— Подводите вы часто и с ритмом поставки, и особенно с качеством. Поймите же, качество переходит в количество!
— Как это понимать? — насторожились в президиуме.
— Очень просто. Повысить качество шин, вдвое увеличить ходимость — это все равно что вдвое увеличить их количество. А с точки зрения экономики — даже еще лучше: затрат меньше, — объяснил Брянцев. — Я понимаю, конечно, что выступление мое не самокритично. Но что толку бить себя в грудь и каяться: у меня это плохо, у меня то нехорошо. Знаешь, что плохо — устраняй, а не плачься. А вот внешние беды мы сами устранить не можем и потому просим вашей помощи. Теперь второе. Как нам поднять качество сажи и каучука? Никакие временные комиссии тут не спасут. Нужен постоянно действующий фактор — организованное и направленное творчество масс. Нужны такие общественные институты, как наш.
Брянцев подробно рассказал о поисках и находках рабочих-исследователей, назвал фамилии лучших, привел цифры достигнутой экономии. Не много цифр, но они впечатляли.
Его слушали с напряженным вниманием. Многие думали, что он будет отвечать на нападки, оправдываться, но он обманул ожидания.
— Товарищи эсковцы, — обратился он к делегатам завода «СК», — разве вы не знаете, что каучук быстро стареет, что через три-четыре месяца хранения на складе он теряет половину своих драгоценных свойств? И других нерешенных проблем у вас тьма. Так почему бы вам не создать институт, подобный нашему? И первая поисковая тема напрашивается сама собой — разработка антистарителя для каучука. Неужели это вас не вдохновит?
И снова реплики из зала:
— Это задача первейшей важности!
— Неисчерпаемая тема!
— Вы знаете, кто нам помог найти антистаритель для резины? Нефтяники. Они и вам помогут. А мы передадим опыт создания общественного института. Может быть, вы такую форму работы не приемлете? Может, считаете, что только на шинном заводе собрались гении, а вы творчески бесплодны? Нет же! Так за чем дело стало? Вы думаете, мы не жаждем получить от вас защищенный нестареющий каучук? А разве другие заводы не ждут его? Ждут. Или остается в силе древнее изречение: «Нет пророков в своем отечестве»? Вдумайтесь: сотни общественных институтов организовались в разных концах страны, а здесь, в городе, где родилось это замечательное движение, — один институт. Наш. Почему? Зависть заела? Вторыми быть не хочется? Лавров первооткрывателей не достанется? Да разве в лаврах дело? Создайте нестареющий каучук — и вам памятник поставят!
Тихо в зале. Только нет-нет да переглянутся люди. В самом деле: почему в городе никто не подхватывает этот почин?
— Я считаю, что необходимо создать общественные институты на крупнейших предприятиях. Насаждать в приказном порядке не стоит. Если у людей есть вера в свои творческие силы, рабочая гордость, желание искать новое — сами создадут. А тем, кто ждет указаний сверху, могу открыть секрет: есть такие указания.
— Кем они даны? Когда?
— Двадцать вторым съездом партии, принявшим новую Программу партии.
Брянцев взял стакан с водой, стал пить мелкими глотками. В президиуме перешептывались, до его слуха донеслось:
— Хитер. Ишь как повернул… Вместо обороны в наступление пошел.
И похвала:
— Хорошо повернул, по большому счету.
— Но самое главное, из-за чего я поднялся на трибуну, — продолжал Брянцев, — это и самое грустное: мы допустили диспропорцию в развитии зависимых друг от друга предприятий. Нефтеперегонный завод дает мало газа каучуковому, а тот, в свою очередь, мало каучука шинному. Цепь рвется по звеньям. И как ее поскорее соединить, никто не знает. У меня создалось впечатление, что в горкоме ждут, пока этим займутся те, кто повыше. Но верхам тоже нужно подсказать снизу — снизу кое-что виднее. А мы с вами сейчас ничего подсказать не можем, так как проблемами химии в нашем городе серьезно не занимались. Пора городскому комитету партии мобилизовать инженерно-техническую общественность на решение этой узловой проблемы. Если не удастся найти выход, то надо, по крайней мере, бить тревогу. Мы же знаем, что производство шин должно возрасти почти вдвое, и к решению этой задачи надо приступить немедленно.
Секретарь горкома все-таки всыпал Брянцеву за отсутствие в его выступлении самокритики, добавил еще и за то, что на заводе только один коллектив коммунистического труда, и то не цех, а общественный институт. Но выступление его было сдержанным. Он учел, что всякая горячность может быть истолкована как личная обида. А в конце выступления перечеркнул все свои нападки, сказав:
— У Брянцева стало правилом постоянно расширять круг своих забот. Он всегда думает и беспокоится о большем, чем это определено его служебными обязанностями. Работал начальником смены, а думал о реконструкции цеха; работал начальником цеха, а воевал за автоматизацию всего завода. Сейчас, на посту директора, его беспокоят проблемы всего промышленного узла. Все это можно выразить в двух словах: государственный подход.
Много новых друзей приобрел сегодня секретарь горкома. Обрушился бы он на Брянцева с критикой за критику или безоговорочно согласился с ней — и то и другое вызвало бы у людей внутренний протест. Но этот выдержанный, рассудительный человек все разложил по полочкам. Что у Брянцева плохо — то плохо, что хорошо — то хорошо.
