостился на вечерке в углу, даже рот раскрыл, и текли по рыжей бородке слюни.
У Дегтярева глаз голубой, как далекие сопки, а у Кислого - серый и напористый, как вода. "Который? - подумала Марина, и где-то екнуло: Дегтярев..." Стрельнула глазом влево и вправо, а Дегтярев уж рядом. Щека давно не брита - колется, и от волос кедровой смолой пахнет.
- Мотри, Харитон-то побьет, - шепнула.
- Не побьет, мы с ним приятели.
- Мельника побил...
- Мельника - не за тебя, за политику.
- И за меня тоже...
Сказала немного с гордостью, и Антон удивился.
Кислый драться был неохоч. Смотрел на них мельком, в танце, уголками глаз, и было ему обидно. Обидно было потому, что рус у Марины волос и румяны щеки, и потому еще, что сам он здоров и в летах, и три года из-за нее к девкам не ходил, хоть и тянуло. И только сейчас стало обидно еще за то, что Дегтярев в тайге сказал: "Сытый голодного не разумеет".
А Митька Косой, присяжный запевала, взял Харитона под руку и на заросшее волосом ухо сказал:
- Не стоит глядеть, птичка-то не для тебя.
- А для кого же?..
Митька отвел глаза в сторону и хитро ответил:
- Как Вавилу побил - на вечерки ходить боится...
- Ну и что же?.. За Вавилу она все одно не пойдет - дурная хворь у мельника.
- А кошелек толстый.
- Ерунда...
- Дело твое, а только, думаю, зря в монахи записался. Иль, окромя Марины, баб нету? Вон Василиса давно млеет.
Бровь у Митьки рыжая, а лицо в веснушках. Мигнул Харитону и пугнул его в непотребное место:
- У-у... душа с тебя вон... Симферополь!..
Веселый парень был.
4
На улице исходило холодным дождем небо. Когда открывали дверь, звук дождя был - точно стучала молотилка на осеннем току. Разве только хлюпало немного, а на току звук бывает сухой и четкий. Таксатор вспомнил, как прошлый год осенью, просекая ивняк, вышли через ключ к току. Молотилок в Сандагоуской волости мало. Ток был сельца Утесного - молотила вся деревня. Снопы в машину направлял хозяин Кривуля. Кричал:
- Гони, гони... э-эй!..
Мальчишка, голый по пояс, стегал коней волосяным кнутом, и кони ходили в мыле.