В перерыве к директору подошел Гапочка. Он был встревожен тем, что после выступления Брянцева отношение делегатов к директору заметно улучшилось.
— Ты на меня не сердись, Алексей Алексеевич, — тоном осознавшего свою вину человека сказал он. — Это я так, для оживления, чтобы не сказали, будто на шинном зажим критики и все под директором ходят.
Гапочка был в обычной своей роли: нападал при людях, а один на один вилял хвостом. Даже если понимал, что обвиняет несправедливо, удержаться от того, чтобы не блеснуть своей смелостью, не мог — ценил и поддерживал репутацию человека независимого. Но смелости у него хватало лишь на выступление. Потом начинал зализывать нанесенные им царапины.
Брянцев ценил Гапочку как работника, педантичного, напористого, неутомимого, но как человека не терпел.
— Для оживления аудитории я тоже мог бы многое о вас рассказать, ничего не преувеличивая, — ответил Брянцев. — Хотя бы о том, как вы мешали рабочим-исследователям. Только к шутовским приемам я не прибегаю — щажу авторитет людей, с которыми работаю рядом. А вас кто за язык дергает? Знаете прекрасно, что принимали мы эти агрегаты в ящиках согласно акту авторитетной комиссии и иначе не могли принять.
Гапочка выдавил из себя подобие, улыбки.
— Обиделись, Алексей Алексеевич?
— А почему бы и нет? Лягнул бы справедливо — другое дело. Но для чего так, потехи ради? Нехай, мол, и он мое копыто знает!
Гапочка надулся, распушил усы и собрался ретироваться, но не тут-то было. К нему стремительно подошел Кристич.
— Знаете, как вас за глаза называют? — спросил он.
— Не интересуюсь.
— Королем пустословия.
— Как ты смеешь!..
Кристич прикинулся простачком.
— Не я смею, Павло Иванович, — люди. Говорят, окаянные, что сегодня вы это в полную меру доказали! — И вдруг сбросил дурашливый тон: — Недостатки в сырье прежде всего вас касаются, а вы о них ни слова.
— Ладно, поговорим в цехе, — угрожающе произнес Гапочка и отошел.
Но Кристич не отставал от него, шел рядом и что-то без конца говорил, отчаянно жестикулируя.
Когда перерыв кончился, Брянцев увидел Карыгина. Он, как обычно, появился в зале, когда все уже были на местах. Важно шел по проходу к сцене, горделиво неся убеленную сединой голову, отмечая каждый свой шаг стуком палки. Всеми манерами полновластного хозяина он привлекал общее внимание, пока не уселся в первом ряду, где всегда были свободные места.
Огласили список рекомендуемых в состав районного комитета партии. Председатель спросил, есть ли отводы. Брянцев встал и сделал себе самоотвод.
Потребовали, чтобы он объяснил причину.
Что он мог объяснить, да еще после такого панегирика в адрес Таисии? Что расходится с женой? Нет, пусть он остается рядовым членом партии и не кладет тень на состав райкома. И он сказал самые ординарные слова, которые говорят люди, не умеющие или не желающие мотивировать свой отвод:
— Чувствую себя неподготовленным…
Едва он опустился на стул, давая тем самым понять, что больше ни о чем говорить не собирается, как поднялся Карыгин.
— Я очень уважаю товарища Брянцева за целый ряд несомненных достоинств, которыми он обладает, — начал он густым, нарочито приглушенным голосом, заставившим повернуть к нему головы. — И я лично всячески поддерживал его авторитет хозяйственника, хотя знаю, что идеальных руководителей нет, что мы оцениваем человека в зависимости от того, что в нем преобладает, — плюсы или минусы. Я, признаюсь, не собирался прийти сюда — у меня разболелась нога, и я отсиживался в кабинете, не будучи в силах подняться.
«Опять куда-то гнет». — размышлял Брянцев и пожалел о том, что, выступая, не отдал должного «заслугам» Карыгина, чтобы тем самым пресечь возможность всяческих выпадов с его стороны.
— Пожалуйста, поменьше о себе и своей ноге, — нарушая прерогативы председателя собрания, раздраженно сказал Тулупов.
— Я буду краток, — повысил голос Карыгин, но продолжал развивать свои мысли не спеша. — У нас установились разные критерии оценки руководителей хозяйственных и руководителей партийных. К партийным требования повышенные. Исходя из этого, я считаю, что товарищ Брянцев до роли члена райкома КПСС не дорос. Во-первых, по политическим признакам. На заводе, которым он руководит, нет цехов коммунистического труда. И не потому, что нет достойных. Нет удостоенных. Директор завода препятствует тому, чтобы партийная и профсоюзная организации присвоили это почетное звание цеху, которым руководит товарищ Гапочка. Почему? Гапочка человек принципиальный, он всегда резко, но неизменно справедливо критикует директора, в чем вы убедились и сегодня, и потому любовью у него не пользуется. Вот Брянцев и вставляет палки в колеса и ему, и всему коллективу. Не достоин Брянцев чести быть членом райкома и по признакам моральным. Он не научился держать слово, данное рабочим. Пример? Пожалуйста. Обещал на собрании дать квартиру великолепному каландровожатому, фронтовику Заварыкину, который жил в землянке, а отдал другому человеку, хотя тот дважды проштрафился. Вот на основании всего этого я и отвожу кандидатуру товарища Брянцева.